Девятнадцать девять ноль

Предисловие.

«Выберете счастливый момент из детства. Опишите его». Начало маленько проективной методики, которая навела меня на мысль, что возвращаться в детство все сложнее. Не то чтобы я этого не хотел, скорее нет причин вспоминать о приятных и не очень моментах. Они просто забываются, и у тебя остается лишь сухой факт — когда-то я был ребенком.

Даже самые светлые и яркие воспоминания со временем рассеиваются в сумраке взрослой рутины. Бессменными остаются только темные пятна, от которых и хочется убежать, но они словно удар хлыста настигают тебя из прошлого. В такие моменты возникает мысль, что в детстве не было ничего хорошего. Но это совершенно не так.

Выберете момент из детства, по-настоящему счастливый момент. Переживите его, почувствуете запахи и вкус. Ощутите дуновение холодного ветра или жар палящего солнца. Посмотрите на окружающие вас лица. Сколько из них все еще рядом и дарят тепло? Посмотрите на предметы вокруг. Вспомните, как они лежали в руке, какие истории с ними связаны.

Порой жизненно необходимо отправиться в путешествие по местам детства, взглянуть на то как изменился за годы мир вокруг и взгрустнуть о прошлом. Чтобы воспоминания жили иногда нужно запираться в темной комнате и включать диафильм, который сквозь слайды напомнит о детстве. Пусть даже это темная комната окажется крепко закрытыми глазами, а картинке на стене — вашими смутными воспоминаниями.

Мы ходили купаться.

Летом мы каждый погожий день бегали купаться на реку и соседние озера. Тот факт, что я не умею плавать, ни капли не влиял на это.

Каждую весну ближайшая речушка, Черемшанка, разливалась до размеров не то Амазонки, не то небольшого моря. Другой берег терялся за горизонтом, а над водой летали упитанные чайки. Это происходило так быстро, что путь из школы, которым ты шел утром, днем уже превращался в переправы. Приходилось снимать обувь, закатывать джинсы и идти по колено в воде, представляя себя исследователем в тропическом лесу.

Всегда впечатляло, как зеленые луга превращаются в водные просторы. Просторы обширные, глубокие и опасные. В мутной воде скрывались ямы, коряги, битое стекло, железки и прочие опасности. Впрочем, нас это не останавливало.

Отчетливо помню, как в конце мая, после уроков мы бегали на реку. Стояла такая жара, что весь день проходил в ожидании приятной водной прохлады. Даже родители ничего не говорили против купания в мае. Мы приходили на берег реки, который обычно представлял собой полтора метровый обрыв, но в разлив водная гладь стык в стык соприкасалась с изумрудной травой. Все вокруг останавливалось, время становилось чем-то чужеродным. Оставались только согревающее солнце, мягкая трава, тягучая неспешная река и ветер в кронах вековых ив. Это единственный год, когда все купались после школы. Воспоминания о нем до сих пор приятным теплом разливаются в груди.

Купались в нескольких местах. Мое самое любимое — это Коряга. Посреди реки из воды торчало почерневшее от времени дерево. Ребята постарше и посмелее ныряли с него, кто солдатиком, кто щучкой, а кто-то на забаву всем бомбочкой. Я же совсем малышом наблюдал за этим лежа на песке. Там всегда был хороший песчаный пляж и приятное твердое дно. Позже коряга упала и уплыла, уносимая течением. К счастью, чуть выше по реке подмыло другое дерево и оно упало в воду, создав новое место для ныряния. Некоторые ребята ныряли под него и искали там норы. Иногда им удавалось подняться со дна с рыбой в руках — налимом. Со временем на песке появилась трава, а ивовые кусты начали прижиматься к воде — пляжа не стало.

Если совершить долгое трудное путешествие, которое на самом деле занимает минут пятнадцать, то можно добраться до Старицы. Небольшое озеро, которое наполнялось водой только в розлив. Теплая вода всегда привлекала множество детей, и не только, со всех окрестностей. Нас не смущало то, что она стоячая и грязная. Мало того, там частенько купали коров, потому что пастухи гоняли стадо мимо Старицы. После двух лет без наводнений озеро окончательно заросло водорослями и обмелело. Сейчас на его месте грязная лужа. Сложно даже представить, что когда-то там купались.

Мы проводили на реке много времени — обгорали, резали ноги, напарывались на гвозди, но продолжали купаться.

Больше других в памяти отпечатался один случай. Однажды я чуть не утонул в разливе. Научился плавать только к двенадцати годам, до этого купание заключалось в плескании в воде и робких попытках плыть по-собачьи. К сожалению, сверстники отлично плавали, а чувство коллективизма брало верх. Человек десять, не меньше. Мы зацепились за огромную камеру, не то от трактора, не то от самолета. В девяностые такое было в порядке вещей. Никто не мог позволить себе роскошь в виде цветастого надувного круга. Невообразимым руконогим монстром плыли по залитой пойме среди деревьев, пока нас не раскидало в разные стороны. Я остался стоять на какой-то кочке, вытянув шею вверх и стараясь удержаться на цыпочках. Вода доходила до подбородка. Берег виднелся метрах в тридцати, а то и сорока. В груди зарождалось легкое чувство тревоги, которое со временем переросло в панику. Позвать на помощь не давало не то чувство гордости, не то беспомощности даже в этом. Когда я уже превратился в поплавок, прыгающий вверх вниз ради глотка воздуха, приплыл Ромка со спасительной камерой. Я зацепился за нее, и друг отбуксировал меня на берег. Синие губы и пара глотков грязной воды остались единственным напоминанием об этой дурацкой ситуации. В то лето я все-таки научился плавать.

Мы плавили свинец.

Каждое лето в наши обязательные занятия непременно входила плавка свинца. Как и любую деятельность, эту можно разделить на этапы.

Этап первый — подготовительный. Все начиналось с того, что стайка мальчишек бродила вдоль гаражей и близлежащих к ним помоек. Искали тоненькие пластинки свинца. Сеточки, забитые какой-то серой хрупкой грязью, которую потом обстукивали палками. Свинца там оказывалось совсем не много.

Иногда удавалось найти выброшенный аккумулятор. Это было невероятной удачей. Находку утаскивали за гаражи и разламывали кирпичами. Обязательно белыми, потому что красные слишком хрупкие. Кислота сливалась в траву, а попавшие на руки капли вытирались о джинсы. О джинсы тогда вытиралось все — от воды до крови. Внутри ждали уже знакомые пластинки свинца. Влажные пластины влажные и пощипывали кожу, но оно того стоило.

Этап второй — рабочее место. Когда в карманы грязных джинсов наполнялись свертками из свинцовых пластин, мы шли к реке или к озеру, или в лес, или за гаражи. Мест для плавки свинца было в избытке.

Собери дров, разожги костер пожарче и плавь, что тут сложного? Но есть тонкости. Для начала нужна посуда для свинца. К счастью, на тех же помойках не составляло труда найти консервные банки. Банка должна остаться с не до конца оторванной крышкой, иначе не получится закрепить ее на палке. Палку непременно нужно оторвать от дерева, чтобы она не прогорела в костре. Банку нужно обжечь — удалить мусор, остатки содержимого и покрытие. И уже теперь туда можно складывать свинец и ставить на костер. Особо продвинутые «сталевары» делали носик, чтобы проще управляться с выливанием горячего свинца в формочку. Впрочем, такой верх инженерной мысли давался не каждому. Да, сказать по правде, и нужды в этом не было.

Этап третий — творческий. Прежде чем свинец расплавится, нужно решить, в какую форму его отлить. Зачастую это сделанная пальцами ямка в песке — крестик, кругляш, кольцо. Все, на что хватало нашей скупой фантазии, рисовалось в песке, чтобы обрести жизнь в свинце. Говорить, что из этого мало что получалось, не буду. Мы были слишком малы, легкомысленны и ленивы. Следить за точностью формы, за тем, как ее заполняет горячий металл давалось не каждому. Обычно получалась какая-нибудь загогулина с вкраплением песка. Она палкой закидывалась в ближайший водоем или заливалась из бутылки, чтобы свинец быстрее остыл.

Однажды на двоих с Ванькой распотрошили аккумулятор от грузовика. Так и не придумав форму для выплавки, залили отверстия в белом полом кирпиче. Получились два свинцовых цилиндра, весом по килограмму каждый. Как и многое другое, они потерялись. Все фигурки и огрызки свинца быстро где-то пропадали. Во всяком случае, у меня не оставалось ни кусочка этого тяжелого металла к следующему разу. Всегда приходилось искать пластинки заново.

Несколько раз плавили алюминий, но ничего с ним не делали. Он так и оставался бесформенной кучей металла, выброшенного на песок. Прекрасно помню тот костер. Зола и бусины расплавленного алюминия.

Мы постоянно жгли костры и не обязательно с какой-то целью. Когда в кармане всегда лежат спички, а вокруг куча хвороста, цель не нужна. Конечно, помимо хвороста в костре часто оказывались бутылки, а иногда и баллоны от аэрозоля. Все это отлично взрывалось, разбрасывая горящие палки и осколки стекла, шифера и металла. К счастью, в моем детстве достать патроны оказалось уже практически нереально. По этой причине историй с выстрелами из костра у меня нет. Один раз нам достались несколько патронов от ружья без дроби. Они погорели, пыхнули и никакого фурора не произвели. Пришлось вернуться к привычным баллонам дихлофоса и краски в огне.

Когда стали постарше, то делали грузила для рыбалки, но это не приносило такого удовольствия от процесса, как бесцельная плавка свинца. Зачем это делали? А какой смысл в любой детской забаве? Мы развлекались, проживая бесконечные детские часы.

Удивительно, но нам удавалось избежать ожогов от аккумуляторной кислоты, огня или расплавленного свинца. Родители иногда протестовали, но никогда не запрещали нам играть с огнем и раскаленным металлом. Да никто их и не слушал. Мы были предоставлены себе и наслаждались этой возможностью.

Со временем свинца у гаражей и на свалках не стало. Помимо неугомонных мальчишек, цветным металлом начали интересоваться местные алкаши и подростки. Почему они вдруг нашли что-то общее? Свинец, как и медь и алюминий, в пунктах приема начали менять на деньги, а на них покупалась выпивка.

Мы ходили в школу.

А кто не ходил, спросите вы? И будете абсолютно правы, но… В нашем случае это тоже небольшое приключение. И речь совсем не о школе, а о дороге туда и обратно, прямо как у Толкиена. Мы никогда не оказывались в школе за пару минут. Этому всегда предшествовал долгий путь. Что еще лучше, он мог быть разным день ото дня.

С первого по третий класс я ходил в маленькую школу номер четырнадцать. Четыре кабинета, холл и раздевалка. Даже туалет располагался на улице. Старое здание, чуть ли не с вековой историей. В доказательство этому во дворе рос дубок не толще детской руки. Ходили слухи, что это первая школа в поселке, и когда-то она носила гордое название Школа крестьянской молодежи.

Во втором классе, мальчишки старались зимой приходить в школу пораньше. Если бушевала метель, нам разрешали убрать снег. Хватали лопаты и откидывали его, расчищая дорожки. Такая вот эксплуатация детского труда. Мы не жаловались, работали руками и веселились.

На школьном дворе всегда было чем заняться — поиграть на перемене в снежки, или залезть после уроков на огромную металлическую лестницу. Лестницу выше того самого дубка. Она привлекала мальчишек. Забирались наверх и сидели на перекладине, дразня девчонок.

Дорога до этой школы занимала меньше получаса, но только при условии, что ты не будешь сворачивать с пути. К счастью, наш путь никогда не был таким прямолинейным и скучным. Короткий маршрут пролегал через сосновый лес, рядом с частным сектором. Почти не используемая дорога. Впрочем, ее по неизвестной причине чистили зимой. Идти через лес уже хорошо, но если чуть-чуть пошалить, то такой путь превращался в настоящее приключение.

Зимой, после снегопада, мы уходили в сугробы и трясли елки. На нас осыпался оставшийся на ветвях снег. Он попадал за шиворот, забивался под куртку. Домой приходили мокрые, но довольные.

Осенью часто заходили в маленькую рощу у железной дороги. Там росли четыре больших дерева боярышника. Мы забирались на ветки и объедались ягодой.

На пути в школу стояла чахлая яблонька, на которой висели самые вкусные в мире ранетки. Их росло так мало, что можно сосчитать по пальцам. Мы старались достать их все. Тот факт, что дерево росло посреди свалки нас ничуть не смущал.

С этой лесной дорогой связана еще одна история, которая спустя годы кажется грустной. Среди школьников ходила легенда, что рядом с лесом живет таинственный Вованька, который всякий раз гоняется за детишками, мирно идущими в школу или обратно. За кем-то он гнался, кто-то его слышал, другие от него убегали, а кого-то она даже ловил. Тогда это казалось таинственным, разгоняющий кровь приключением — спастись от Вованьки, которого заметил твой друг за деревом. Мы бежали и смеялись, покуда хватало сил. На самом деле это был мальчик, которого в детстве ударило током. Не то он сунул пальцы в розетку, не то оборвал шнур. Так или иначе, ребенком он остался и спустя полтора десятка лет. Скорее всего, кто-то просто видел мальчика запертого в теле взрослого, который гулял возле дома и хотел познакомиться со сверстниками, совсем не осознавая, что на самом деле много старше. Бегал ли он за стайками школьников, нас не интересовало. Мы жили в мире приключений. Вованька являлся одним из них.

В пятый класс пошли уже в другую школу, но путь до нее также наполняли опасности и тайны. В конце концов, лес заменили переправа чрез реку и прогулка по чужим районам.

Как бы это смешно не звучало, в конце девяностых словосочетание “не местный” могло сулить проблемы. Однажды вдвоем с другом пошли на Береговые. Шесть параллельных улиц за рекой, частный сектор. Преследовали благородную цель обмена дисками. Долгий и опасный путь сулил какую-нибудь игру для компьютера. Примерно на третьей Береговой нас встретили четыре парнишки. В руках один держал палку, другой сжимал молоток. Диалог начался с обычных вопросов, кто такие и куда держим путь. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Мало ли что у них на уме. Да и в кармане джинсовки лежал драгоценный диск. Сказали правду — идем к Илье меняться. Немного подумав и посовещавшись, парни пришли к выводу, что рассказу можно верить. Нас отпустили, и даже рассказали, почему гостей встречают таким образом. Оказалось, что кого-то из друзей только что побили залетные, и парни пошли их искать. Ну, а мы ребята нормальные, нам здесь рады. Позже еще не раз играли вместе в футбол и просто веселились. К слову, Илья меняться не стал, я это точно помню.

Дорога в новую школу оказалась не столь таинственной, но тоже преподносила сюрпризы. Помимо возможности намочить в паводок ноги, пару раз нам приходилось идти по стальному скелету моста, потому-что доски кто-то ночью утащил на дрова.

Временами, мы выбирали не прямые маршруты, а бродили по улицам, или вдоль реки. Счастливое беззаботное время. Дорога из школы могла преподнести новые впечатления, а вокруг оставалось множество неизведанного.

Иногда дорога до школы обрывалась в доме одного из одноклассников. Мы слушали музыку, веселились, а позже, в старших классах, играли в компьютер. Нас не сильно интересовал факт прогула и его последствия. В конце концов, учителей он тоже не интересовал.

Даже став старше, продолжали дурачиться. Однажды с Сашкой нашли в сугробе замерзшую кошку. Сейчас бы мы к такой находке даже не прикоснулись, но тогда… Так удачно сложилось, что замерзла она как будто бы на бегу — расставленные лапы, хвост пистолетом. Не придумав ничего лучше, чем взять ее с собой. Да, брезгливыми нас назвать нельзя. Кошку поставили на дорогу под железнодорожным мостом, сами поднялись наверх и стали ждать. Собственно, мы так и не дождались, что какой-то водитель собьет ее или будет уходить от столкновения. Но сама абсурдность ситуации очень повеселила.

Тот путь, что мы ежедневно проходили до школы и обратно приносил множество эмоций. Главное не следовать правилу из той сказки «не сворачивай с тропы».

Мы искали приключения.

В размеренной жизни ребенка всегда должно быть место для приключения. Отправиться в поход в неведомые края, чтобы победить дракона и заполучить сокровища. Наши простые приключения тоже таили в себе опасности.

Приключения начинались с самого детства. Для этого даже не обязательно отходить от дома, достаточно спуститься в подвал и походить по нему, заглянуть в темную комнату и хорошенько испугаться. Тяга куда-нибудь залезть сохранялась все детство. Во время прогулок мы постоянно забирались в какие-то гаражи или сараи. Ничего не брали, но лазали там с огромным интересом. Однажды мы спустились в полуразрушенный глубокий погреб, и в разгар лета обнаружили там лед. Нашему детскому восторгу не было конца.

У нас стояло две водонапорные башни, обшитые сверху деревянными досками. Они стояли уже не один десяток лет, и поэтому никто не удивился, когда привезли новую красную башню в разы больше. Ставили ее с помощью двух подъемных кранов. Один маленький желтый местный. Постоянно видели его в нашем районе. Второй прикатили из города. Огромный красный кран с черной стрелой и надписью Като. Он поднимал башню вверх, а маленький ее выравнивал. Мы с открытыми ртами смотрели, как под чрезмерной нагрузкой ноги желтого крана отрываются от земли. Это невероятное зрелище собрало не только всю ребятню, но и взрослых. К счастью, все прошло успешно, башню установили. Краны укатили восвояси. После установки, старые башни свалили рядом. Ребятня сразу облюбовала их. Залазили наверх и бродили по покатым бокам. Забирались внутрь. Лазали по покрытому ржавчиной дну. Внутри пахло хлоркой и железом. Перепачканные и счастливые мы проводили там много времени. Потом башни перевезли на территорию предприятия. Для нас это значило, что теперь можно открыть что-то новое, ведь башни теперь лежат на другом боку.

Мы жили в пойме Оби, поэтому вокруг раскинулось множество озер и речушка. В момент, когда они покрывались льдом, мальчишки отправлялись бродить по ним. Даже катались на коньках на одном из Лягушатников, и играли в хоккей. Что в этом такого? Да ничего необычного. Приключения начинались весной, когда лед начинал таять. Походить по проминающемуся, хрустящему льду — занятие для смельчаков. В нашем случае для мальчишек лет семи — десяти. Помню, как однажды ушел по пояс под воду. Выйдя на берег, я не побежал домой. К слову, дом возвышался метрах в пятидесяти. Вместо этого, два часа сушил ботинки и штаны у костра. Мы искренне боялись родителей и считали, что утаить правду лучше, чем прийти с повинной. К сожалению, наши родители не отличались чрезмерной наивностью или безразличием, чтобы не заметить мокрую одежду.

Уже будучи в средней школе, по пути домой, мы все также гуляли по тонкому льду. На реке была переправа, сделанная с помощью бетонных колец и земли. Из-за сильного течения в трубах, вода за мостом почти не замерзала. Это же течение вымыло большую запруду. Тонкий лед и открытая вода как магнит манили к себе. Кто-то даже проваливался, но его спас Игорь. Одноклассник с которым мы не общались, но который так кстати оказался поблизости. Этот мост смыло в паводок. От него остались только воспоминания, как ребятня ходила внутри труб расставив ноги, чтобы не наступать в воду.

Впрочем, весной нас ждали и более рискованные занятия, требующие ловкости и смелости. Ведь в случае провала «предки точно убьют». Когда на реке вскрывался лед, и льдины начинали мерно ползти по течению, бесстрашные мальчишки перепрыгивали на эти льдины и сплавлялись на них, словно на белых холодных плотах. Как и недостаточно крепкий плот, они распадались. Тогда приходилось срочно покидать импровизированный транспорт. Самая сложная часть — не забраться на льдину и даже не удержаться на ней. Самое сложное — вернуться на берег. Это всегда сопровождалось мокрыми ногами. Расстояние до берега нередко составляло больше метра, а лед, вросший в землю, тонким. При отчаянном прыжке ноги проваливались и уходили в холодную грязную воду. Впрочем, несмотря на опасности, не могу вспомнить, чтобы кто-то оказался в реальной опасности или серьезно заболел после таких приключений.

Зимние шалости обязательно включали в себя прыжки в снег с гаража, сарая или дерева. Мы прыгали везде, куда могли забраться, и откуда на наш взгляд могли безопасно приземлиться. Думаю, о прыжках с высоты в один два метра говорить не нужно. Но каждый раз проезжая мимо гаража для грузовиков, не могу понять, как нам это пришло в голову? Высота там метра четыре, а чтобы долететь до снега нужно преодолеть раскатанное машиной расстояние — еще метра три. Нас это не смутило. Также нас не смутило, что гаражи стояли далеко от дома. Никто не знал, что скрывается под пушистым снегом. В полете мы закрывали глаза, и открывали их уже по пояс уйдя в сугроб. Такое развлечение нельзя остановить только потому что ближайший снег уже вытоптан. Выход очевиден — прыгай сильней, лети дальше. Как никто ничего не сломал? Сам не понимаю.

Впрочем, спустя несколько лет произошла неприятная ситуация. Девочка много младше прыгала с друзьями в снег с железнодорожного перрона. К несчастью, осенью там вырубили кусты клена, оставив торчать острые обрубки. Дальше крики, скорая помощь и больница. Закончилось все благополучно, но эта история оставила неприятный отпечаток на подобных развлечениях.

Помимо прыжков с высоты, некоторые ребята практиковали то, на что мне духу не хватало. Чтобы добраться до школы, нужно пройти или проехать на электричке одну остановку. Чтобы не мерзнуть, школьники зайцем проезжали ее в тамбуре. Особо отчаянные не давали дверям закрываться, удерживая их ногами, и ехали обдуваемые ледяным ветром. А уже на подъезде, когда поезд замедляется, они спрыгивали в сугроб. Даже в столь юном возрасте мы не могли воспринимать такие поступки, как что-то крутое. Скорее как нечто безумное, и прыгун не пожинал лавры местного Джеки Чана.

Мальчишки постарше тоже не сидели на месте, и если покататься на льдинах брали с собой, то на некоторые приключения мы не допускались. Они всегда были где-то рядом. Гоняли нас с лавочек. Учили нехорошим словам. Вселяли уважение и страх. В какое-то лето у них появилась машина — старый запорожец, а может быть копейка. Где взяли машину, и кому она принадлежала, никто не знал. Лишь время от времени видели, как перегруженное пассажирами авто шумно проносится мимо. В одну из ночей по дороге в сторону дач они улетели в кювет. Самое интересное, что мест внутри хватило только на самых авторитетных. Остальные разместились на багажнике, держась за решетку сверху. Во время столкновения с кочкой мальчишки полетели вперед в кусты. Насколько знаю, никто не пострадал. Никто, кроме машины. Ее отправили на металлолом, оплатив несколько веселых вечеров.

В какой-то год нам поменяли железнодорожный мост через речку. Новый казался большим, загадочным и манящим. К нашему счастью в него можно было залезть. Для этого нужно спуститься на опору и протиснуться в щель. Внутри бродили над рекой по металлическим прутьям. Самым интересным развлечением в этом мосту оказалось переждать товарный поезд. Бесконечный поезд проносился сверху. Мост ходил ходуном. Гул металла закладывал уши. Это вызывало неописуемый мальчишеский восторг. В паводок самые отчаянные ныряли с этого моста в реку.

В целом, летом жизнь успокаивалась, и никаких опасных приключений не оставалось. Максимум, что еще себе позволяли летом — это залезть на крышу дома или водонапорную башню. Или забраться в садоводство. Впрочем, это совсем другая история.

Мы разоряли окрестности.

В каждом маленьком ребенке… но чем меньше у него контроля, тем опаснее он становится. Мы оказались опасны только для неосмотрительно оставленного имущества. Мы не воровали, ничего подобного. Впрочем, каждое лето таскали на дачах яблоки и другие вкусняшки. Наше развлечение заключалось в другом — напакостить.

Рядом с нашим районом тянулась улица в частном секторе. Одной стороной которой выступал крутой склон, метров в тридцать в высоту. Склон заканчивался поросшим травой болотом. Гулять туда не ходили — слишком далеко. Но пару рейдов на улицу совершили. Рейдов варварских и довольно опасных. Так уж сложилось, что на протяжении улицы со стороны обрыва стояли хозяйственные постройки — сараи, гаражи, поленницы. Нередко местные жители оставляли рядом с ними какие-то вещи. Ну что с ними может случится? Вокруг только свои. Воровать не принято. Но, как я уже говорил, мы не воровали. Не знаю, как так получилось, но в голову пришла отличная идея, но вы ведь уже знаете какая? Мы с упоением смотрели, как в обрыв летят кирпичи и шлакоблоки, бревна и чурки, алюминиевые бидоны и даже старая стиральная машинка. Все, что только могло попасться под руку, отправлялось в полет. Вещи кувыркались, гремели, ломали кусты, с брызгами опускались в воду у подножия. До сих пор не понимаю, как нас не поймали. Делились эти пакости не под покровом ночи, а среди бела дня. Никакого стыда мы не испытывали. Однажды, уже в завершении этой варварской прогулки, нам на глаза попалась чурка внушительных размеров. Она стояла на краешке обрыва на углу этой злополучной улицы. С Сашкой не упустили момента и спихнули ее вниз. Покувыркавшись в песке, чурка стукнулась о стоящий внизу одинокий дом. Пока мы радовались и смотрели за полетом, сзади появился мужик. Он заставил вернуть все на место. Пришлось попотеть, чтобы закатить чурку наверх. Песок сыпался под ногами, а округлая деревяшка норовила скатиться вниз. Ума не приложу, почему не сбежали оказавшись внизу, ведь мужик смотрел сверху.

Но даже эти прогулки не остались самой большой нашей шалостью. Однажды огромной толпой гуляли вдоль озера и дошли до брошенных дач. Кому-то в голову пришло поджечь сухую траву. На минуточку, трава выросла выше человеческого роста. Полыхало очень впечатляюще. К тому же, в этой траве скрывался старый, высушенный временем туалет. Туалет сгорел быстрее чем спичка. К счастью, огонь никуда не перекинулся. К приезду пожарных, нерадивые поджигатели скрылись.

Пакости на детской площадке — это отдельная тема для обсуждения. Попрыгать на качеле, повырезать на сидушке ножом, разбить стекло в песочнице? Запросто!

Во дворе у Сашки стояла карусель, где мы часто играли. Металлическая крестообразная конструкция, на конце каждой направляющей по два сидения спиной друг к другу. Обычно, дети забирались на них сверху и садились посередине, воображая, что это мотоцикл. В центр карусели вставал один или два человека, и раскручивали конструкцию. Они двигались медленно, а пассажиров раскручивало с огромной силой. Физика. Однажды, ребята решили забраться на одно сидение всей дружной компанией, человек эдак десять. Карусель такой шутки не поняла, и перекладина под нашим весом согнулась до земли. Выпрямить ее уже никому не удалось, да никто и не пытался. Так дети сами уничтожили единственную карусель в округе.

Чего уж говорить, на нашей совести осталось несколько качелей, различные горки и лесенки, лавочки и скамейки. Мы беспощадно играли с ними, выламывали доски, гнули железки. Потом оставалось только расстраиваться, что какой-то негодяй поломал детские площадки.

В другой раз, хотя на самом деле это не раз, мы захватили сарай на краю района. Решили сделать там шалаш. Кто-то принес амбарный замок, чтобы никто кроме нас не попал внутрь. Вокруг расставили ловушки — гвозди, битое стекло и подручные вещи, что могли представлять опасность. Внутри каждый обживал свой угол, мастерили какие-то столы и стулья. Спустя несколько недель наш замок заменили на новый. Так мы поняли, что хозяин вернулся, а нам пора ретироваться.

Зимой, мы почти уничтожили одну из дач, но это уже совсем другая история.

Мы играли.

Невозможно представить жизнь ребенка без игр. У нас их было полно. Как только погода становилась достаточно теплой для игр на улице, мы проводили все время за играми. Учитывая, что в детстве теплой считалась любая погода, на которой ты можешь выдержать пару-тройку часов, играли мы круглый год.

Любое ограниченное пространство могло превратиться в место для догонялок, они же салки. Чем больше в этом месте путей для бегства, тем лучше. Непонятно зачем поставленный на детской площадке катер? Отлично! Заброшенные гаражи в несколько ярусов и плиты? Прекрасно! Грузовой контейнер посреди деревьев? Замечательно! Ров для труб с торчащей из земли арматурой? Великолепно! Убегая по рву и карабкаясь наверх, я вырвал кусок мяса из ноги. В ходе игры даже не заметил, как зацепился бедром за торчащий из глины кусок железного забора. Обнаружил порванные, начинающие краснеть джинсы, только через несколько минут. Впрочем, это не помешало на следующий день вернуться и снова бегать по стройке.

В ходе этих игр все прыгали с гаражей и плит, перебирались с дерева на дерево, прыгали через ямы. Делали все, лишь бы нас не догнали. Сейчас это кажется чем-то невероятным, нам никто не запрещал играть в опасных местах. Сама мысль об играх в салки на залитом солнцем лугу пугала куда большем, чем прыжок с двухметровой высоты. Чем необычней и опасней место тем лучше, главное, чтобы каждый мог залезть наверх и спуститься за пару секунд.

В моменты, когда обычные салки надоедали, мы брали в руки мячики или моток тряпок и начинали играть в сифу. Теперь водил тот, кто последним коснулся этого мячика.

Когда совсем не хотелось бегать друг за другом, играли в прятки. Вариаций пряток запомнилось две — московские и прятки с перебегалами.

Мне больше нравились вторые. Наверное, потому что место для игры в них располагалось в тридцати метрах от дома. Квадратный склад, пять на пять метров, вокруг которого в изобилии росли кусты и деревья. Места для того, чтобы спрятаться, с избытком. Естественно присутствовали и правила. Нельзя забираться внутрь или на крышу. Но самое интересное — это альтернатива тому чтобы прятаться. Всегда можно убегать от водящего, в последний момент скрываясь за углом здания. В общем-то отсюда и появилось название.

Откуда взялось название другого вида пряток, сказать намного сложнее. Возможно, так детвора представляла себе прятки в Москве? Единственным отличием от обычных пряток здесь выступала необходимость ни только не быть найденным, но и успеть быстрее водящего коснуться определенного места — столба или кирпича. Здесь и прятки и соревнования по бегу. И вправду, азартная игра. Особенно вечером, когда темно, и остаются только пяточки света под фонарями. Можно закопаться в траву, залезть в кусты или просто-напросто затаиться в тени. Ждешь водящего, а когда понимаешь, чтобы дешь на точке раньше него, бежишь изо всех сил.

Были игры и менее активные из разряда «в песочнице». Вот только для них требовалось наличие ножа. С другой стороны, нож всегда лежал в кармане. В моем дворе, каждый уважающий себя мальчишка должен имел быстро теряющийся складной нож. У меня таких потерялось великое множество. Что касается игр, их две — земельки и военки. И если о первой я слышал от друзей, одногруппников и коллег, то о второй никто из них вспомнить не мог.

В земельках все просто. Чертится круг, делится на равные части по количеству участников. Потом бросай ножик, втыкай в землю, отбирай территорию. В конце, как и в фильме Горец, останется только один — хозяин круга. Из сложностей броски с закрытыми глазами, если лишился солнца (края круга), балансировка на краешке ступни и споры воткнулся нож или просто так удачно лег.

Военки представляли собой игру по набору очков. Вскапывался круг земли сантиметров тридцать в диаметре, нож складывался буквой Г, и по очереди бросался с земли. Как встанет нож в песке, такую технику и получаешь на баланс — пехота, танк, самолет, ядерка, атомка, катерок. Три одинаковых складываются в позицию уровнем выше. Вот такая вот незатейливая игра. Выигрывал первый, кто получал катер.

Отдельно хочется упомянуть игру, которая заключалась в пускании шариков с горки. Звучит много проще, чем на самом деле. Летом из растаявшего на солнце гудрона делались небольшие шарики. Затем шли к водонапорной башне. Она стояла на песчаной насыпи. На этой горке мы прокладывали трассы для шариков. Делали повороты с бортами, как в бобслее, трамплины, развилки и ловушки. Для этого бегали на соседнюю столярную мастерскую и таскали тонкие спилы, чтобы ничего не тормозило наши шарики на пути вниз. На постройку и тестирование трассы уходило несколько часов. Собственно, на этом все и заканчивалось. Магия в другом. Стоило отойти на пару часов, как наша отточенная до мельчайших деталей трасса превращалась в присыпанные песком руины.

Скоротечность, с которой уходили полюбившиеся игры, пугала. В одно лето появилась игра в пробки. Как можно понять из названия, играли пробками. В основном, одеколонными. Форма определяла название — солдатики, катики, каретки и тому подобные. Количество жизней зависело от формы, цвета и целости. Пробка зажималась между ступней и с прыжком отправлялась в полет. Играли двое, по очереди пытаясь попасть своей пробкой в чужую, чтобы выбить все жизни. Победитель забирал обе. Несколько недель в пробки играли все поголовно, от детсадовцев до старшеклассников. Потом эта игра забылась, и никто к ней больше не возвращался.

Зимой в основном играли в снежки, катались с горок, прыгали в снег, но иногда игры переставали быть таким банальными. Если сугробы вырастали большими, мальчишки рыли туннели. И если обычный туннель тянулся пару метров в длину, то однажды вырыли целую сеть ходов рядом с футбольным полем. Нам позавидовали бы даже вьетконговцы.

В одну из зим снег оказался особенно плотным. Мы нашли гору валунов, которые оставил трактор после чистки. Совместными усилиями эти валуны превратились сначала в одну комнату, потом в настоящую крепость в полный рост. Внутри появились импровизированные столы и скамейки из снега. Место крыши заняли выброшенные после Нового года елки. Мы даже жгли внутри костер, не боясь, что стены рухнут.

Оба сооружения по праву заслуживали места в книге мальчишеских рекордов, но оба не прожили и пары дней.

Почему детям доверяли ножи, не запрещали играть на стройках, допоздна бегать на улице? Может быть, родители тогда иначе относились к детям. Может быть, они просто были слишком заняты тем, чтобы прокормить семью. На дворе бушевали девяностые.

Мы ходили по дачам.

И это будет не история о белых и пушистых ребятишках, которые помогали пенсионерам с урожаем. Нет, здесь мы выступаем в роли кодлы варваров.

Вблизи наших домов расположились несколько садоводств. Кто-то выращивал там картошку, кто-то плодовые деревья и кустарники, а кто-то и вовсе забросил участок. Для нас же дачи предоставляли возможность неплохо провести время и пожевать чего-то вкусненького. Мы не забирались на участки и уж тем более не трогали дома. Но все, до чего можно дотянуться через забор, считали в праве взять. А уж если ветка или куст торчали за забором, то это уже считалось нашим.

Помню, что у родителей тоже была дача, но в месте, которое по весне подтапливало. С каждым годом воды становилось больше, и дачам в низине доставалось сильнее. Вокруг садоводства вырыли ров и отсыпали полутораметровую дамбу, но даже это его не спасало. Вода портила сезонные посадки, плодовые деревья и кустарники губила влажности. Участки забрасывали. Родители свой тоже бросили. Некоторые садоводы успели построить там дачные домики. Деваться некуда, и эти домики тоже остались брошенные на произвол судьбы. В ее роли сначала выступали мы, любившие побродить по ним в поисках непонятно чего. Нас мало что интересовало кроме самого факта приключения. Забирались внутрь, прыгали на кроватях, лазали на крыши. Уже спустя годы оставшиеся три кирпичных дома разобрали и вывезли. Кто это сделали, хозяева или мародеры, мне не известно. Мы продолжали посещать эти заросшие сорняками дачи. Среди разросшихся кустов ивы и клена удавалось найти облепиху и смородину. За годы без присмотра кусты не выродились и ягода оставалась крупная и вкусная. Однажды удалось найти сливовое дерево с уже спелыми плодами. Настоящее сокровищем среди приевшихся яблонь. Мы возвращались туда не один год. Главное успеть поживиться до других желающих и, конечно, хозяев.

Уже будучи старше любили ходит вечерам по дороге, которая проходила между садоводствами. Гуляли каждый вечер, просто чтобы вырваться из духоты дома, надзора родителей, и пообщаться с друзьями. Ближайшие к дороге заборы всегда представляли собой крупную металлическую сетку с посадками малины, смородины, крыжовника или чего-нибудь еще. Каждый раз проходя мимо мы не отказывали себе в удовольствии угоститься спелой ягодой. Как и говорил, внутрь не зализали, брали только то, до чего могли дотянуться.

Были у нас и излюбленные места — яблоня на углу, свисающая за забор, малина напротив елочек, медовые яблочки подальше.

Все что брали не представляло большой ценности. Почти у каждого из нас была своя дача, и возможность поесть ягоду или ранетки. Нас привлекала перспектива добыть что-то самостоятельно, добыть что-то чужое. В конце концов, трава зеленее у соседей в саду.

Впрочем, мы представляли собой кодлу варваров, и наши набеги не ограничивались ягодой и фруктами. В отличии от предыдущей истории, эта не будет летней. Каждую зиму мы катались с двух горок.

Первая — горка, которую заливал дядя Саша. Отличная ледяная горка, где сломали множество носов, рук и пальцев. Каждый год дядя Саша заливал ее для своей дочки и всей остальной ребятни. Горка спускалась от частных домов к футбольному полю. Два метра крутого спуска, где ты набирал скорость, и длинная более пологая часть. Мы катались там часами, спускаясь по одиночке и кучей малой. Самые отчаянные взбирались на горку на коньках и с ветерком слетали вниз, куда уж там ред булу и его айс челленджу.

Вторая — это гора рядом с дачами. Заснеженный склон местами поросший одичавшей облепихой. Горка спускалась от дороги к лягушатникам. Катались там после снегопадов и ветреных дней, когда поверхность становилась твердой, и могла выдержать веселую ораву детишек.

На обеих горках каталось лучше всего на картонке — куске тонкой ДВП. Как можно догадаться, достать такую не просто, а потерять — раз плюнуть. Получается, что картонка вещью ценная и дефицитная.

Как-то раз мы пошли кататься на горку у дач, и Мишка отвел меня в один из домиков. Оказалось, что вчера они нашли невиданный клад. В этом доме на втором этаже стены обшили ДВП. Берешь и отрываешь себе картонку, а размер какой захочешь. Уже спустя пару дней все стены в доме оборвали, а у всех на балконах лежало не по одной картонке для катания. Надеюсь, хозяева не собирались продолжать ремонт своей дачи, иначе весной их ждал неприятный сюрприз.

Мы воевали.

Все детство мальчишки чем-то кидались, из чего-то стреляли и обязательно во что-то живое. Обычно, в качестве мишени выбирались друзья или недруги, что в детстве менялось день ото дня.

Помимо отчаянного, полного обиды и слез, бросания друг в друга шифером, палками и кирпичами, мы устраивали войнушки.

Я рос в рассвет пиротехники. Как и многое в девяностые, она ввозилась из Китая без каких либо документов, и продавалась свободно на каждом углу. Мне повезло больше других. Мама лучшего друга как раз работала продавцом. Как и водится в таком возрасте, лучший друг — это тот, что живет ближе остальных. В моем случае, Ванька жил этажом ниже. Как и мама, Ванька с братом тоже продавали пиротехнику. Когда продавать надоедало, брали на всех петард, хлопушек, свистулек, ракет, палок и фейерверков с избытком.

За месяц до нового года, и еще пару недель после, каждый вечер мальчишки покупали полные сумки чего-нибудь яркого и громкого. Высыпали на улицу и устраивали светозвуковое шоу. Закидывали друг друга петардами, стараясь застать врасплох, оглушить и поразить противника. Снаряды отбивались палками и картонками, взрывались под ногами и даже в руках. Рвались и терялись перчатки, прожигались куртки и штаны.

Больше всего пиротехники взрывалось в новогоднюю ночь. После нее в каждом дворе в снегу лежали кучи обугленного картона. Здесь не обходилось без травм. К отбитым взрывами пальцам добавлялись ожоги. Как раз в новый год это случилось и со мной. Мы как всегда стояли компанией и кидались петардами. Новогоднюю радость прервала резкая боль в шее. Что-то залетело мне под шарф. Я прижал эту огненную пчелу рукой и попытался найти, кто же ее запустил. К несчастью, кожу обжигало так сильно, что мир вокруг поплыл. Я видел лишь размытые очертания ребят постарше, стоящих в нескольких метрах. Когда пришел в себя, они растворились. Не знаю, о чем я тогда думал, ведь это мог быть не простой огненный шарик, а что-то взрывающееся, а я прижал его к шее ровно в месте сонной артерии. Говорить родителям я побоялся, поэтому и дальше продолжил гулять. Утром попытался скрыть ожог размером с пятирублевую монету под воротом водолазки. Естественно ничего не получилось, и к ожогу получил еще и выговор. Но даже это не охладило страсть к взрывам и фейерверкам.

Каждое лето, мы стреляли из какого-то нового устройства. Как в любой современной игре, оружие обновлялось сезонами, и не жило больше года. Отчетливо помню, что еще дошкольником таскал повсюду рогатку. Сначала она делалась из проволоки, да собственно ею и стреляли. Сгибали маленький кусочек буквой Л или П, и вперед. Такой снаряд летал точно и кусал не хуже осы. Проволоки тогда всюду валялось с избытком. Всюду лежали куски алюминиевой и даже медной. Как-то раз обновляли провода на столбах, и под ними оставили метры выброшенной электриками проволоки. Ее мы и растащили. Впрочем, как и свинец, проволока скоро пропала со дворов и свалок. Да и из моей комнаты. Спасибо, маме.

спустя пару лет у меня в кармане всегда лежала классическая деревянная рогатка. Рукоять перетягивал капроновый шнур. Выпрошенная у мамы бинтрезина обеспечивала невероятную убойную силу. Стреляла она уже камнями, но опробовать ее на людях мне не удалось, вмешалась непонятно откуда взявшаяся недетская разумность. Не могу сказать, что мы сильно воевали рогатками, но пострелять по бутылкам или стеклам в заброшенных сараях — считалось отличным времяпрепровождением.

После все переключились на самострелы. Это некий гибрид рогатки и арбалета. На Т-образную деревянную раму натягивалась резинка, а в качестве спускового механизма выступала мощная прищепка, украденная с бельевой веревки. Стреляла такая конструкция камнями. Зачем мы их делали — ума не приложу. Они стреляли слабее и менее точно, чем рогатки. Единственное преимущество самострела — его можно долго держать во «взведенном состоянии». Как можно понять, перестрелки из подобных конструкций не приветствовались..

А вот поплеваться друг в друга рябиной — это с радостью. В одно лето мы нашли высокие кусты с полыми стеблями. Оказалось, что диаметр стебля идеально подходит для спелой рябины. Каждый день рубили стебли, чтобы сделать себе трубку-харкалку. Потом набегами обрывали местную рябину, и устраивали догонялки и побоища. Рябина прижигала по коже, но не оставляла следов. Бегать по улицам и плевать друг в друга оказалось весело и безопасно.

На следующий год появились гандострелы — обрезанное горлышко бутылки и палец резиновой перчатки. Когда перчатки заканчивались, мы опустошали ближайшую аптеку и скупали напальчники. Напальчники рвались часто, и их приходилось докупать и менять. Возможно, его название подразумевало другие тянущиеся изделия, но будучи детьми об этом не задумывались. Стрелял гандострел рябиной, но некоторые заряжали в него и яблочки-дичку. Вот от него уже оставались синяки. Впрочем, это нас не останавливало. Вечерами устраивались баталии на улицах. Обошлось без выбитых глаз. Получить даже спелой рябиной в лоб или щеку очень больно. Еще больнее — не наказать обидчика за такую дерзкую меткость. Когда надоедало стрелять друг в друга, мы стреляли в стекла. Спелая ягода разбивалась об них, оставляя сочные отпечатки. Обычно, это выбирали окна нежилых построек, но иногда окно друга, который не пошел гулять. Спасибо за это никто не говорил.

Когда стали уже постарше, у нескольких ребят, появились воздушки. Мне купили ИЖ-36, переламывающийся пополам, с деревянным ложем. У кого-то были винтовки помоднее, а у кого-то пистолеты. Стрелять друг в друга не решались. К счастью, вокруг оказалось много озер, а в них жили лягушки. Абсолютно не горжусь этим, а скорее воспринимаю как локальный геноцид. Мы шли вдоль берега и отстреливали все, что видели. Мощности воздушки хватало, чтобы убить лягушку. За один заход расстреливали около сотни животных. Их трупы так и оставались разлагаться в воде. Не думаю, что мы получали удовольствие от убийства. Это была охота, а охотились только на то, что могли убить. Никогда не стреляли в птиц, кошек или собак. Нашей добычей выступали только земноводные.

Вообще, в детстве локальный геноцид оказывался будничным развлечением. Мы поджигали муравейники и разбрасывали их. Иногда брали увеличительные стекла и выжигали муравьев, в панике спасающихся от палящего луча. Таким же испытаниям подвергались бабочки капустницы, которые собирались в кучки на берегу озера. Это совершенно никого не трогало, даже девочки не кружили вокруг с просьбами не трогать букашек.

Надеюсь, карму местным мальчишкам поправил другой случай. Однажды мы заметили толпу малышей у гаража-ракушки. Они заглядывали под него, и о чем-то спорили. Оказалось, что под гаражом кто-то спрятался. Какое-то животное, которое не могут опознать. Заглянув под гараж и посветив фонариком, пришли к выводу, что там прячется ондатра. Странно, потому что до ближайшего озера не меньше полукилометра. Мы приняли решение спасать животное. Максим, который оказался самым бесстрашным, залез под гараж и запихнул зверя в мешок. Шумной толпой унесли этот мешок к воде и вытряхнули ондатру. Она поспешила поскорее уплыть подальше от толпы радующихся мальчишек. Так завершилась операция по спасению ондатры. Либо мы утопили огромную крысу.

В году был один день, когда дети вываливались на улицу, дабы устроить настоящую войну. Войну из которой никому не удавалось выйти сухим. Конечно же, речь об Иван Купала. Каждое лето седьмого июля все от мала до велика хватали ведра, и с самого утра бежали опустошать бочки в окрестных огородах. Водных пистолетов тогда почти не продавали, да и купить их никто не мог. Самые маленькие обливались из бутылок, а кто постарше — из ведер. Оставаться сухим удавалось лишь первые несколько минут. Самые находчивые только выйдя из дома опрокидывали на себя ведро с водой. Тем самым они лишали остальных сладостного момента — облить сухого. Впрочем, обливали и уже до нитки мокрых друзей. На улицах устраивались побоища. Во все стороны летели потоки воды. Мы получали огромное удовольствие, выплескивая ведро в лицо оппоненту. Настолько же обидно — получить ледяной заряд в спину от товарища. Больше всего страдали огороды, куда толпами ломились ребята в поисках полных бочек для полива. Некоторые заблаговременно опустошали их, чтобы отвадить орду оголтелых детишек. Когда всем надоедало обливать друг друга, самые ненасытные отправлялись на колонку, и обливали проезжающие машины. После обеда, когда вода в реке становилась теплее, шли купаться. Этого дня ждали, как нового года. Нас привлекали ни подарки, еда или мультики по телевизору. Которые бывают под Новый год. Это совершенно другое предвкушение. Предвкушение праздника только для нас, только для детей, и никаких взрослых.

Мы собирали.

Сколько мусора хранилось у меня в комнате не перечесть. Мы тащили домой любую ценность, которую только могли найти. Проволока для рогаток и свинец, осколки кирпичей и гудроновые шарики, картонки и ягоды рябины. Перечислять можно бесконечно.

В детстве все вокруг собирали мелки, стеклышки, цветы и палочки. Все это закапывали в укромном месте, чтобы потом обязательно достать и как-то, никому не известно как, воспользоваться. Естественно все терялось и никогда не выкапывалось. Особой ценился черный мел. Его приходилось добывать.

Сосед отгородил часть территории с помощью фанерных коробок. Внутри коробок лежал рассыпающийся серый материал, больше похожий на шлак. Он делился на секции, а в середине каждой секции располагался черный стержень — тот самый заветный мел. На верхушке стержней закреплялась металлическая шляпка с проводом. Это оказалось очень удобно, ведь за нее можно держаться. Нам приходилось скрытно утаскивать такую коробку, а весила она немало, и разбивать ее на асфальте. Главное не повредить стержень, ведь ценились только целые, не расколотые куски.

Однажды с Ванькой набили три или четыре таких ящика. Собрали полные карманы мелков. По сложившейся традиции, решили их закопать, чтобы в любой момент могли откопать клад и пополнить запасы. Но, как и нерадивые белки, мы уже на следующий день забыли об этих припасах. Когда стену из ящиков растащили уже на треть, нам наскучил мел. Скорее всего, это были какие-то старые аккумуляторы. Где сосед взял их в таком количестве — это загадка.

В первом классе друзьями начали собирать спичечные коробки. Ребята из второго класса собирали брелоки из пачек сигарет — это когда крышка несложными манипуляциями превращается в кусок картона с логотипом. Собирать вещи связанные с сигаретами мы испугались, и поэтому остановились на спичечных коробках. Забирали их у родителей, покупали в магазинах и находили на улице. В тот момент появилась серия с наклейками с зайцем. Дерзким для конца девяностых зайцем. На одном из комиксов красовалась надпись «Эй, чувак, посмотри на меня, ешь морковку, как ем ее я». Отсылка к зарождающейся в России хип-хоп культуре. Видимо, суровые провинциальные жители не оценили такой юмор, и вскоре “чувака” заменили на “приятеля”. Первая версия ценилась, ведь хранилась в единственном экземпляре.

Помню, как в выходной день кто-то из друзей пришел ко мне и принес коробок для коллекции. «Череповец — порт пяти морей» в необычной расцветке. Наверное, это не являлось простым жестом доброй воли, а мальчишка хотел дружеского внимания. Впрочем, я был слишком мал и эгоистичен, чтобы это понять и позвать его в гости.

Некоторые коробки по бокам украшали не обычные коричневые терки, а разноцветные. Таких коробков было крайне мало. Их не продавали в магазинах. Их не приносили с работы родители. Они просто откуда-то появлялись. То валялись на улице, то в кармане дядьки, что вернулся с командировки. Подобная находка всегда очень радовала, и собирала вокруг себя мальчишек. А если в таком коробке лежала еще пара-тройка цветных спичек, восторг достигал неописуемых масштабов.

В конечном итоге, у меня накопилась целая куча коробков. Они занимали почти всю отведенную мне под игрушки тумбочку. Когда всем это наскучило, в мусор отправился полный пакет с Череповцами и зайцами всех цветов.

В одно лето нас охватила лихорадка по поиску «шипиков» — это маленькое колечко с горлышка пластиковой бутылки. Если его вывернуть, то на нем появляются те самые пластиковые шипы. Зачем они понадобились? Все просто. Чтобы сделать невероятное устройство. Для его изготовления требовалась капроновая нитка, пробка и раскаленная игла. Иглой в пробке проделывались две дырки, в них пропускалась и завязывалась нитка. На пробку надевались шипики в количестве трех штук. Затем в веревку продевались руки и простыми движениями пробка раскручивалась, набирая обороты. Физика. Игрушка жужжала, радовала глаз и отлично резала траву и листья. Да что уж там, она даже оставляла царапины на коже друзей и девчонок. Ох уж эти девчонки.

Еще лучше сделать такую игрушку из двух пробок. И как всегда здесь вставал вопрос о том, у кого жужжалка круче. Это определялось очень просто — цветами шипиков. Особо ценились черные и золотые. Ведь такие попадались только на бутылках из под пива, а в то время пиво в пластике никто не покупал. Вот и побирались мы по свалкам.

Мода на шипики вернулась несколько лет спустя, когда их стали надевать на рули велосипедов. Украсить целиком руль цветными шипами считалось верхом стиля. К сожалению, запасов шипов не осталось. А все свалки уже опустошили другие мальчишки. Тогда нам с Сашкой пришла гениальная идея. И ведь она и правда хороша. Весной, когда поднимается вода все бутылки уплывают и застревают в корягах и высокой траве. За ними то мы и отправились. Прочесав ближайшую пойму, нашли много бутылок с шипами всех цветов. Уже на обратном пути заметили пожеванный временем корпус запорожца. К нашему восторгу, он оказался заполнен пластиковыми бутылками. Ушел чуть ли не час, чтобы снять их все. Шипов хватило, чтобы украсить рули на моем кроссе и Сашкином урале. Впрочем, уже спустя год это считалось немодным и даже позорным.

С пятого класса мы собирали фишки. Самыми частыми оказались с картинками из игры Мортал Комбат. Их можно покупали вместе с жвачкой по дороге домой. На рыночке стояла женщина со всякой всячиной и заветной коробкой с фишками. На обратной стороне фишек расписывались пояснения с количеством очков — поинтов на английском. Естественно, это сразу приравнялось к ценности фишки, хотя ни на что не влияло. Куда больше ценились варианты чупа-чупс с экстравагантными рисунками. Яркими, безумными, переливающимися на солнце. Купить фишки чупа-чупс просто так не получалось. Их продавали только в городе. С этим помогали родители или старшие братья и сестры.

Фишками играли на партах и подоконниках в любую свободную от уроков минуту. Существовало множество нечестных приемов, чтобы выигрывать. Например, загнуть фишку и класть ее внизу стопки, или расслоить ее. Можно опрокидывать верх стопки, переворачивать их пальцами. Фишки кочевали по рукам, и в течении дня могли сменить десяток владельцев. Коллекции проигрывались и пополнялись день ото дня. Потом все забыли о них.

Впрочем, собирать — это ведь не только коллекционирование. Мы часто отправлялись в путешествия чтобы собрать что-то. Например, камыши. То, что на самом деле это растение называется по-другому, узнали много лет спустя. Камышами называли растение стебель которого заканчивался чем-то вроде черного или коричневого цвета початка. Эдакая сосиска на палочке. Если ее высушить, то початок становится мягким, пуховым. Его можно поджечь, и он будет медленно тлеть. Собственно в этом и была его ценности для детворы. Ими пускали дым, прожигали бутылки или даже поджигали траву или бумагу.

Росли камыши далеко по меркам детей, поэтому ездили за ними на велосипедах. На самом деле, дорога даже пешком не заняла бы и пары десятков минут. Росли они на высыхающем озере под обрывом. Тем самым, с которого скидывались вещи. Мы разувались и по колено лезли в грязную воду. Ломали или срезали камыши. Потом охапка относилась в сарай или на балкон, где неделю другую сушилась. Спустя вечность, по меркам детишек, можно жечь камыши и хвастать перед теми, кто побоялся отправиться в путешествие или не знал, куда нужно идти.

Одна история запомнилась больше других. Жаркий день в начале летних каникул. Мы болтались по улице, не зная чем заняться. Человек семь, а то и десять. И тут кому-то пришло в голову отправиться на луга за клубникой, ведь сейчас ее там много. Сказано — сделано. Спустя десять минут дети стояли с тарой для ягоды. Кто-то взял литровую банку, кто-то желтое майонезное ведерко, а кто-то и десятилитровое ведро. Отправились в путь в поисках клубники. Прошли по пойме. Перешли вброд реку. Оказались среди озер. Куда нужно идти никто не знал, но все были полны решимости отыскать эту злосчастную ягоду. Спустя час или полтора путешествия, мы поняли что совершили большую ошибку не взяв с собой воду. Да кто вообще думает о таких мелочах, когда речь идет о клубнике? Солнце жарило сильней, оставляя нас в безвыходной ситуации. Мы нашли заводь с прозрачной водой. Кто-то аккуратно набрал там банку, и все по очереди ее распили. Ягоду нашли спустя несколько минут. Клубники оказалось совсем не много, но из-за жары и отсутствия дождей она выросла сладкая. Собрали мало, больше ели. Основательно устав и вымотавшись на солнце, отправились домой. В дороге собранную клубнику съели. Впрочем, кто-то все же принес немного ягоды родителям. О воде из озера никогда не вспоминали и никому не говорили.

Мы постоянно что-то искали, бегали по улицам и отправлялись в путешествия чтобы добыть заветный грааль. Ведь из таких никому ненужных мелочей складывается незабываемое детство.

Мы играли в футбол.

С раннего детства каждого окружают мячи. Сначала легкие надувные, потом мягкие резиновые, а уже затем это футбольные, волейбольные и баскетбольные.

В самом детстве мы играли мячиками на дороге перед домом. Представляли, что за каждым ворота, и пинали что есть сил. К счастью, соседские окна оставались целы и невредимы. Иногда играли в вышибалы или еще что-то с мячиком.

В это же время популярность набирали попрыгунчики. Старшие мальчишки запускали их на крышу трехэтажного дома, чтобы упав мячики отскочили вверх. Мы лишь наблюдали как наши попрыгунчики улетают в кусты или огороды.

Став постарше мы начали играть в игры больше похожие на футбол. Главной игрой здесь выступал Квадрат. Игра на четыре или восемь игроков, если играть в паре. На асфальте или утоптанной земле расчерчивался квадрат, и делился еще на четыре поменьше. Каждый игрок должен защищать свою территорию и не отпускать мяч в аут. Азарта добавляли заканчивающиеся жизни, переходы и бонусы в виде возможности касаться мяча рукой и дополнительных «жизок». Мы могли играть в квадрат по нескольку часов.

Была и более подвижная игра, где нужно бить по воротам, а в случае отскока добивать мяч. Игра называлась Триста, и, как можно понять из названия, цель — собрать на команду три сотни очков. Очки давали за забитые голы, попадания в штанги и перекладину, и прочие игровые моменты. Победу мог принести даже один точный удар, если мяч пролетит в калитку соперника — между ног. Здесь мы научились бить и разыгрывать мяч у ворот.

Когда надоедало просто лупить по мячу, начинали играть в Слет. Где-то эту игру называли Козел. Суть проста, обработать мяч в одно касание, а забить гол нужно непременно получив передачу по воздуху.

Обе игры подразумевали наказание для проигравших. Неудачники становились в ворота и наклонялись вперед, победители пытались попасть мячом по пятой точке. Правда, обычно мяч прилетал в икры и обжигал их как огнем. Вкус победы отлично усиливался ликованием от точного удара мячом по заднице соперника.

Время футбола настало, когда мне уже исполнилось двенадцать. С того момента остальные занятия имели сугубо второстепенное значение. Поле раскинулось практически под домом. Большое с настоящей травой и покосившимися железными воротами. Рядом сделали поле поменьше и волейбольную площадку и турники. За поляной текла речка. В разлив вода доходила почти до ворот. Местами на поляне появлялись лужи. Впрочем, это длилось лишь пару недель в году. В остальное время вода нам никак не мешала. Конечно, бывало что после могучего удара мяч улетал в реку и его приходилось спасать. Нерадивый силач раздевался и плыл за мячом в любую погоду.

Когда начали играть на большом поле, оно уже пару лет было заброшено. Ребята постарше увлеклись другими вещами, и перестали играть. Поле заросло высокой травой. Каждое лето нам приходилось выкашивать ее, чтобы мяч в ней не застревал. Ямы приходилось заделывать дерном с ближайшей поляны. И конечно, мы вынужденно убирали за коровами, которых каждое утро и вечер гоняли через футбольное поле. Никто не хотел после эффектного прохода к воротам поскользнуться на коровьей лепешке. Приходилось брать в руки лопаты или картонки и убирать все за пределы поля. Я всегда боялся больших животных и коровы, пересекающие поле вечером доставляли массу неудобств.

По соседству жил парень, все называли его Панама. Прозвище такое появилось по понятным всем причинам — он всего один раз пришел в панаме. Парень часто забирал со стада бычка. Каждый раз Панама забирался животному на спину до дома ехал верхом. Однажды он пришел на поле расстроенный и рассказал, что быка закололи: «Жалко бычка, но яйца такие вкусные». Так мы узнали о существовании довольно странных деликатесов.

В футбол играли почти каждый день. Играли все, от мала до велика. На поле приходил даже местный старожил — дядь Саня. Он всегда стоял в нападении и не делился мячом. Впрочем, играл он и правда не плохо. Мы проводили на поле по три-четыре часа. Бегали за водой на колонку. В жару купались после игры. В холод бежали скорее домой. Все мальчишки были одержимы футболом. Покупали форму и бутсы. Отрабатывали угловые и штрафные. К нам приезжали и приходили ребята с соседних районов. Геологи, наш район, стал оплотом футбола. Это продолжалось до конца школы. С ней закончилась и дружба с футболистами. Если ты не с нами, то ты не с нами. Их логика проста, как удар спыра.

Мы участвовали в соревнованиях, а кто-то даже играл за школу. Помню, когда наши проиграли матч с первой школой. Леха кулаком разбил на стадионе окно. Он порезался и ругался еще сильнее, чем после игры. Это не было спортивной злостью. Нам запретили играть в шиповках, в том время как соперники как раз играли в них. Обида и несправедливость.

Уже много позже наша молодежь заняла второе место по городу, хотя большую часть игр играли мы. Уйти пришлось, когда попросили документы, что все игроки родились не раньше назначенного года. Впрочем, слишком взрослые футболисты играли во многих командах.

Несмотря на опасные детские увлечения, самым травматичным оказался футбол. Синяки, ссадины, ушибы и растяжения оказались обычным делом, на которые никто и не обращал внимания. За несколько лет игры я наблюдал несколько сломанных носов, рук и пальцев, одну сломанную ключицу и один открытый вывих сустава на пальце — вратарю наступили шипами на перчатку. Отлежавшись пару дней или недель, мы возвращались на поле. Ничто не могло нас остановить.

Футбол спасал от проблем в школе. Футбол сдружил всех. Футбол давал силы. Футбол был жизнью для мальчишек.

Еще почитать:

‘Устаревшее’ трудовое

Вечерний дождь.

Бесогон TV

Приветствие