Дендик

Лёша сто раз представлял, как автобус распахнёт свои двери на остановке «Рынок» и он побежит вдоль пёстрых торговых рядов к павильону под номером пять. Каждый пацан в городе знал, где находится этот павильон.

— Господи, опять, — сказала Татьяна, вглядываясь в темноту двора, через окно кухни. — Лёшка, иди, забирай своего папашу, пока милиция не увезла.

Мальчик спешно надел клетчатое пальтишко, которое досталось ему от старшего брата, ушанку и побежал во двор к третьему подъезду.

— Папка, вставай, — сказал Лёша. — Ну, вставай уже.

Отец лежал на бетонной плите возле скамьи, глаза были закрыты, а на штанах, там где ширинка, виднелось большое мокрое пятно.

— Папка, — дрожащим голосом повторил Лёша. — Ну, пойдём уже. Мамка выгонит тебя совсем, она злая сегодня.

— Ааа… Лёшка, — прохрипел он и приоткрыл глаз. — Папка твой расслабился немножко. А ты мать не слушай, она дура. Понял меня?

После слов отца, Лёшка начал тихонько всхлипывать и «шмыгать» носом.

— Не ной, сопляк.

Отец достал из кармана раздавленную конфету «Ласточка» и протянул её мальчику: — Ешь, тебе говорю.

— Ну, пошли уже папка. Ведь соседи видят. Завтра опять говорить начнут.

— А ты, Лёшка, меня любишь или эту мегеру? — сказал отец и судорожно задёргался в припадке немого смеха. — Разведёмся… ты к кому пойдёшь?

— Прекрати, папа. Слышишь? Прекрати. Вы не разведётесь, никогда не разведётесь.

— Разведёмся, сынок. С такой не каждый поладит. Выпью как все, а она — скандал. А чё, я права не имею?

— Папка, тётя Ира сказала продавщице из хлебного, что я в обносках хожу. Зачем она так, пап? Мы ведь не бичи?

— Глупая. Твой папка всё может. Директор комбината мне руку жмёт. Вот дадут шестой разряд и я тебе «Дендик» куплю, который ты на толкучке видел.

— Не нужен мне «Дендик», и конфета не нужна. Ты только не пей, папа, пожалуйста.

Он помог отцу подняться, и они пошли в сторону первого подъезда. Серая «девятиэтажка» смотрела на них жёлтыми окнами квартир. Лёшка чувствовал взгляды соседей, и от стыда ему хотелось стать невидимым.

Проснувшись дома, отец начал кричать, угрожать и требовать рюмку водки, а получив отказ — встал на колени и заплакал. Лёша смотрел на его сморщенное лицо, на белые сгустки слюны в уголках губ, на красную шею, на пустые глаза. Он смотрел и думал: «Убежать бы сейчас на железнодорожный или в подвал спрятаться. В подвале тепло, спокойно, разве что крысы бегают. Не хочу видеть всё это. Не хочу».

Через час стало тихо. Отец надел тулуп, шапку и хлопнул дверью напоследок. Пласт извёстки шлёпнулся на бетонный пол коридора и разлетелся на десяток кусочков. Лёша долго сидел за кухонным столом и разглядывал, разбросанные по полировке хлебные крошки, а потом побрёл в свою комнату.

Войдя, увидел осколки. Сотни острых осколков лежали на полу. Лёша понял, что погиб его друг Боря. Он любил опускать монетки в прорезь на спине Бори, и трогать глиняный пятачок, а когда перепадала купюра, тщательно складывал её, чтобы просунуть в узкую прорезь.

Боря хранил деньги, отложенные на покупку Денди. Когда становилось невыносимо, Лёша представлял эту приставку. Представлял каждую её кнопочку, каждый выступ, каждую наклейку. Но в эту минуту всё рухнуло, и остались только глиняные черепки.

Лёшка сел на холодный пол и зажмурил глаза. Потом начал раскачиваться, биться о бетонную стену затылком, а когда стало больно, упал на кровать вниз лицом и долго лежал. Ночью часто переворачивался, открывал глаза и молча смотрел в темноту. Иногда сжимал маленькую ручонку в кулак и закусывал нижнюю губу. Уснул Лёшка только под утро.

Когда солнечный свет расползся по затёртому линолеуму комнаты, Лёшка открыл глаза. Ему было спокойно и хорошо. Он долго рассматривал раздавленную муху на потолке, а потом перед глазами возникло то, что осталось от Борьки. Лицо его сразу же стало хмурым.

— Нет, папа не вор, — шёпотом сказал Лёшка. — А тётя Ира глупая. Мы не бичи.

Лёша ещё долго лежал, обдумывая жизнь. Он понял, что не так уж и нужна ему эта приставка «Денди». Решил, что когда вырастит, то найдёт лучшего врача на земле, который вылечит папу. На секунду представил, как родители вновь держатся за руки и улыбаются. От одной только мысли его лицо засияло, и Лёшка снова захотел жить дома.