День первый Глава 1

Предисловие

Написано три года назад… Писал около года… Думал полностью уже не выложу никогда, но в свете последних событий поймал себя на мысли, что выложу хоть это и обязательно закончу если все обойдется. Текст находится на стадии редактуры. Руки уже почти не доходили, распылялся на другие тексты, но выложенный кусок считаю относительно законченным и готовым до того места, где есть небольшие сюжетные нестыковки, которые не позволяют мне выложить его полностью. Да и хрен с ним!!!

Автор (я) оставляет за собой право впоследствии изменить, то, что возможно прочтут единицы))) если в дальнейшем это потребуется для сюжета.

Неправильно когда один, даже самый опытный, даже самый умный, мудрый, да что там хоть самый гениальный человек — имеет возможность уничтожить, если не мир, то хотя бы крохотную его часть. О первом дне такого мира, этот кусок. Еще раз, текст совсем о другом, он не о причинах, он не о правых и виноватых, он не о справедливости. Он о последствиях и о призрачном шансе для единиц «выбраться» из всего этого, когда уже совсем поздно. Текст о том, что человек, самый глупый, самый пустой, самый слепой, рано или поздно должен будет измениться и взять на себя ответственность за свою судьбу. Здесь моя фантазия, как могло бы быть в одном из возможных вариантов развитий конкретной человеческой судьбы.

Кстати, как основа сюжета была взята Северная Корея, скажем 2050 года, как я ее себе представил из тех описаний, что есть в Интернете. Я и подумать не мог, что основой для сюжета могла бы стать моя страна.

Начало

Новая эпоха началась сегодня. Яростный гром, канонада, вспышки пламени и окончательный удар, такой безумной невероятной силы, что земля под ногами прокатилась как океанские волны. Ударная волна снесла меня с ног и отбросила на десятки метров, волоча по земле. Все, что я видел, теряя сознание, летящие мимо меня сверкающие осколки, куски земли и ветви деревьев. Здания рушились и их части разлетались в стороны, словно стайка испуганных птах. Все потемнело.

***

Вам наверно интересно, что значит новая эпоха? Чтоб вы лучше понимали, я расскажу вам о месте, в котором живу. Если вкратце, мы маленькая, замкнутая, но гордая страна, противостоящая мировой гегемонии капиталистической заразы. Я не до конца уверен, что это значит, но именно так сообщают плакаты развешенные повсюду и именно так говорит наш бессменный лидер и отец нации. Хотя в тайне ото всех, даже самых близких людей, каждый житель нашей страны понимает, что мы небольшая бедная страна, изолированная от остального мира огромной заградительной стеной из цепи неприступных гор.

Я живу в небольшом шахтерском городке, расположенном неподалеку от склона горы. Население всего городка, за исключением военных и бытовых служб, занято на работах по извлечению горных пород из шахт. Я работаю в бригаде, которая занимается проходкой этих шахт. Мы «вгрызаемся» в землю в поисках залежей полезных ископаемых. Есть бригады, которые занимаются добычей и подъемом ископаемых на поверхность. Мне повезло, я достаточно сильный и крупный мужчина, по этому, когда мне исполнилось шестнадцать лет, меня перевели из добычи в проходку. Это очень почетная работа, у нас есть даже специализированные проходческие молоты, которые позволяют нам пробивать твердую породу. В добыче не все так хорошо, из инструментов там только обычные кирка и лопата. В некотором смысле, эта работа даже тяжелее нашей и я не жалею, что работаю в проходке. Кроме того, нам полагается трехразовое питание. Утром, перед спуском в шахту. Приблизительно в середине рабочего дня, когда нам доставляют еду специальные носильщики. И вечером, после работы. Нам полагается кусок хлеба, тарелка риса и рисовый же напиток. А раз в неделю, вечером в воскресенье, нам к ужину добавляют котлеты из мяса птицы. Я в жизни не пробовал ничего вкуснее. До нас доходят слухи, что нас кормят хорошо. Мы — проходчики, живем в огромном доме, из бетонных блоков, по форме похожем панцирь черепахи. Внутри дома есть общий зал, где мы общаемся и смотрим передачи на огромном экране. После ужина у нас есть на это два часа. Впрочем те, кто уже давно в проходке, не обращают внимание на экран. В основном на экране показывают как хорошо мы живем в нашей стране, что скоро мы наберем достаточную экономическую и военную мощь и заставим другие страны с нами считаться. Но иногда там показывают другие передачи. Они интересные. В этих передачах нам рассказывают, как устроены разные полезные приспособления из нашей жизни, или как делают котлеты из мяса птицы. Это очень красивые птицы, они смешно ходят вразвалку и у них длинные шеи. Мне бы хотелось больше времени уделять обучению, но к сожалению, нам нужно отдыхать, чтоб хорошо работать на благо нашего великого государства.

Как вам? Именно так я бы все вам объяснил, не смети термоядерный удар, с лица планеты, нашу страну. Как я узнал позже, наш лидер давно угрожал безопасности других стран оружием массового поражения, разработанным нашими учеными для уничтожения всех людей за пределами нашей страны. И вот, в какой-то момент их терпение лопнуло, они снарядили сотни самолетов, которые сбросили тысячи бомб по ключевым административным и военным объектам. Ну и одну, самую большую, на нашу столицу. Думаю наши военные не успели даже опомниться, как наступила новая эпоха. Эпоха чистого листа. Эпоха нового начала.

***

Не знаю через сколько я пришел в себя. Помню первое, что я почувствовал — привкус земли во рту. Мне жутко хотелось пить, в глотке все пересохло и кажется даже потрескалось. Было ощущение, что я уже не вспомню, как это, влага на губах и во рту. Я сомкнул челюсть, песок осыпался с нёба. Я попытался выплюнуть песок, но с пересохшим ртом, вышло это не важно.

Странное ощущение, когда ты не чувствуешь тело. Я даже не могу понять насколько я пострадал. Я боялся, что если попробую пошевелиться, то могу узнать, что у меня не хватает руки или ноги. Этого я очень боялся. Теперь-то понимаю, что так мое тело пыталось защитить меня от суровой правды, оценивая возможные повреждения и не торопясь сообщать мне о них.

Постепенно гул в голове и головокружение немного унялись, и я подумал, что не могу лежать здесь бесконечно. Хочу я или нет, но мне придется узнать насколько я пострадал. В голову мне пришла мысль, что возможно из меня вытекает кровь, а я даже не пытаюсь остановить ее, что будет если она вытечет вся — это я проверять не хотел. По этому я собрался с мыслями и попробовал почувствовать свои руки. Я мысленно попытался пройти от лица к возможному месту, где рассчитывал, что должны находится мои руки. К счастью, я точно знал, что моя голова на месте. Вначале мне казалось, что от этого нет толка, но спустя некоторое время я почувствовал покалывание, кажется в пальце, оно распространялось все дальше, и вот у меня уже покалывает ладонь, потом предплечье, откликнулась вторая рука, и вот плечи. Я попытался пошевелиться, поднять руки к лицу, ну или хотя бы расправить плечи. Затем пришла боль. Чем больше кровь разгонялась по телу, тем больше жгучей, тянущей, или острой боли я чувствовал. Кожа жгла так, как будто меня поцарапали сотни игл. Кости во всем теле ныли, а мышцы как будто пытались порвать друг друга. Мысли мои метались от одного очага боли к другому. Радовало только одно, я снова чувствую все тело и даже ноги. Какое-то время я просто лежал, не смея пошевелиться, чтоб не спровоцировать еще большую боль.

Я снова провалился во тьму — это к лучшему, иначе я бы просто сошел с ума.

***

Не знаю сколько прошло времени, но я снова пришел в себя. Голова гудела не переставая, тело нещадно ныло, но похоже включились какие-то механизмы купирующие боль, а может ее просто заглушал адреналин. Мне было больно, очень больно. Но теперь я хотя бы смог сосредоточиться на том, что происходит вокруг и где я вообще. Было довольно темно, да и зрение похоже не полностью восстановилось от сотрясения. Что-то массивное, холодное и давящее удерживало меня. Слабый запах влажного бетона витал в воздухе, что навело меня на мысль, что причиной моего спасения послужила массивная бетонная плита, защитившая меня от взрывов. Я покрутил головой. Не хватало еще, чтоб эта плита стала и причиной моей голодной смерти. По обе стороны от меня проникал тусклый свет. Похоже плита крайне удачно опиралась на фасад полуразрушенного здания, создавая некое подобие свода. Мне нужно было выбираться наружу.

Я как мог, попытался сгруппироваться, получилось не сразу. После нескольких попыток, я смог подтянуть к себе руки. Насколько позволял сумрак, я осмотрел их — скорее инстинктивно, грязные, со множеством порезов, ссадин и отеков. После я ощупал себя. Моя рубаха представляла из себя грязные лохмотья, но кости похоже целы. Я перевернулся на бок, в нескольких ребрах отдалась острая боль, я почувствовал, что мышцы в этих местах припухли и сковывали движения. На одной ноге не было ботинка, но в данный момент у меня не было желания рыть землю в его поисках. Еще движение и вот я на животе, ребра ноют нестерпимо. Я пополз на свет, в сторону, откуда шло больше света. Хоть я был и не в полной темноте, но все же когда вылез из-под плиты, я непроизвольно зажмурился. Когда глаза немного привыкли к яркому свету, чтоб осмотреться я заставил себя подняться на колени. Картинка постепенно прояснялась и набирала резкость. Я выставил вперед ногу и схватившись за торчащие из плиты, куски арматуры, встал на обе стопы. Меня мутило и внутренности рвались наружу. Я попытался сделать глубокий вдох, но все та же боль в ребрах не позволила мне сделать это. Решил, что пока хватать воздух маленькими глотками все, что я могу себе позволить.

Все вокруг затянул пыльный туман, даже небо было грязно-серым. Насколько позволяла видимость, земля была завалена беспорядочным слоем обломков кирпичей и бетонных блоков, кусками черепицы и листами с крыш, остатками мебели и покореженными, раздавленными всмятку, остовами немногочисленных автомобилей. Кое-где из под завалов вился дым, но огня почти не было. Воздух от этого был еще более удушающим. Как кости открытого перелома, повсюду торчали сломанные доски. А то, что еще недавно было деревьями, с сочной яркой зеленью, было вырвано из земли и теперь захоронено в грязно-серых развалинах города. Выглядело это все так, словно огромный каток прошел по городу и сровнял его с землей. Лишь высокие фундаменты и редкие уцелевшие обломки стен с пустыми глазницами окон, больше похожие на акульи зубы, да немногочисленные, самые стойкие деревья, говорили, что в этом месте, еще недавно, что-то тянулось ввысь. Впрочем деревьями их можно было назвать с большой натяжкой, напрочь лишенные кроны из листьев и ветвей, от столбов они отличались лишь наличием коротких искореженных культей-веток. Я не узнавал это место.

Пыль и пепел оседали словно сухой дождь, покрывая ландшафт ровным серым слоем, скрывая от глаз самые жуткие последствия нанесенного удара. Но заметив один раз, начинаешь видеть повсюду. Мертвые, недвижимые, пепельно-бурые тела в неестественных позах, разбросанные среди разрухи.

Воздух, насыщенный запахом горящего дерева и пластика, вонью резиновых покрышек, и резким смрадом боевых зарядов, несущих смерть и после своего разрушительного выступления. И все это, вперемешку со сладковатым запахом горящего, обожженного человеческого тела.

Я замер, стараясь слиться местностью, я не прячусь, нет. Наверно если замереть, то я смогу уловить мельчайшее движение, вздох, хрип, голос.

Где-то далеко еще разносится канонада. Не думаю, что им было что разрушать. Похоже они просто выбрасывали остатки бомб. Не лететь же с ними обратно.

Я почувствовал слабость, вернее слабость у меня и не исчезала, но мне стало заметно хуже. Недалеко от меня, из под завалов, торчал поваленный фонарный столб. Я сделал несколько шагов к нему, и цепляясь за столб обеими руками, сел, перенеся весь свой вес на этот строптивый шип.

Меня мучила жажда, песок во рту мешал дыханию, попадая в легкие. Горячий и удушливый воздух обжигал мне ноздри и кожу. Тем более странно, что когда я только пришел в себя, я ощущал жуткий холод и буквально трясся от него. Я попытался вспомнить, что со мной случилось.

***

День только начинался, когда все произошло. Люди, закончив свои утренние сборы, выходили из многоквартирных домов и бараков, и стройными рядами отправляясь на работу, в сопровождении патрульных. Теперь я понимаю, что время налета было не случайным. В это время все, и рабочие, и охранники, и военные выходят на улицу, направляясь на рабочие места. Практически все население нашей страны как на ладони. Расчет был накрыть всех разом. Ведь если бы мы дошли до своих тоннелей и шахт, подземных производственных цехов, и бункеров руководителей, защищенных от атаки, думаю жертв было бы гораздо меньше. Похоже нас просто хотели стереть с лица земли.

На работу я шел привычным, за долгие годы, путем. Да собственно от нашего барака до рабочих тоннелей шахт, вела только одна дорога. Она была огорожена забором, с нитями вьющейся колючей проволоки наверху. Я шел не торопясь, немного отстав от основной группы. Теперь я припоминаю, я слышал гул, такой слабый и далекий. Трудно было сказать откуда он. Я прошел совсем немного, до того момента как во мне появилась тревога. Гул стремительно набирал мощь, но от этого кажется не стал более знакомым. Я остановился. Теперь я ясно различал незнакомый рокот и гул доносящийся откуда-то сверху. Этот пугающий звук стремительно нарастал. Я задрал голову вверх. И вдруг, пересекая узкую полоску неба, доступную мне между стен забора, замелькали десятки самолетов. От неожиданности и испуга я побежал вперед, к нашим тоннелям. К гулу самолетов примешивался еще какой-то звук, вой переходящий в тонкий свист. Несколько секунд и вокруг начали разрываться бомбы. Я упал навзничь, накрыв голову руками и боясь шелохнуться. Воздух вокруг меня вибрировал, а почва ходила подо мной. Кто-то резко схватил меня за плечи, пытаясь поднять. Крича и трясясь от страха, придавленный к полу своим же собственным весом, я был не самой удобной ношей. Резко рванув меня за курку, меня перевернули. Резкий удар по лицу, такой неожиданный и обидный, заставил меня заткнуться, и ошарашено замереть. Меня тряс за плечи знакомый парень из нашей бригады проходчиков. Он что-то кричал мне в лицо. В голове пульсировала кровь, щеки жгли удары. Еще и еще он тянул меня, пытаясь заставить сдвинуться с места. Кажется я сам так и остался бы здесь лежать, но тело, повинуясь яростным толчкам и побоям, вопреки моему желанию двигаться, превозмогая ватные, непослушные конечности, увлекаемое буквально за шиворот моим спасителем, начало двигаться. Забор, когда-то бывший единственным ориентиром, в нескольких местах был разорван в клочья. Перебирая руками и ногами, я рванул к ближайшей спасительной прорехе. Выскочив наружу, я огляделся и увидел недалеко от себя полуразрушенное здание с мощным фундаментом. Я панически искал место где мне укрыться и уже не обращал внимание на то, как я передвигаюсь. Добравшись до фундамента в несколько размашистых прыжков, я бросился на землю вдоль стены и свернувшись в калач лежал, трясясь от разрывов. Сверху на меня валилась земля, проникая под одежду, болезненные удары твердых осколков наносили раны моему телу, пронзая плоть, а я лишь терпеливо сносил всю боль и ужас от происходящего вокруг, не в силах пошевелиться.

Потом, на несколько долгих секунд все стихло, хотя теперь трудно сказать, может гул был настолько оглушительным, что другие звуки просто потонули в нем. Я привстал, опираясь на стену. Сейчас мне трудно понять, что двигало мной. Уж точно не любопытство. Там, на горизонте, в стороне где находилась столица нашей страны, над землей поднимался вертикальный, ярко-белый, слепящий луч. А затем, спустя несколько секунд, из эпицентра луча, вырос необъятный столб пламени, вознесшийся к небу. Над горизонтом вырос исполинский гриб. Земля завибрировала под ногами. Тряска нарастала с немыслимой силой. Почва вздрогнула и всколыхнулась гигантскими волнами. Словно по команде все вокруг взлетело на воздух и понеслось мне на встречу.

***

Я тряхнул головой, наваждение пережитого ужаса отступило, оставив вместо себя опустошение. Я сидел на осколках развалин, подобрав под себя ноги и безвольно опустив плечи.

Серое небо, серый горизонт, серые развалины повсюду, серый воздух, которым я дышу. Моя одежда, серая от пепла и пыли. Я хлопнул по куртке, желая сбить пыль. Но и только, пыль лишь взметнулась вверх густым облачком. Снова и снова, упорно, до исступления, я отряхивал одежду. Все тщетно. Мной овладела паника. Неряшливость это плохо, за неряшливость наказывают пайком. А я грязный с головы до пят. Я поднял ладони, они тоже были пыльными и серыми. Пыль проникла повсюду, пыль иссушала все живое, что еще осталось здесь. И тут я зарыдал, словно весь ужас произошедшего наконец достиг моего сознания. Слезы катились по лицу, а я раздосадованный, вытирал их словно упрямый мальчишка. Я живо вспомнил это чувство, знакомое мне из детства, когда моя юная непосредственность еще прорывалась наружу при всякой несправедливости. Чувство, которое устройство нашей жизни, казалось, навсегда истирает из нашего сознания.

Досада, горечь, страх и боль смешались внутри от этих упрямых слез. Я вновь и вновь вытирал слезы, всхлипывал, ревел. Пыльные разводы на моих щеках превратились в корку, но слезы все лились и лились. Несколько раз я затихал, но после непродолжительного затишья с удвоенной силой начинал рыдать. В какой-то момент я даже перестал бороться с порывами слез. Я просто сидел, жалел себя, разрушенный город, мою прежнюю жизнь.

Но минуты бежали, а приступы рыданий становились все короче и горечь, и обида моя, стали постепенно сходили на нет. Мысли мои прояснились и рассудок снова взял верх над эмоциями. В какой-то момент я вытер остатки слез и внезапно почувствовал, что мне стало легче.

Я решил, что раз я пока жив, то следует радоваться хотя бы этому. Теперь это моя точка отсчета. Что ж для начала неплохо. Следующим выводом стало, что кажется все закончилось, канонада давно отгремела где-то вдали и тишину нарушал лишь звук бьющих из-под земли фонтанов от разорванного в клочья водопровода.

Внезапный укол страха снова пронзил нутро. Хотя моя, неизвестно откуда взявшаяся твердость, позволила отбить эту атаку. Но как же это страшно — внезапно прийти в себя в незнакомом месте. Я встал, огляделся по сторонам и пошел. Не выбирая пути, наугад. Осторожно, шаг за шагом, я продвигался вперед по зыбкой, непредсказуемой, словно каменная чешуя древнего исполинского дракона, поверхности. Сначала я шел в одну сторону, внезапно останавливался, словно незримая преграда сдерживала меня, менял направление, уходил от этого места, вновь натыкался на что-то и так до бесконечности. Иногда я просто останавливался и садился на землю. Подгибал под себя ноги и просто сидел. Будто чего-то ждал.

И вот, среди бесформенных завалов, я наткнулся на знакомое сооружение. Поваленный дощатый забор. Он висел на колючей проволоке натянутой между бетонными опорами, на которых раньше держалась вся конструкция. Поперечины, с приколоченными к ним досками, вырвало из креплений на бетонных опорах. Непорядок. Раньше трудно было представить, чтоб забор покосился. За каждую часть города, будь то район или переулок, административный корпус или будка садовника, назначался ответственный. Можешь, делай сам, не можешь, организуй подмогу. Не достаёт полномочий, выйди на уровень выше. Суть была проста, за все кто-то отвечает, отвечает перед начальством, но главное — отвечает перед собой. А тут поваленный забор, немыслимо! Я огляделся по сторонам в поисках подмоги, скорее машинально. Затем подошел к забору. Схватил обеими руками поперечину и попытался поднять, острая боль отдалась в боку. Я даже всхлипнул от неожиданности, но не отступился. Снова и снова дергал я упрямую поперечину, но вес секции забора был слишком велик. В бессильном рывке я оттолкнулся от забора и осел на землю.

Меня мучила жажда. Обычно на улице мы пили из колонок, они были разбросаны по всему городу и каждый желающий мог пить оттуда. Я не ждал, что колонки остались невредимы, фонтаны из земли давно унялись, но хоть какие-то остатки жидкости я надеялся найти. Метрах в тридцати от меня, осевшая пыль темнела, насыщаясь влагой. Раскидав завалы в этом месте, я обнаружил расколотую колонку и вырванный из земли трубопровод. Слабая струйка воды стекала из трубы, исчезая в расщелине между завалов. Никакого напора конечно не было, но воды было достаточно, чтоб напиться. Я жадно припал к струйке. Я пил до тех пор, пока не почувствовал тяжесть своего живота. Отстранившись, я набрал воды в ладонь и вытер лицо. Освежающая влага уняла досаду и вдохнула в меня силы. Я покрутился вокруг трубы, роясь в завалах и мусоре. Мои старания увенчались успехом, я нашел мятую шахтерскую флагу. Воды в ней не было, из-за вмятины крышка не плотно прилегала к горлышку, но это было не страшно, в моем положении меня устроил бы и мятый таз. Я даже немного поправил горлышко, надев флягу на штырь и выгнул на сколько хватило сил. После, подставил флягу к струйке и дождался пока вода польется через край. Так я несколько раз пил из фляги или лил воду себе за шиворот. Как только я почувствовал себя достаточно бодро, я еще раз наполнил флягу до краев и намотал лоскут от рубахи на горлышко, для уплотнения крышки.

***

Наша жизнь была построена на четком распорядке. Мы спали по расписанию, ели по расписанию, работали по расписанию, мылись по расписанию и отдыхали тоже по расписанию. Правила разрешали всякое затруднение, которое могло возникнуть. Да их обычно и не возникало, настолько непритязательной была наша жизнь. Тяжелая, но понятная работа. Пища. Досуг в общем зале. И свой угол для отдыха. На нем остановлюсь отдельно. Наши бараки представляли из себя крытый ангар, разделенный перегородками на множество небольших, одинаковый секций. Секции не закрывались, начальство хотело видеть чем мы заняты. Внутри каждой секции располагалась кровать и стул. Своего светильника не было, источником света были прожекторы высоко над потолком ангара. Поэтому, когда свет отключали ничего не оставалось кроме как лечь спать. Разговаривать в темноте было строжайше запрещено. Личной одежды не было. Белье и обувь менялись два раза в день. Утром, после подъема, перед походом на работу, когда квартальные раздавали свежий комплект рабочей одежды и обуви. И по приходу с работы, где после душа нас ждало свежее белье для отдыха. У этого была масса преимуществ, так нам говорили с экранов обучающие картинки. Например, в наше отсутствие одежда и обувь очищались и ремонтировались. Но были и недостатки, обувь могла оказаться стоптанной и тогда весь день был одним сплошным мучением.

В сущности, знание правил внутреннего распорядка и пунктуальность, делали нашу жизнь простой и понятной. Тем тяжелее было оказаться посреди развалин небольшого города, не имея и малейшего представления, что делать дальше.

Куда идти? Где провести ночь? Где найти руководителей, которые бы определили, чем мне следует заниматься? Где достать пищу? И хоть последствия шока и притупили мое чувство голода, я понимал, что рано или поздно мне придется вернуться к этому вопросу. Первый раз в жизни я оказался в положении, в котором мне придется самому принимать решения, при том, что я даже представление не имел как это — решать.

Раньше, если находясь в шахте я наталкивался на участок твердой скальной породы, от этого тоже опускались руки. Меня страшило, что я не смогу в одиночку справиться с этой массой, что я так и останусь на этом месте, царапая скалу. Пугало, что если я не справлюсь, то целый месяц я должен буду провести молча. По законам нашей страны, нам строго запрещалось разговаривать с людьми других профессий и социальных групп. Считалось, что это отвлекает нас от выполнения миссии, наложенной на нас нашим великим лидером. И только всецело сосредоточившись на результате, мы можем добиться для нашей страны процветания и светлого будущего. Нет, конечно мы общались с другими людьми, для этого были специальные квоты на разговоры со своими сослуживцами или жильцами твоего квартала. Кварталами назывались несколько жилых секций закрепленных за одним квартальным. По итогам выполнения плана по проходке тоннеля, мы получали доступ в общий зал для разговоров, где и происходило общение. Другой возможности общаться у нас не было (ну почти, но об этом позже) и за этим очень ревностно следили соответствующие службы. И вот, оставаясь один на один с твердой скалой, я мучался от мысли, что никогда больше не смогу разговаривать с людьми, навсегда застряв в тупике тоннеля, так и не выполнив план. Но даже тогда, это был лишь страх перед большой, но понятной и осуществимой, пусть и путем титанических усилий, работой. Он проходил, когда удар за ударом, делая знакомую мне работу, я неминуемо продвигался вперед. Здесь же было нечто другое, не просто страх. Когда вы еще не обрели знания и опыта, когда вы еще не умеете использовать их, тогда возникает другой сорт страха. Не страх нежелательных последствий, а страх неизведанного.

Сам того не ведая, я бесцельно болтался по завалам, пока фляга с водой не натолкнула меня на мысль, что для начала мне стоит определить самые важные потребности, не больше чем пальцев на руке. Я быстро их определил, а так как мне показалось, что на ходу я думаю гораздо лучше (первый опыт, мне не с чем было сравнивать), то я продолжил бесцельное шатание по завалам, но уже раздумывая как мне обеспечить воду, пищу и ночлег. Оказалось, что подспудно, все эти вопросы крутились в моей голове, но толи боль, толи растерянность, не позволяли мне обратить на них внимание. Теперь я видел это. Мне стоило ответить на несколько вопросов. Вот только боль, которую я уже упомянул, мешала сосредоточиться. Боль была мучительной, мне даже приходилось останавливаться, чтоб передохнуть и она унялась. Но, что с этим делать я не знал. Оставлю это на потом, боль меня преследовала и раньше, но со временем проходила. Может получится и сейчас. Эйфория от первого успеха, от первой удачной самостоятельной мысли, придала мне сил и уверенности (как я понял позже, таких призрачных и легко иссякающих под грузом сопутствующих проблем), что я на время откинул страх, как что-то несущественное. Думать мне понравилось.

***

Если вы не знаете, что делать, делайте то, что знаете. Я решил, что мне нужно добраться до шахт. Возможно там есть уцелевшие. Может даже остались в живых руководители или военные. Кроме того, в шахтах должен быть запас еды и воды. Наш великий лидер был дальновиден и предполагал, что может произойти, что-то подобное. Мы старательно строили подземные убежища и создавали там запасы, чтоб в случае нападения мы могли там укрыться. Правда со временем наши правители расслабились, уверовали в собственную неуязвимость, уверовали, что никто не придет к нам с войной. И вся подготовка превратилась в ритуал. Зачастую, ритуал выполняемый только на бумаге. Но все же я не терял надежды, что смогу найти там хоть что-то. Да и куда мне было податься, мы очень много времени проводили в тоннелях, там я чувствовал себя как дома. А уж ночлег я там точно смогу найти.

Дорога, которая обычно занимала около часа, в условиях разрухи обещала быть долгой. Я очень медленно продвигался через развалины, стараясь беречь силы. Я внимательно смотрел по сторонам в поисках находок, которые могут оказаться мне полезными. Это пришло мне в голову, когда я выудил из под завалов флягу. Потом я нашел крепкий, хоть и изрядно потрёпанный брезентовый рюкзак, нож, мятую металлическую кастрюлю и потертую стальную кружку. Но больше всего меня замедляло другое. Я старательно выбирал куда ступать, потому, что не желал потревожить мертвых людей. Их было много. Тела в неестественных позах, грязные, многие с открытыми травмами с темными пятнами спекшейся крови и пыли. Я не пытался проверить, живы ли они. Мертвого человека видно сразу. Не знаю как это объяснить, но его тело становиться легче на одну душу. Вы никогда не перепутает живого и мертвого человека. Живых людей я не нашел.

Периодически мне приходилось останавливаться и отдыхать. Я делал пару глотков из фляги и некоторое время сидел, переводя дух. Боль в груди не давала глубоко дышать.

Во время одного из привалов я осматривал свою добычу, что насобирал по дороге. У меня никогда не было столько личных вещей. Каких-то безделиц, многие из которых скорее отягощали мой рюкзак, нежели могли быть полезны. И все же я тащил их с собой с поразительным упорством, не смотря на усталость и боль. У нас так было заведено, личные вещи не приветствовались, ведь они могли подчеркнуть индивидуальность человека, а мы в первую очередь рабочие единицы. В столовой мы пользовались приборами, а после сдавали их в судомойню, в бане получали мыло и бритву, а после возвращали. Все, чем мы пользовались, было обезличенным. А теперь я держал в руках нож, который мне не было необходимости возвращать. Нож, который я мог оставить себе. Это был нож, чем-то напоминавший ножи военных, но меньше размером и с ровным лезвием без зубцов. У него была простая деревянная ручка, блестящая и гладкая на ощупь. Несмотря на некоторые зазубрины, видимо полученные во время бомбежки, он был довольно острым. Я крутил его в руках, любуясь блеском металла. С виду такой простой, но очень удобный, ничего лишнего. Когда-то я видел фильм про плотников за работой и в этом фильме я видел как точат нож. Я смотрел буквально как завороженный. Двигаясь вдоль камня, лезвие сочно лязгало. Вжик-вжик. Я поискал взглядом что-то похожее. Белый кирпич с ровной кромкой должен подойти. Я положил его на колени и направив лезвие вдоль шершавой поверхности, провел им по кирпичу. Вжик… Вжик-вжик. Тот самый звук. Я улыбнулся и продолжил, неловкими движениями, стараясь не затупить нож, я как мог старался сгладить зазубрины. После нескольких попыток, я доработал метод. Я расколол кирпич и подобрав самый удачный кусок, стал водить им по лезвию. Теперь дело спорилось. Я довольный лязгал ножом снова и снова, пока не вывел все изъяны лезвия.

***

Я что-то услышал. Я замер. Было тихо. Стук в груди, ускорился многократно. Я привстал, надеясь определить источник звука. Вот снова. Бежать и прятаться или идти на звук? Стук в моей груди, отдававший в голову, гнал меня от этого места, но любопытство пересилило. И вот я отчетливо услышал стон. Живой человек. Вот снова. Я сунул нож за пояс и стараясь не шуметь, направился на звук. Стонали все ближе. Я шарил взглядом по развалинам. Пока не увидел его у обрушенного здания. Мужчина сидел на земле, прислонившись спиной к кузову автомобиля. Его ноги, практически полностью, были придавлены бетонной плитой. Его лицо, очень бледное, даже серое, сплошь покрытое морщинами, выражало сильные страдания. Он медленно, словно превозмогая боль, повернулся на шум моих шагов. На нем была форма крупного руководителя, поэтому я замер и склонил голову, уставившись на носки своих ботинок. Мы редко видели руководителей такого ранга так близко от нас. В те редкие случаи, когда подобные чиновники покидали свои бронированные автомобили или крепости, их окружали куча чиновников помельче и множество охранников. Обычному рабочему было запрещено даже смотреть на них.

— Подойди — он позвал меня. Его голос был едва слышен.

Я сделал несколько шагов и присел подле него, стараясь не смотреть прямо.

— Посмотри на меня.

Я повиновался.

— Ты можешь со мной говорить.

— Господин?

Он внимательно посмотрел на меня и протянул руку к моей фляге.

— Знаешь, ты облегчишь наше положение, на время забыв о всех условностях —

сказал он. Голос его, негромкий, немного надтреснутый, тем не менее звучал ровно и уверенно. При этом, я совершенно не чувствовал давления или угрозы с его стороны, он был удивительно спокоен для человека в его положении.

Я открутил крышку от фляги и найдя самое чистое место на моей рванной рубахе, вытер горлышко. Сделал я это так неловко, что пролил пару глотков воды. Я испуганно взглянул на мужчину, а затем, не мешкая, протянул ему флягу. Он лишь устало улыбнулся и откинув назад голову, сделал несколько больших глотков, а после вернул мне флягу.

— Спасибо — сказал он.

— Я могу вам чем-то помочь, Господин? — спросил я, немного расслабившись.

— Не думаю. Теперь мне уже никто не поможет. Мне недолго осталось.

— Почему, Господин?

— До всего этого ада, я был руководителем местного лазарета. Просто поверь моему слову.

Он немного помолчал глядя на плиту перед собой. После этого, он продолжил как бы ни к кому не обращаясь.

— Я не чувствую ног, значит кровообращение нарушено. И тут может быть пара два исхода. Первый, ноги повреждены настолько, что если ты уберешь плиту, я истеку кровью. Второй, ноги не повреждены, но кровь в них не поступает. Я сижу так довольно давно. А значит ткани ног постепенно отмирают и в них накапливаются токсические вещества. Если мы внезапно освободим ноги, все эта дрянь попадет в кровь и поразит все мои органы. От этого смерть моя будет только мучительней.

— Мне жаль, Господин — ответил я.

Он повернулся ко мне и продолжил.

— Я все это говорю, потому, что не хочу, чтоб ты думал, что ты мог бы меня спасти. Но ты можешь облегчить мои страдания. Я был бы очень признателен, если бы ты побыл со мной до конца, а потом похоронил меня.

— Да, Господин.

Он смеясь покачал головой.

— Наверно это мое наказание… За те ужасы, что мы творили с собственным народом. Думаю мы все заслужили то, что получили. Но сколько безвинных… Прошу, не называй меня — Господин. Хотя бы перед смертью, я хочу почувствовать себя обычным человеком.

Я кивнул, глядя ему в глаза. Не думаю, что я смотрел на него как на равного, скорее я смотрел в глаза удаву. Я не очень-то понимал, что он говорит, но его спокойный, размеренный голос, тон человека взвешивающего каждое слово и от этого кажущегося несокрушимо убедительным, воспринимался как истина.

На некоторое время он отвернулся и кажется заснул, а может потерял сознание. Я отполз на несколько метров назад, устроился на камне и молча наблюдал за ним. Грязный, с взъерошенными пыльными волосами, безвольно лежащий человек, в ожидании неминуемой смерти. Мне стало его очень жалко. Теперь он не выглядел в моих глазах, как важный чиновник. Теперь он выглядел как жалкий, уставший старик. Иногда он вздрагивал или мучительно стонал. Один раз я даже подумал, что он умер. Он как-то странно захрипел, а затем замер. Он был недвижим несколько секунд. Я подполз к нему и прислушался. Кажется он дышал, слабо, но дышал. Я вернулся к своему месту. Просто сидеть и смотреть на старика было довольно однообразным занятием. Мысли о том, что можно сделать что-то еще, почему-то не шли мне в голову. Как и все, в подобных ситуациях, не имея необходимых навыков, люди просто сидят или пытаются сделать что-то настолько необдуманное, что только усугубляют положение. Я просто сидел. Наверно стресс и жара вокруг сделали свое дело, потихоньку я все больше сворачивался в клубок и все чаще моргал.

— Проснись — оклик вырвал меня из дремы.

Я посмотрел на старика. Теперь он не выглядел жалким, помог ли ему сон или он собрал волю для последнего рывка, но выглядел он бодрым и собранным.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ки-ан — ответил я.

— Хорошее имя. Послушай Ки-ан, то, что я тебе скажу, очень важно для твоего выживания.

— Я слушаю — глухо ответил я.

— Первое и самое главное, не поддавайся унынию. От того, что ты думаешь, зависит сможешь ли ты выжить. Сейчас ты чувствуешь себя неуверенно, ты сидишь и ждешь, что кто-то придет и скажет тебе, что делать. Но с сегодняшнего дня ты сам за себя и только от твоих решений зависит как сложится твоя жизнь. Ты меня понимаешь?

— Думаю, да — сказал я. Теперь я действительно понимал.

— Возможно кое что ты еще не понимаешь, но ты разберешься. Доверяй своим чувствам — он приложил руку сначала к груди, потом к виску — они хоть и подавлены, но есть у любого человека. Как видишь, ты уже понимаешь, что тебе придется удовлетворять свои потребности. О чистой воде ты уже позаботился. Думаю через какое-то время ты почувствуешь голод. Ты должен обеспечить себя едой. Знаю, Правительство брало на себя все заботы о питании, но правительства больше нет. Главное, проверяй, что ты ешь. Не уверен, предложи животному, нюх у них получше.

Он остановился на несколько мгновений, несколько раз тяжело вздохнул.

— Дальше. Еду ты всегда можешь найти на складах. Тебе нужно знать, что любая неупакованная еда опасна. Консервы — вот, что тебе нужно. Ты знаешь, что такое консервы?

— Да, я смотрел экран, когда показывали, как все производится и откуда берется.

— Отлично, на первое время сойдет. Постарайся найти место где ты сможешь укрыться от непогоды и холода. Лучше всего подойдет склад с едой, но если не получится иди в шахты. Ты ведь проходчик? Верно?

— Да. Я и направлялся туда, когда нашел вас.

— Это правильно. Видишь, у тебя хорошо получается! Дальше. Тебе нужна свежая и чистая вода. Скоро с этим будут худо. Старайся не пить из луж. Лучше находи родники, их много повсюду и особенно много в горах. Ты никогда не видел, но в долине, ниже по склону, есть река. На ней были насосные станции для подачи воды в город. Думаю со временем, тебе придется перебраться туда. Там неподалеку находится военная крепость, там ты найдешь запасы еды. И я очень надеюсь, что и других выживших. Но это потом. На ближайшее время тебе придется поискать запасы еды и воды здесь. Собирай и неси сюда все, что найдешь. Я покажу как с этим быть. И поторопись, у меня мало времени.

Старик снова начал тяжело дышать. Я видел такое раньше. В шахте, в конце рабочего дня, когда лампы выжигали кислород из воздуха. Выглядел старик неважно, несмотря на то, что взгляд его был по прежнему тверд. В складках его лица, застревали капли пота, стекающие со лба. Я огляделся по сторонам в поисках чего-то подходящего для моей затеи. Я нашел кусок брезента и притащил к месту. Растянув его над стариком при помощи камней и палок, я сделал импровизированный навес. Старик оценил маю заботу и благодарно улыбнулся.

— Похоже ты все же сможешь справится, голова у тебя работает.

Я кивнул. Мне были приятны его слова.

Чтобы облегчить его страдания я намочил отрыв ткани водой и вложил ему в ладонь. Отдав старику флягу с водой, я направился искать припасы.

***

Я потихоньку осваивался на развалинах города. По мере того, как мое состояние улучшалось, а расстояние пройденное через завалы росло, я все лучше приспосабливался к неустойчивому грунту, а мои движения становились ловчее и быстрее. Ребра по прежнему ныли и каждый шаг отдавался в них острой болью, но с этим я как-то свыкся. Я быстро сообразил, что мне нужно дополнительно намотать лоскуты ткани на ладони и колени, так я решил проблему новых ссадин от падений.

Я прикинул, что припасы следует искать в жилом районе. Первой же проблемой с которой мне пришлось столкнуться, стало ориентирование на местности, если так можно было назвать однородные серые развалины. Я совершенно не представлял где я, куда следует идти и самое главное, я не делал этого раньше. Свободные прогулки по городу у нас были запрещены. Каждый из нас знал один единственный маршрут — узкий промежуток между стен от одного контрольного пункта, где в зависимости от цифр вытатуированных на запястье, тебя пропускали в следующий переход. Только через такие сложно-разветвленные лабиринты переходов и можно было дойти до места работы. Других способов перемещения я не знал, хоть до нас и доходили слухи, что высшее руководство вообще не пользуется такими переходами, а может свободно перемещаться по городу. А еще были семейные, они могли себе позволить не только ходить до работы, но и посещать молочные кухни, закрытые семейные скверы, и даже лавки, где можно было самому выбрать еду, которую хочешь приготовить. Но семейным стать сложно, позволялось это не всем, а только самым заслуженным работникам. На моей памяти только один человек из нашей бригады смог стать семейным. Впрочем как оказалось, наш город не был таким уж большим. В сущности мне просто следовало идти туда, где завалы были самыми масштабными. Я понял, что добрался, когда на моем пути стали попадаться предметы быта и обломки мебели. Я нашел еще одну прочную сумку и потихоньку наполнял ее мятыми банками с консервами, целой одеждой и прочей снедью. Больше всего я радовался ручным инструментам. Я нашел топорище, совершено черное от копоти и разогретое тлеющими углями, к которых я его обнаружил, что мне поначалу пришлось тащить его за продетый сквозь топорище кусок проволоки. Небольшой молоток, совершенно не поврежденный, как если бы он перенес бомбардировку в металлическом ящике с инструментом. К сожалению, самого ящика я не нашел, а молоток пришлось выкинуть, в придачу к топорищу, это здорово отягчало мою сумку. К тому же я рассчитывал найти подобный инструмент в шахтах. Несколько ножей, в основном погнутых или сильно зазубренных. Пару мне тоже пришлось выкинуть, их лезвия были сломаны пополам и я решил, что если не найду им применения, то незачем тащить лишний вес. Небольшую ржавую пилу я оставил. Совершенно невероятный «улов», если подумать. Я так же нашел еще одну флягу, но больше, чем оставленную у старика и как ни странно совершенно целую. Мне несколько раз попадались остатки трубопровода, так что я смог наполнить ее свежей водой.

День подходил к концу, когда я сообразил, что освещения в городе больше не будет. Об этом мне напомнил найденный фонарь. Стеклянных частей в нем не осталось, а внутренности висели на проводах. Он естественно не работал, но как символ, подсказка, волне годился. Стало ясно, что при наступлении темноты мне трудно будет ориентироваться, а значит в будущем мне придется решить и эту проблему. Но на сегодня, я решил, что стоит закончить мои поиски и пока не стемнело окончательно, возвращаться обратно. При этом меня не покидала мысль, что возможно старик уже умер и не имеет особого смысла возвращаться так срочно. С другой стороны, в шахтах наверняка остались неповрежденными электрические шахтерские фонари и раз я все равно иду туда, то не будет великим затруднением проверить старика.

Я вернулся на место где оставил старика, когда сумерки почти сгустились до непроглядной темноты. Даже найти место получилось не сразу. Довольно трудно ориентироваться там, где почти все ориентиры сровняли с землей. И все же ландшафт был знакомым и несколько полуразрушенных стен, которые закрепились в моей памяти, подсказали где это место.

Я сильно волновался подходя со стороны остова автомобиля, прислоненным к которому я оставил старика. Брезент все еще был натянут. Как бы в ответ на мои предчувствия, из под брезента раздался голос.

— Ки-ан? Это ты?

Голос был довольно слабым. Жизнь постепенно утекала из его тела. Но когда я откинул ткань, старик встретил меня радостным вздохом.

— Хотите воды?

— Спасибо, друг мой, все, что ты мне оставил уже кончилось.

Он с благодарностью принял от меня флагу и пил воду очень аккуратно, стараясь не потерять ни капли.

— У тебя получилось что-то найти?

— Да — ответил я и с гордостью высыпал перед ним свой «улов».

— Похоже это был удачный день — сказал старик, рассмеявшись с примесью горечи в голосе.

— Вы хотите есть? — спросил я.

— Нет, думаю уже к рассвету я закончу свой путь. В моем положении голод последнее, что меня беспокоит.

Некоторое время мы сидели молча, оба уставившись куда-то далеко. Мне казалось нужным в такой ситуации говорить что-то обнадеживающее, но что такого я мог сказать человеку более умудренному жизненным опытом, чем я сам. Иногда я чувствовал внутренний порыв и уже почти начинал говорить, но спустя несколько секунд, слова, невысказанные в смущении, исчезали в бурном водовороте других мыслей, которые теперь неотступно преследовали меня и даже немного пугали.

Ночь приняла нас в свои холодные объятия, несмотря на обилие тлеющих очагов по всей округе. Я решил набрать ломаных досок, чтоб развести костер поближе к нам. С помощью короткой лопатки, что теперь числилась в моем арсенале, я набрал тлеющие угли и принес их ближе к нам. Дальше в ход пошли остатки досок и щепа. Позже я принес несколько кусков деревянного столба и костер разгорелся совсем сильно. На сегодняшнюю ночь их точно хватит. Усевшись на доски, которые запас для костра, я достал из рюкзака банку и ножом проткнул в ней дырку. Я поднес банку к носу и вдохнул, аромат был великолепный. Только сейчас я понял как же я голоден. Не теряя времени я откупорил банку и поставил на горящую доску.

Мясо было очень вкусным. Я с удовольствием доставал ложкой куски мяса, а когда оно кончилось, я порылся в мешке и достал от туда банку с покрошенной на мелкие куски рисовой лапшой. Высыпав немного лапши в банку с кипящим жиром, я дождался пока она разбухнет и с жадностью «прикончил» и ее. И даже после этого я не успокоился, выбирая со стенок банки остатки еды своими пальцами. Мне было немного неловко, что я так жадно ел, но похоже моего соседа это совершенно не беспокоило. Мне даже показалось, что его забавляет то, как жадно я ем.

После ужина я заварил в кружке несколько сухих листков чая. Затем я бросил рюкзак себе за спину и растянулся отдыхать, время от времени отхлебывая из кружки ароматный напиток. Я был сильно измотан и побит, а это помогло мне хоть ненадолго расслабиться.

Впрочем пролежал я не долго. Старик хрипло дышал, что не давало мне покоя. Порывшись в мешке, я извлек от туда теплую куртку, которую прихватил для холодного времени года и подойдя к старику накинул ее ему на плечи. Он обхватил отвороты куртки и закутался в нее плотнее.

— Спасибо — сказал он — я совсем забыл как это, обычная забота. У меня дома было несколько слуг и личный помощник, но ни один из них никогда не проявлял такой заботы. Хотя возможно я просто воспринимал ее как должное и просто не замечал. Наверно люди перестают замечать заботу, когда она становится чем-то обыденным. И теперь я даже рад, что эти обстоятельства и ты, позволили мне вспомнить об этом. Когда ты носил доски, я заметил, что ты морщился от боли. Позволь мне осмотреть тебя.

На самом деле он было совершенно прав, из всех моих увечий, больше всего меня беспокоили именно ребра. Я подошел к старику поближе.

— Что мне делать? — спросил я.

— Сними рубаху и подвинься, чтоб я мог осмотреть тебя.

В мерцающем свете костра он внимательно осмотрел меня. Периодически ощупывая ребра и и наблюдая за моим лицом, когда я корчился от боли. При этом я был совершенно уверен, что его движения отзываются болью в нем самом. Для прощупывания ребер ему пришлось немного повернуться и я ясно увидел как он стиснул челюсть, пытаясь подавить вскрик, мне даже показалось что буквально на минуту он стал бледнее. Тем не менее, ни слова не говоря, он закончил осмотр и по видимому остался доволен.

— Похоже у тебя треснуло три ребра и еще множественные ушибы, но в целом я доволен. Тебе нужно найти кусок ткани, что-то вроде простыни, я сделаю тебе повязку на грудь. Через пять дней, тебе нужно будет ее снять.

По его совету я нашел в своих вещах подходящую тряпку и он сделал мне повязку.

После, мы еще долго сидели у костра, то увлекаясь разговором на самые неожиданные темы, то замолкали, глядя на пляшущий огонь. В эти моменты мы снова становились одиноки. Думаю он видел в пламени свое прошлое. А я видел в пламени, свое будущее. Затем я еще раз заварил чай и угостил им старика. Некоторое время мы пили чай молча, а затем потихоньку вернулись к разговору.

Утром меня разбудило яркое солнце, лучи которого пробивались даже через пелену еще не осевшего пепла. Старик сидел в той же позе, что и ночью, но что-то иссякло в нем. Нечто неуловимое. Неразличимый глазом трепет, внутреннее волнение, что отличает живого человека от безжизненной плоти.

Я разговаривал с ним, невольно, пока готовил еду и собирал свои пожитки. Рассказывал, что-то о себе, равнодушно закидывая пищу в рот. Потом, не торопясь, растягивая паузы между глотками, я пил чай и говорил снова, и снова. А потом просто сидел и смотрел на него или спрашивал его совета, куда мне идти, и что делать, снова, и снова, хоть мы обсуждали это еще вчера.

Когда утро окончательно перешло в день, я понял, что дольше не имеет смысла здесь оставаться. Тем очевиднее стало, что я оттягиваю неизбежное. Мне придется похоронить старика и двигаться дальше. Руки немели от одной только мысли, что мне придется положить тяжелые, острые камни на его тело. Наверно по этому я некоторое время сомневался в его кончине и сидя вплотную, прислушивался, пытаясь услышать слабый шелест вдоха или увидеть дрогнувшую морщинку. Без сомнений, он был мертв. Чтоб хоть как то обойти моральное препятствие, я использовал брезент, защищавший старика от солнца и накрыл угасшее тело. Потом, собирая по всей округе бруски и доски, я построил над ним некое подобие невысокого каркаса. Далее, слой за слоем, покрывая каркас листами металла и фанеры я создал нечто вроде мавзолея. Дальше в ход пошли камни, крупные блоки и куски скалы. Я двигался еле волоча ноги, мучаясь и корчась от боли, обливаясь потом. И когда солнце достигло своей высшей точки, я остановился. Отдыхая и вытирая пот со лба куском ткани с моей рубахи, я смотрел на результат своего труда. Небольшой курган стал могилой для старика. Не знаю насколько значительным человеком он был при жизни, но думаю я сполна выразил ему свою признательность. Для новой жизни, начавшейся вчера, он был полезней, чем человек вроде меня, молодой, сильный, но несведущий и необразованный. Тогда как он был источником важных знаний. Знаний способных наладить жизнь и вновь отстроить города, обуздать природу.