Демонстрация роли демонического условия бытия

Когда не в бытовых снах ты возносил иллюзии вперёд, то их же идеал сходил на демонстрации умом за обществом внутри..

Соотносишь коня под массой светового восторга твоего же форменного дилетанта в душе. На этом понимаешь движение разной масти ума, по которому ты жил как животное и в нём же состоялся. Вскоре за этим вечером у новой риторики прыгали однозначные огни мира. Они стали такими же бесцветными и покладистыми, как схожий ювелир, порождающий здание под случайностью моды. На одной ноге свалилась к демонстрации лжи одинаковая спесь и ищет перед вздохом Петербурга ловкие черты. Они остановили возраст твоего же длительного смеха над собой и стали социальным обществом. Где сразу видно, что постылый человек не равен в юности прошлой морали и слышит шаги по украдкам движения софистического ужаса.

Пойди, поговори с другом своей души. Он стоит на набережной и откалывает уклад смертной вечности. Одна и та же мысль стала дедуктивным лицом на сходстве серого утра в форме общества. Не мир преподнёс моральных демонов к лицу аутентичной фобии быть человеком, а странное движение сквозит за мимикой оставленной формы раскаяния. В бытовых снах все они становятся массой нетленного юмора, чтобы подходить к космическому равноденствию и падать в лицо. Твоё ли оно, но странно думать, где одиночество в мире вялой тоски не станет удивлять ступенью жизненного хаоса и посмотрит вдаль. Если ты ещё не стал моделью на обёрнутой морали кликать монолит в каждой секунде власти над собой. Значит не все маразмы достоинства жизни прошли этот круг по витиеватому образу слепого счастья. Оно остановилось и осталось в глубине, где каждый день знает своего демона и ищет выход к его обаянию на обложке манящей способности жить наяву. После долгого ожидания своей участи на том же ходу — дорога с Садовой улицы прошла по одному переулку и видимый рассвет стал меркнуть под чёрствым холодом сна. Не один я внутри этой маски скрытого ужаса. Стою и вижу обуревших людей, где они укладывают уличное предназначение на власть конъектуры внутри увядания личности. Постойте! Ведь в прошлый четверг одна и та же модель мира стала тебе знакомой и очень важной нотой в приобретённом множестве мифов наяву. Так где же сон из выхода с этой проклятой улицы? Когда высмеяна каждая строчка и фотограф гнетёт свою формальную обложку мнения из кладези мира?

Спрашивая иллюзии впереди себя твоё демоническое начало входит в дружественный квант способности летать. Потом, после очередного проёма времени ты дышишь этой формой заготовки завтра и вот, свершилось! На дне монолита сходной черты смерти стоит тот же чёрт и говорит тебе, что надо делать. Умирая, ты стонешь вослед своей поговорки и слышишь только чёрные остатки моральной запущенности в жизни. Став на камне своей шуточной искрой под гнётом иллюзии времени ты врезаешься на тот же угол. Он улетает и холод уличных мест дышит тебе в тайной комнате, пока ты видишь эту бытовую мантию души. Не решая быть ли сну наяву ловушкой и прозой для иллюзий, ты подзываешь друга и только остаток маленькой чести ещё позволяет вам иметь формальное тело в способности летать.

Деформация организованного ужаса и высмеянный фантом на рукаве из неимущего фона жизни — не твои системы одинокого отвращения. Пока ты спрашиваешь, как можно ими управлять — движение маски прошлой суеты садится и спрашивает тебя в ответ. Одна из смертных идей, проходивших по ту сторону Садовой улицы остановила твои мысли и страх не оказался ещё на земле, но ты стоишь. Чёрной ли ночью спадают тени в нечаянном возрасте быть другом из никого, но их мало на пустяковой системе странного света. Быть ли жалу в прискорбной пустоши нигилизма, где за этот свет можно даже не спросить смерть за зря? Ты останавливаешь эту холодную участь, но вряд ли страх поможет тебе остановить другое чудо в пустой комнате. Оборотень из каждого вопроса существует в пределе долгих лет. Он сидит в каждом движении твоей руки и плохо видит ожидаемое придание над этим стадным чувством, появляющимся между прошлой пустотой. Быть ли философу на коне, когда за зло не может ответить твоя форменная личность, а только страшит подлое мироожидание и кажется ему усталой надеждой на быль? Не умирает сон, а летний зной из прошлогоднего мира такой же сильный идеал. Он тонет над маленьким садом по ту сторону времени в аду. И вряд ли ты ищешь выход из его объятий, когда странное поле времени перемещается из правды в ложь.

Поговорка на утратах случайной моды и тщетное ожидание ужаса ей быть — стали твоим призраком, по которому ты лечишь выродившееся сознание. Оно гнетёт тебя и упрашивает жить ещё много лет, а возраст порождает гневливых демонов за следующей улицей по следу времени, ища прародителей лжи. Не в мирном сне образовав своего демона ищут его последний вдох правые сердцем. А только ужас ссылается на счёт времени, где стоит твой медный конь на удержание тщедушного ужаса за пустотой. Время бежит по Садовой и между летними листьями кажется ему уготованным праздником души. Но ты знаешь, что через многие казусы мира тебе не стать повелением этих жизненных черт, а только жить в предрассудках истощаемой души. Почему сегодня ты не был на работе, а завтрак застыл из правдивой участи говорить только ложь? Где снимают своих коней медные пародии за участь стать интеллектом у низшего поля вечной морали? Там глаза и способность лететь к демоническому тождеству обаяния ужаса по Петербургу и его слепой важности жить под итогами тяжёлой участи. Не страдать, чтобы злить тщеславие и боль страха, но глотать искомое страсти, и забывая последний миг за человеческим светом проходить в чёрную пустоту, где нет никого.

Так и сегодня нет ни одного прохожего и день выдался на вечность трезвый. В разум вбивалась тоска по событиям мирного ужаса в угнетающих стенах любви. Ими шли придорожные встречи и усталый смех, под возрастом импонирующий только себе. Но что терять в былом междометии, высовывая голову из каждого глаза, когда эти маленькие формы изворотливы и покрылись пеленой безумия? Не выяснить тебе после шестидесяти лет покорной философии на цели выживания под конём, что будут иные дни под судорогами встреч говорить на том же языке. Охватывая сотни тысяч газет ты несёшь этот компьютерный разум по убедительному тону классовой борьбы. О которой не стал бы иметь внутри ни одной пародии и жил под покойником над проходящим слепком в ожидании чуда.

Думал ли сегодня, что стало темно, а внутри разгорячился слепой продавец души. Он застал в страхе твоё расколотое родство и между строк проявляет системы манеры в былой тоске. Как же тяжело идти по улице, о которой не знаешь толком ничего, выдыхая сотни тысяч газет и трогая пустоту этого мира. Подорванный счёт утомительнее новой мечты. Он спрашивает, как дела и смотрит в оконный свод блёклого умиротворения. То что оставило это лето не стынет и удивляет от собственной честности. Пройти бы ещё раз эту длинную улицу по центру Петербурга, чтобы обратить на себя цельный взгляд мира. Пока он стоит и стоящее право убеждает притворный конец, что где — то ещё оправдан слиток манеры говорить и думать душой. На её личной причине, обернувшей это бытие в демоническое. Странно и очень жалко иметь исконный смех и социальный взгляд на личности пустого разума, даже когда он стал твоим. Это всевластие подло осуждает мир на половине личного безумия и тешит мечту, по которой ты хочешь пройти. Стало быть, ты ухватил нонсенс над космическим светом прошлогоднего мира и он отвечает загадкой по той же причине. Но что должно последовать за этим сегодня? Такой же пустой день или право обнищать за вымыслом в другой надежде?

Мысль подкралась идиомой и тонкий ветер на чертах возраста разворошил искусственные слёзы. Они в масках придумали эти пародии, чтобы ходить из одного конца улицы в другой и снова состоять в своём молчаливом безумии. Где нет ни одного юмора в чести, а прародители как демонстрация роли ведут тебя по тем же демоническим иллюзиям души. Как заново родившиеся тени из критической оценки думать своей головой. Они оставили след в прошлой тоске и умерли под ношами вечных идеалов. Пустили под коня новый интеллект и ждут свободы на очередной толике спонтанного завтра. Быть может оно не стало последним в твоём сне, а только ходит из стороны в сторону и ищет затяжное бездушное право в вечности. Холодно ли там твоему спросившему чутью говорить или ты оставил философский спор внутри идеала, но печальность как свойская идиома ищет параллельный выход. Она не знает, где прошла иллюзия выгоды и превращаясь в сплошного демона отражает способность летать от своего сердечного поколения мира надежд. По человеческим следам, отнимающим прихоть муки и тяжесть пороков ты находишь улицу, по которой всё время шёл и справа от тебя дышит иллюзией Петербург на конечной остановке будущего света разума.

Рассказ из сборника прозы «Рассказы — за тем, что нечто».