***
Все дороги ведут из Пустыни и лишь одна в нее
Арахна Реверс.
***
Глава 1
Когда-то давно меня ценили. Я что-то для кого-то значил. Кто-то волновался обо мне. Где-то были люди, кому я не был безразличен. Они откровенно радовались моим успехам и переживали, когда я снижал планку, не сумев нагнать прошлые высоты.
Возможно они, — моя семья, и сейчас волнуются. А быть может и не заметили ничего. Во всяком случае сейчас уже поздно о чем-то мыслить… Сейчас это все куда-то минуло. Пропало. Испарилось. Испарилось подобно капелькам пота, что выступают от безнадёги организма справится с непривычной ему температурой.
Быть может когда-то я занимал высокий пост, а может меня не подпускали даже до обуви слуг высших господ. Как бы то ни было… Я давно понял, что умираю… Да, полагаю, Она ощущается именно так.
Многие дни прошли с того момента, как я что-то пил или ел. Из памяти мало по малу стали стираться такие вещи как вкус и безвкусие. И жажда, и голод, и желание, и предвкушение не уступили им в скорости. Давно пропало волнение от ранее ведомого явления ‘трапеза’ и ‘питье’. Их не стало, как и многого другого, что занимало мои думы и участки души.
Однако это не затронуло поверхностные ощущения. Чувство испепеляющей жары никуда не делось.
Разум мой давно поглотил зверь, враг моего народа. И имя ему – Пустыня. Многие лета она мешает им жить и я должен!… А что я должен… Погодите-ка, я должен был что-то доказать…
Что-то… доказать…
В глазах начало темнеть. Недавние гости, — голодные видения, перестали меня удивлять. Можно даже сказать, что я ждал минуты, когда все закончится. Однако…
Если скоро конец… Откуда такая легкость ощущения? Тело по-прежнему здесь, как и боль, им ощущаемая. Никуда не делись переживания о вчерашнем дне. Но… Будто бы ветром сдуло все тревоги, все корыстные мысли и пошлые видения. Все подлости, что я так старательно плёл в чей-то адрес. А в чей? Что этот неизвестный человек мне сделал? Человек? А это точно был он?…
Плевать.
Беспощадные ветра и раскаленные пески давным-давно пожрали плоть и принялись облизывать мои кости; в глаза и уши с каждым новым порывом задувало больше грязи и сора. Я уже не в состоянии различить какие бы то ни было звуки. Я не в состоянии разглядеть чего-то, да думаю, что мне это больше и не пригодится. Руки и ноги… Перестали слушаться еще день тому назад… День или два… Полагаю, что их погребли те же пески, коими жертвами и стали мои спутники…
Спутники?
А разве я был здесь с кем-то еще…
Голова нещадно болит. Появилось чувство, будто бы в ней стало больше места. Не знаю. Я уже ничего не знаю. Просто хочу, чтобы солнце перестало. Или хотя бы мимо проплыло небольшое облачко, и продержалось ровно столько, покуда проблема маленького человечка не разрешилась…
Дни моей былой жизни унеслись прочь вместе с надеждами, что над бурлящей жарой пустыни разразится гроза, способная смыть само основание мира. От мыслей на спасение не осталось ни крупиц, свет покидает меня и меня это вполне устраивает. Нет сил злится, нет сил переживать. Нет сил. Есть только неоправданный покой и желание заснуть…
***
Где-то далеко началась песчаная буря. Множество раскаленных песчинок кружились в танце с невидимыми саблями. Опасность такого танца повергла бы в ужас и бегство даже самого бравого воина имперской стражи, однако… Навстречу ей плавно вышагивали, высоко поднимая длинные стройные ноги, три царственные фигуры. Это были верблюды. Их ход сопровождало пение трех колокольчиков. Оно было легким и едва уловимым. Рев всемогущей стихии пытался, но не справлялся с собственными попытками заглушить их мерный стан и звон. Верблюды шли вперед, подбираясь до бури вплотную. Шествие остановилось. Царственные животные-покорители пустынь осознавали риски и вовсе не желали идти к очевидной погибели. Их откровенно не привлекала такая перспектива. Они были бы рады и с большей охотой прошли бы путь в дни долее, зато более безопасный, а главное – проверенный.
Верблюды плаксиво кричали, вторя друг другу. Они топтались на месте, загребая широкими копытами накалившийся добела песок. Надеясь избежать участи крупных камешков и веточек куста перекати-поле – брыкались и натягивали поводья, пятились, разворачиваясь в корпусах; гремели упряжью и отчаянно стучали квадратными корзинами, аккуратно прикрепленными к попонам у самых их боков.
На шум ожидаемого сопротивления проснулся их Погонщик. Его закутанная в дорожные одежды фигура пару раз качнулась не в такт шагу каравана, отчего он чуть не свалился из седла вовсе. До недавнего времени безмятежно дремавший наездник оживился и, начиная внемлить их мольбам, принялся успокаивать зверей, пока ситуация не осложнилась до нерешаемого исхода. Его верблюд на вид был самым старшим: его шерсть давно приобрела благородный серебристый оттенок, а волосины из ушей и с бороды местами свисали невообразимо длинными лохмами, придавая ему обличие старца. Погонщик любовно поглаживал верблюда-главаря по его длинной лохматой шее. Аккуратно почесывал его щетинистые щеки. Стал нашептывать на ухо вожака напутствие о спокойном пути, и просьбы относительно их путешествия.
— Ты не понимаешь, — молвил наездник с искушающей интонацией, — Там очень много колючек. Прямо за этой крохотной неприятностью. Пожалуйста, я тебя прошу, Корсак, проведи нас сквозь бурю. Ты же не хочешь, чтобы твои Воины песков потеряли пыл, который ты им с таким трудом прививал?
Серебристый верблюд внимательно слушал, всматриваясь в скрытое за обширным платком лицо своего господина. Каждое слово было для него бесценно, однако эта последняя фраза произвела эффект выпавшего в жаркий пустынный день куска льда.
Он не мог позволить рухнуть своему авторитету, а потому, издав самый вызывающий и неистовый рев, Корсак возвестил своим соратникам о продолжении шествия. Помаленьку караван двинулся вперед и Погонщику оставалось выдохнуть победное «Фуф» за идею с поднятием боевого духа. Все же буря продолжала бушевать впереди от них. Она была не менее реальной, чем желание одинокого крохотного человечка пресечь празднество природного хаоса.
Пустыня завывала не на шутку, стремясь смести всякого, кто противится ее изменчивой воле. Ветра дули сильнее, готовясь порывами сорвать слои поверхности один за одним. Как готовиться слизнуть первый слой прохладного молока из своей пиалы кошка императорского двора. Песчаная буря желала оголить раскаленную до бела суть, но и маленький колокольчик не собирался сдаваться. Он все продолжал покачиваться и звенеть в такт верблюжьему шествию, стараясь каждой нотой своей простейшей сонаты перекричать бушующий ветер. Верблюды и их человечий наездник продолжали продвигаться в стенах ловушки для мертвой рыбы, — как поэтично описывали ее старцы этого мира, и ничто не могло их остановить.
В пределах бури время само собой замирает, стараясь тем самым продлить муки своей жертвы. Будто бы раскаленного до небытия воздуха недостаточно, чтобы от глупца попавшего сюда не осталось и мокрого места…
Как бы то ни было… А физически время идет. Все имеет голову и хвост, и время тоже. А значит с минуты на минуту и опаснейший участок пути закончится, преподнося нашим караванцем в подарок кусочек ярко-лазурного неба и миг отдыха.
***
Миг. Вот уж и буря позади. С моментом, как Погонщик вновь произнес победоносное «Фуф» буйные завихрени огненного дыхания пустыни стихли и песок под ногами зверей понемногу начал отходить от состояния, схожего с вулканической магмой. Движение продолжилось еще и еще, покуда маленький караван не оказался на достаточном от недавнего бедствия расстоянии.
Наездник не обманул старого Корсака. Его самого и двух верных его воинов ожидали гигантские, неправдоподобно гигантские заросли лакомств любимых ими. Кусты переливались, наполненными призрачными крохами питательных веществ и влаги, веточками-колючками; там и тут высились громадины кактусов, чьи плоды теперь могли порадовать не только верблюдов.
Погонщик приказал своим верблюдам остановится и они тут же занялись активными видами отдыха, живо поедая награду за их нелёгкий путь. Зверь, что нес человека, покорно согнул ноги в коленях и улегшись брюхом на песок позволил тому слезть. Секунда и аккуратные тряпичные сапожки мягко приземлились на рыхлую поверхность. Их обладатель отряхнул свои одежды и тут дорогой читатель может убедиться в следующем:
Да, Погонщик – лилипут. Что? Разве так? Вовсе нет. Просто песок в этом месте оказался особенно ослабленным и ноги наездника чуть было не провалились к предкам былого. Выбравшись из внезапной передряги, он вновь отряхнулся и, дабы не терять больше ни минуты бесценного времени, направился по землям возле себя, внимательно осматриваясь.
Он долго бродил, словно что-то искал. Минуты сменялись следующими, а очевидного прогресса в поисках не намечалось. От скуки наездник принялся высиживать на песке, который ныне накалился до состояния поджарой сковороды; или мерить расстояние от одного верблюда до другого длинной своих сапог с подкрученными носами. Бывало Погонщик останавливался и копаясь в песочных дюнах находил останки моллюсков или новую красивую раковину- завитушку. На удивление, такие тут можно было довольно легко найти и редкостью называть их вовсе глупо.
Ракушки и плоды кактуса заняли половину всех корзин, а верблюды мерно посапывали после пиршества, и тогда хрупкая фигурка в дорожной накидке решила отойти от каравана чуть подальше, надеясь там найти нечто полезное.
Продолжая осматриваться он был глуп и не глядя под ноги рухнул там же, куда имел неосторожность устремить свою подошву. Приподнимаясь на руках, Погонщик также обронил дорожные очки, а его платок из плотной ткани окончательно размотался и теперь свисал с плеч. Однако даже такая досада не могла отвлечь верблюжьего наездника от вида руки, что была ему незнакома. Он ошарашено переводил взгляд с собственной руки на найденную и обратно. И все же та, что была по запястье усыпана песком ему не принадлежала.
«А чья же это тогда рука?! «
Свежая мысль. Взглядом отыскивая разгадку, фигурка караванщика наткнулась на лицо, скорее всего имевшее с рукой общее тело.
Не теряя ни секунды наездник смотался туда-обратно до Корсака, прихватив флягу с водой и каменную лопатку, которой он добывал моллюсков побольше. Проворно освобождая кусочек за кусочком, побольше места, чтобы Неизвестного можно было вытащить своими силами, Погонщик раз за разом натыкался на преграду, знакомую всякому, кто пытался отгрести нечто сыпучее. А уж песок в этом строю явно король и бог.
Тихо проклиная то, что в Пустыне которую неделю не шел дождь, вместе с тем и бедовость положения, он (практически) плаксивым голосом обратился сперва к небесам, а потом к человеку :
— Что же это такое делается… Почему так все происходит. Ну же… Ответь что-нибудь, умоляю…Ты же так точно умрешь!… Встань, прошу… Открой глаза! Я не позволю тебе здесь остаться!…
***
В край уставшее создание уже давно не имело сил, даже, чтобы открыть глаза.
Его мысли давным-давно плавали в море безмятежной грезы, отделяемой от этого мира одним. Кратким. Мигом.
Более того – человеку попросту не хотелось открывать глаз. А зачем? Что или кто ждет его там? Ведь у него не осталось никого…
Он знал, что его ждет один палящий белый свет, готовый расплавить жалкое человеческое существо, не то что уж его больные глаза. Разлепить их означало бы крах мирного состояния, коего человек не испытывает с самого рождения и по смертную пору. Однако настырный темный силуэт, весьма бесцеремонно маячивший перед лицом бедолаги вынуждал его к некоторым действиям.
—… Эй… Ты там еще жив? – вновь произнес надоедливый голос, становясь отчётливо громче. Меж тем Неизвестный (сам себе удивляясь) подметил, что голос был весьма приятным и мелодичным.
Жертва обстоятельств продолжала притворяться глухим и слепым. Голова и половина правой руки оказались свободными. Так что теперь он мог беспомощно отмахиваться и раздраженно мотать головой.
«Уходи. Уходи прочь. Оставь меня в покое»
Он уже не мог воспринимать происходящее должным образом и активно старался считать голос очередным голодным видением, какие наведывались к нему пару дней назад. Он мычал что-то нечленораздельное, надеясь на подсознательное понимание со стороны собрата. Однако не тут-то было.
—… Послушай, ты так точно умрешь! – как заведенный повторял Некто, в видимые разы делая свой голос громче и раздражительнее, — Жара несусветная, скорее позволь мне тебе помочь!
Вновь и вновь продолжал надоедствовать незнакомый вымышленный голос.
«Вот ведь пристал» — подумал без пяти минут мертвец и едва шевеля самыми губами произнес, — Прошу..
..Он хотел было сказать «отстань», но погонщик верблюдов понял все по-своему, и его реакцией было засунуть флягу с водой прямо в рот заложнику песков.
Живительный сок быстрой струей понесся по измученной и пересохшей глотке мужчины, да так скоро, что он чуть не подавился. Шумно прокашлявшись Незнакомец подал весть о том, что жив и вполне способен стать вновь здоровым, а вместе с тем подписал негласный пакт на свое скорое спасение, что означало требовательность отложить Путь в Оазис для уже неживых на неопределенный срок.
Незнакомец с нежданной от изможденного человека прытью цеплялся за флягу, как за отнятую грудь родной матери, а Наездник довольно ухмыляясь принялся откапывать свою «находку» с тройным усердием. Когда же у Путника были свободны обе руки – ему была вручена фляга целиком.
Смысла откапывать незнакомца своими силами практически не было и караванщик быстро смекнул, что в таком деле поможет хорошо отдохнувший верблюд. Мигом смотавшись к ним, фигурка погонщика уже вела одного, что покрепче, под уздцы и предупредив о них попросил незнакомца ухватится да посильнее.
Пленник песков поначалу тянул руки в нужном направлении, но никак не мог ухватиться. И силы, и хватка песков его предавали, в вместе с тем верблюд начинал немного волноваться от необходимости спасать кого-то чужого. Ситуация походила на бедовую, когда Караванщику пришла идея.
— Раз ты не сможешь выбраться самостоятельно, то давай убьем двух скорпионов одним кинжалом, и немного поговорим… Правда… Думаю твой голос еще не скоро восстановится, — одумавшись приуныл наездник, — Ладно!… Моя Зоса, — добавил он, нежно трепя верблюдицу за ухо, — Очень любит сказки. Может и тебе одна такая придётся по вкусу, а потому слушай внимательно и… Когда я подам поводья вплотную к твоим рукам… Хватайся, словно ты крокодил учуявший добычу! Понял? Полагаю, что немой кивок можно принять за ответ… Тогда, начнем.
***
Когда-то давно, когда пески только начинались обдуваться великими семью ветрами, в пределах Кручистых гор расположился дворец величественных размеров и видов, и жила в том дворце дева, доброте и душе которой позавидовал бы самый покладистый верблюд, а красоте и хитрости – самый проказистый шакал; длиной волос ее сравнивали с лианами прекрасных и чистых мыслей Небесного сада Кщуда, а замысловатостью танца и песни – с колыбельными звезд его дражайшей супруги Мщуды.
И вот однажды, когда Мир только-только начинал жить, а его создания обживать созданную им Геру, — дева заворожила разум юноши, что жил в соседнем народе.
Он, в отличие от девы, красотой не сильно отличался, был глуп и речью прост, однако одной древнейшей ныне – ранней тогда чертой он ухитрился сделать так, что во всех уголках обитаемых мест о нем знали. И то была – Гордыня. Правду говорят, что это навык глупцов. Ведь лишь глупец может воздумать о себе невесть что. Да такое, что даже Ветрам стало бы за этого человека стыдно.
Юношу звали Атиз. За пятнадцать лет, что он прожил в стенах родного поселения парень, превозмогая собственную глупость, вызнал о деве мечты все, что под силу было принести его почтовому ястребу. Дни и ночи напролет Атиз перебирал свитки и книги. Он не спал и не ел, вчитываясь во все, что касалось юной царевны. И вот, минуло четыре луны с того дня, как он случайно узрел ее в свою смотровую линзу.
Имея в знакомцах придворного из того дворца, Атиз осмелился назначить отцу девы встречу, на которой он собирался предложить помолвку. Царь на встречу согласился, но предупредил юношу, чтобы тот на многое не рассчитывал, поскольку к царевне уже сватались, да при своих чалмах мужчины отчалили. Атиз про себя лишь хмыкнул :
— Кто? Она? Она меня отвергнет? Меня – несравненного ни с одним возвышенным? Меня, кому склоняют колени даже слоны? Меня, чьи думы исключительно о достатке людей моих? Вздор. Я точно знаю, что смогу покорить ее, а все прочие, кто сватались – глупцы, коим и ящерица в жены сгодится.
С такими мыслями, Атиз накинул лучшие одеяния, водрузил на голову фетровую чалму и прихватив породистого скакуна, отправился в гости к будущей жене.
Целый день юноша провел в пути, устал как вол, а к вечеру, набредя наконец к истоку горной цепи, он не встретил ровным счетом никого.
«Как странно» — удивился жених, — «Меня же обещали встретить…»
Путь до дворца занял ещё два дня, за которые он устал пуще прежнего. Атиз цедил через стиснутые зубы проклятия, входя в приотворенные главные ворота. Там он встретил недовольные взгляды разбуженной стражи. Пока что все выглядело так, будто бы его не особо-то и ждали.
Дальше – хуже.
Из увенчанных узором из лилий дверей вышел в край заспанный царь. Это был низенького роста мужчинка преклонного возраста, с обритой головой и реденькой, но длинной бородой, что едва дотягивалась до пупа Его Высочества. Смущенно кутаясь в свой халат с подслойком из львиной шкуры, он начал торопясь оправдываться. Мол, как ему неудобно, как неловко и что вышло все так из-за не состыковки во времени.
— Солнце-то восходит с другой стороны и здешние жители, и я, в том числе, и помыслить не могли, что Вы приедете раньше…
— Я и не приехал раньше… Я приехал строго в срок, хотя мог бы и раньше, если бы меня встретили, — исходя ядом произнес он.
— Видите ли, юноша… Этим вопросом занималась моя дочь – несравненная солнцеликая царевна. Она убедила меня, что все подготовила и мне и оставалось только, что ждать Вас, — окончательно раздосадовался Царь, рукой подзывая гостя войти (уже) в стены его дома.
***
— По стенам ползли тени и блеклые отблески подсвечников с желтовато-серыми огарками, крохотные огоньки которых изо всех сил старались освещать утренний полумрак дворцовых залов… Хватайся, давай! – прикрикнул Погонщик, прихватывая Незнакомца за ту руку, что не была обвязана поводьями верблюжьей упряжи.
Молодая верблюдица и ее кормилец постарались на славу. В считанные секунды пленник покинул своей песчаной темницы и теперь сидел, ощупывая будто бы вновь отросшие конечности. Мужчина никак не мог поверить, что ему удалось выбраться. Боязливо ощупывая отдающие жжением и болью руки и лицо, он плакал. Но то были не слезы больного человека. То были слезы человека, получившего второй шанс.
С минуту и Погонщик сидел уставившись прямо на свою находку, однако солнце давно высилось в небе над их головами, а это означало, что следует скорее отправляться в обратный путь. Помявшись немного путник завел подбадривающий разговор :
— Ну что… Пока нравится сказка? …Если хочешь… Могу досказать позже, но…Ты можешь послушать ее в кругу моих людей. Если присоединишься к каравану, то в поселение тебе помогут, тебя подлечат… И даже накормят! … Там живут люди добрые… Они, конечно же, сильно на меня разозлятся, что я повезу кого-то незнакомого, нооооо…
Незнакомец старался внимательно слушать голос, который почему-то вновь становился гулким. А тот все тих, пока Погонщик собравшись с силами не докончил мысль :
—… Что плохого в том, чтобы спасти чью-то жизнь? Пусть он или она об этом совсем и не просили.
За этой фразой последовал чистейший смех и, хоть Незнакомец и не видел своего собеседника, он отчетливо понимал, что тот улыбается. Парень вдруг задумался – когда кто-то в последний раз улыбался ему запросто так… После пережитого мысли беспорядочно вальсировали в голове. Каждая ударялась о следующую и, отскакивая от стенок опустевшего сознания, причиняла ужасающую боль, что лишь порождала новые болезненные мысли и не дозволяла пытаться понять хоть что-то из этого бесконечного вороха.
Верблюжий погонщик продолжал что-то тараторить, явно отвлёкшись от причины своего рассуждения.
Решившись, мужчина из песков слегка наклонился вперед и убедительно похлопал по песку перед собой, привлекая тем самым внимание второго человека. Тот расценил попытку правильно и теперь уже он слушал, с нетерпением ожидая ответа.
Мужчина не мог написать или сказать своего ответа, но вполне мог кивнуть, чего было более чем достаточно, чтобы Погонщик восторженно вскрикнул.
Он помог Незнакомцу подняться; обернул его глаза чистой повязкой, дабы тот не повредил себе более. Затем они оба погрузились на верблюдов и караван двинулся в обратный путь.
Еще почитать:
Вкус одиночества..
For his daughter's sakfor everything — My father Captain Hook
Появление — Особенно опасная охотница
Сломанная реальность — Время — Назад
«
»
