Даная

Передо мной сидела тринадцатилетняя девочка-подросток с очень необычным именем – Даная. Перед ее приходом директриса нашей творческой мастерской посвятила меня в подробности разговора с отцом девочки. Эти подробности заключались в том, что его дочь отказалась заниматься музыкой, несмотря на то, что лет с пяти мечтала играть на скрипке, стала замкнутой, неконтактной, начала плохо учиться. Школьному психологу не удалось ее разговорить, предлагаемые тесты-вопросники противоречили один другому, с рисуночными тестами вообще была полная неразбериха. Нарко- и алко-тесты были отрицательными. Взлом, втайне от нее, социальных страниц не выявил ни суицидальных групп, ни каких-либо других молодежных субкультур или сект. В общем, меня предупредили, что Даная – крепкий орешек. «Орешек» была очень милой девочкой, с красивым персиковым оттенком кожи, который бывает только у метисов, детская полноватость обещала, года через три-четыре, обрести весьма изящные формы, козырек бейсболки прятал глаза, слегка поджатые губы дали понять, что она видит во мне очередного мозгоправа.

— Привет! – поздоровалась я, и, положив перед собой толстую папку с личными данными учеников мастерской, пробежала глазами ее анкету, — Ого, какое редкое у тебя имя. Кто тебя так назвал?

— Папа… — после некоторой паузы ответила девочка и сверкнула на меня из-под козырька невероятной красоты глазами оттенка спелой вишни.

Я демонстративно перелистала папку, нашла алфавитный раздел для её фамилии, аккуратно вложила анкету в мультифору.

— Так, давай-ка, ты тут разгреби нам рабочее место на столе, а я уберу этот фолиант в шкаф! – представляться «орешку» намеренно не стала. Вместо этого положила на стол перед ней несколько из ее рисуночных тестов с предложением:

— Помоги-ка мне разобраться в твоих почеркушках!

Слегка дернувшийся уголок губы дал понять, что я попала в точку. Это были обычные каракули из стандартных тестов «Дерево», «Кактус», «Человек под дождем», «Моя семья» и прочее, несколько информативные, но и вправду, при трактовке можно было получить противоречивые результаты. «Ага, а «орешек» далеко не глупенькая девочка. Она точно знала, что делает, когда проходила эти тестирования.» — подумала я и стала раскладывать ее рисунки комментируя:

— Ну, с кактусом все ясно… С человеком тоже порядок… хм… мама с вами давно не живет?

Девочку совсем не удивил мой вопрос:

— Да, так… не очень…

— Но вы же общаетесь?!

Она кивнула и продолжила наблюдать за моими манипуляциями.

— Дерево… ну, что ж, если хочешь, могу научить тебя рисовать все это красиво. Но сначала, ты нарисуешь без моей помощи, вот это, это, это и вот это. – я показала на темные овальные пятна на ее рисунках, которые на первый взгляд можно было принять за тени от предметов, которые изображала девочка.

Именно эти пятна прятались в сюжетах её рисунков, выполняя где-то роль тени от листьев на дереве, под крышей нарисованного домика, под зонтом человечка, отражения в лужах, через которые он шагал. Даная молчала, но я видела, как расширились её зрачки. Поняв, что я заметила такую реакцию, она опустила глаза, спрятав их в тени длинных ресниц.

— Так, вот тебе роскошная бумага для акварели. Пошли! Бери мольберт! Знаешь, как его ставить? Отлично! Закрепляй лист! – развила я бурную деятельность, — На вот, вагон кисточек! Чем будешь работать, гуашь, акварель, акрил?

— Акварелью…- сделала она выбор.

— Все! Высота мольберта нормальная. Удобно? И так, твой главный герой тот, кто любит прятаться. Кстати, как его зовут?

— Страх… — ответила Даная, и сама испугалась звука своего голоса.

«Вот и умничка…» — улыбнулась я про себя. Даная принялась за работу. Это была очень странная картина: посреди темного океана находился остров, на котором ничего не росло. К острову, через океан шла узенькая дорожка суши. В самой его середине стоял главный герой – овальное тело без головы на тонких, широко расставленных ножках, с коротенькими, тонкими ручками, сжатыми в кулаки, его лицо в верхней части овала было весьма отталкивающим — мизерные круглые широко расставленные глаза, с крохотными зрачками и огромный, долькой арбуза, улыбающийся рот, с мелкими острыми зубами. И это существо на острове было смолянисто черного цвета.

Я намеренно делала вид, что не заметила, как она завершила работу, погрузившись в изучение медитативного рисования, сидя с ноутбуком.

— Как тебя зовут? – наконец обратилась она с вопросом.

— Элина.

— Вот. Это он…

— Красавчик. Давай мы закинем его вон туда, где хранятся другие незаконченные рисунки. У нас ещё будет время и необходимость стряхнуть с него пыль.

— Рисунок же готов…

— Ещё нет, поверь на слово.

Свидетелем нашего разговора стал отец Данаи, приехавший за ней, и попытался вмешаться:

— Почему ты со взрослыми разговариваешь на «ты»?

Я просто посмотрела него, и, видимо настолько выразительно, что он не смог долго выдерживать мой взгляд и отвёл глаза. Когда пауза слишком затянулась сказала ему:

— Здравствуйте. – и по выражению лица поняла, что он предпочёл бы, чтоб его послали, чем поздоровались таким тоном.

С Данаей мы встречались регулярно. Месяца полтора она приходила в мастерскую порисовать. Задания получала, скорей направленные на снятие стресса, требующие погружения в процесс. От других наших учеников отличалась только тем, что не принимала участия в общих разговорах, шутках, но внимательно слушала.

В этот раз мы вернулись к её первому рисунку.

— Тебе не кажется, что твой красавчик в шкафу давно нуждается в том, чтобы с него пыль стряхнули?!

— Наверно… — она по-прежнему была немногословна.

— Сегодня ты делаешь научное описание созданного тобой существа, как это можно прочесть в учебниках или энциклопедиях. Как зовут, сколько лет, где живёт, чем питается, охотится или травоядный, один или есть сородичи, или может на него кто-то охотится.

На обратной стороне рисунка Даная старательно описывала существо: «Страх – это его имя. Наверно живут в мире такие же как он, только он о них не знает. Потому, что никогда не уходит с острова. У него нет определенного возраста, он умеет изменять его. Это зависит от того, сколько лет тому, с кем он встретился. Когда в океане кто-то оказывается в беде, он никогда не помогает, хотя может. Он просто смотрит и улыбается во весь рот. Несмотря на то, что у него острые зубы, он не кусается, а питается страхом людей, которые тонут. Он смотрит и не двигается с места, чтобы помочь. Ему нравится, когда кому-то больно и страшно.»

— Ты тонула?

Она кивнула головой:

— Он смотрел и издевался. Говорил «плыви, плыви, ты же толстая, а жир не тонет.»

— Ты доплыла?

— Не совсем. Только до дорожки. А на неё не забраться. Только держаться за неё получается.

— Это ведь уже хорошо.

— Да, только дна не достаю. Очень глубокий океан. На его остров не пойду. А на дорожку не получается.

— Даная, давай отложим Страха в сторону. Вернемся к нему в следующий раз. Что ты больше всего любишь делать?

— Играть на скрипке. Только больше не играю.

— Почему? Или тебе слишком трудно об этом говорить?

— Уже не очень, — девочка помолчала, собираясь с духом, — У нас был концерт. Мы каждый год устраивали в музыкалке. Я так готовилась… А, потом, когда пошла на сцену, споткнулась за провод и упала. И сыграть не смогла.

— Какой ужас. А взять себя в руки, встать и сыграть, всем на зло?!

— Невозможно…

— Почему?..

— Скрипка расстроилась. Её специально настраивали. Мастер хороший. Играть на ней никак не получилось бы. Она испортилась тогда.

— Значит поэтому ты больше не играешь?!

— Угу… они все смеялись в зале. И потом тоже. Всегда. Говорят, что коровы на скрипке не играют.

— Но ведь ты же очень хорошо играешь. Я запись видела, когда ты выступала.

— Я толстая… и уродливая.

— Да кто ж тебе такое сказал-то?

— Все. И даже мама…

— Она была на концерте?

— Угу…

— Сильно расстроилась из-за того, что случилось?

— Угу…

— Наговорила тебе всякого?..

— Угу…

— А папа? Он всегда за тебя?

— Угу…

— Он с мамой из-за этого поссорился? И поэтому мама с вами не живёт?

— Угу… и все как Страх… только улыбаются в лицо. А потом говорят за спиной, что я бегемот. Или корова…

— Как тебе тяжело. Ты в той же школе осталась учиться?

— Да. Папа хотел в другую перевести. Только я не захотела.

— ???

— Это как за дорожку в океане перестать держаться.

Мы долго сидели молча и смотрели как за окном опускались сумерки и проносились по дороге машины с ярко горящими фарами. Не знаю, о чём думала Даная, а мне нужно было время, чтобы справиться с подступающими слезами, подавить этот ком в горле.

— О чем ты думала, когда к дорожке плыла?

— О музыке…

— Снова хочешь играть?

— Угу.

— На своей скрипке?

— На фортепиано.

Мы, как заговорщики, улыбнулись друг другу. И только теперь заметили, что нас ждут. Отец Данаи давно приехал за ней, но ждал, давая дочери возможность выговориться, впервые за долгое время.

— Даная, сколько тебе лет?

— Почти тринадцать…

— Ты мне доверяешь?

Она утвердительно кивнула головой.

— Тогда слушай меня очень внимательно. Ты ещё совсем ребенок и твоя фигура только формируется. Ты в ближайшие пару лет будешь очень быстро расти. И так же быстро меняться. У тебя вырастет грудь. Она же только начала формироваться. Станут более женственным бедра и талия. И лицо тоже изменится. Детская припухлость пройдет, и лицо станет более худым. Только не пользуйся пудрой или тональным кремом, у тебя очень красивый цвет кожи. А если избавишься от своей бейсболки и уберёшь волосы со лба, сама увидишь какие у тебя потрясающе красивые глаза.

— Тебе легко говорить, ты красивая.

— Благодарю! Только я красивая, потому что сама решила стать красивой. Когда-то тоже считала себя гадким утенком. И меня предавали люди, которых считала друзьями. И человек, которого любила, не заслуживал этого. И с мамой у меня тоже непростые отношения. И с дочерью не всегда понимаем друг друга. Но если бы всего этого не случилось, то я не стала бы тем человеком, которым стала. И не занималась бы любимым делом.

— Почему ты не успокаиваешь меня как маленькую, а разговариваешь как со взрослой?

— Потому, что ты взрослая. Ты пережила очень серьезное испытание и справляешься с ним, как не каждый взрослый сможет.

В следующий раз, когда мы вернулись к одинокому обитателю острова, я спросила:

— Как ты думаешь, почему он сидит на этом острове один и ничего не пытается изменить ни для себя, ни других?

— Потому что он злой.

— А почему ты считаешь, что злой?

— Он никогда ни одного шага не сделает, чтоб помочь.

— А почему он не уходит с острова? Ведь он же может по дорожке уйти?! У его есть выход.

— Нету. Он боится.

— Боится… Вот, ты и сказала это слово. Он боится. Боится всего. Боится помочь кому-то, а вдруг не получится. Боится дружить с кем-то, потому что дружить, значит быть честным. Боится заботиться о ком-то, потому что это значит брать ответственность на себя за подопечного. Боится любить, потому что надо будет раскрыть душу перед любимым. Боится сделать шаг от своего одиночества, потому что придется пройти очень зыбким путем, не зная, что принесет каждый следующий шаг. Тебе его не стало жалко?

— Наверно…

— Как думаешь, ты сможешь ему чем-нибудь помочь?

— Не знаю…

— Да, он обречен оставаться на этом острове. Ему настолько страшно, что он не может двинуться с места. Он уже врос ногами в землю на острове. Он улыбается, чтобы скрыть, насколько ему страшно. Помнишь, сказку про изумрудный город, когда один из деревянных солдат из дубинок выращивал деревья?! Он так увлекся, что вырастил дерево из одного такого же солдата. Ты тоже можешь вырасить великолепные цветущие сады на этом острове.

— Как?…

— Его ноги вросли, они пустили корни, смотри! Видишь, сквозь землю порбиваются ростки, начинают заплетаться по его ногам, по туловищу, вот сейчас уже появятся бутоны, распустятся цветы! Видишь?!

— В-вижу…

— Так нарисуй это!- с этими словами я подвинула ей краски. Даная замерла на несколько секунд. Видно было, что её воображение рисует ей, что сейчас происходит на острове, и, взяла в руки кисть. Она работала быстро, превращая уродливого обитателя в ветвистое цветущее дерево.

— Мы создадим новый мир. Специально для тебя.

Для создания этого грандозного проекта, Данае пришлось потрудиться. Она наматывала пропитанные клеем нитки, виток за витком, на воздушный шар. Тщательно сушила получившуюся сферическую конструкцию. После удаления шара, у нас получилась весьма крепкая, хоть на вид хрупкая ажурная сфера. Мы очень придирчиво выбирали цветы для оформления, много времени посвятили украшению создаваемого нами мира. Самым главным элементом стали орешки для удивительной девочки Данаи. Я попросила её написать две секретные записки и с удовольствием наблюдала, как горели её глаза, когда она придумывала себе новый мир и новую жизнь. В одной записке она описывала себя, через десять лет, какой красивой она будет, какая у нее будет прическа, наряды, какие у неё будут друзья. Во второй записке — как выходит на сцену филармонии в красивом концертном платье и исполняет первый концерт Людвига Ван Бетховена для фотрепиано с оркестром, как ей аплодирует весь зал, слышны крики «Браво!», и ей преподносят цветы. Эти записки мы спрятали в скорлупу грецких орехов, тщательно склеили половинки и украсили. Самым большим секретом стал договор, согласно которому, Даная откроет эти орешки, когда написанное в них сбудется.

Закончился учебный год и Даная больше не приходила к нам. Ее папа предупредил, что они с дочерью едут отдыхать. Не вернулась она и когда начался учебный год. Время пролетело незаметно. Мы принимали участие в городском мероприятии ко дню защиты детей, проводили мастер-классы, склонившись над столом мастерили с детьми какие-то поделки.

— Здравствуйте! – раздался за спиной знакомый голос. Оглянувшись, я увидела Данаю. Она немного засмущалась от моего радостного возгласа. Это была все та же Даная, в таких же молодежных джинсах и футболке, как раньше, её бейсболка была повернута козырьком назад, из под неё выбивалась прядь непослушных волос. Но главное, что она больше не прятала глаза под козырьком и в них светилось счастье.

— Как ты, девочка наша? Рассакажи хоть немного!

— Закончила первый год по классу фортепиано в музыкалке… – смущаясь ответила она.

— Даная! – окликнула её девочка примерно такого же возраста.

— Я пойду! Подруга ждёт.

— Удачи тебе! Не забывай нашу мастерскую!

— Никогда не забуду! – ответила она.

Я смотрела вслед удаляющейся девочке и ясно ощутила себя в зрительном зале филармонии, аплодирующей талантливой девушке на сцене, только что вдохновенно сыгравшей партию фортепиано первого концерта Бетховена.