Что может залечить душевные раны? Алкоголь? Любовь? Смена обстановки? А может, банально, время? Для каждого случая свой рецепт выздоровления, но неужели можно навсегда избавиться от того, что сломало на тело, а душу? Вряд ли. Все раны со временем заживают, но оставляют безобразные грубые шрамы, рубцы. Впрочем, и это можно скрыть от посторонних назойливых взглядов тех, кто беспринципно и нагло лезет на чертоги воспоминаний, стоит лишь улыбнуться и презабавно отшутиться. Но каждая рана даёт о себе знать, когда оказываемся мы в похожих условиях, с теми же людьми, в тех же местах или на секунду нам кажется, что в это же время. Тут замечу, что не всегда подобное сказывается плохо, кто-то проявляет стойкость и мужество, и рана не кровоточит вновь, а для кого-то открытие старого гештальта может стать трагичным, иногда летальным.
Но, что точно можно было сказать о жителях дома 15, на улице Добролюбова, так это то, что у каждого из них уже были раны, у кого-то совсем свежие багровые, у кого-то уже давно заросшие бледные, в общем, уникальные и абсолютно разные. Почему же именно про этот дом, разве не все ли мы имеем свои душевные увечья? Право, так и есть, вот только коренные жители дома 15 на улице Добролюбова уже как лет десять имеют один общий огромный и глубокий шрам, для кого-то он очередной, для кого-то единственный, для кого-то лишь страшное напоминание, тень прошлого, для кого-то роковая ошибка, стоящая жизни. Время не лечит, оно добавляет тягот или радостей, пестрит новыми событиями, эмоциями, чувствами и невольно создаётся тончайшая плёнка обмана, мол не вспоминается, значит не болит. Но болит как только углубляешься чуть дальше этой плёнки, обижаешься. Время — дикий зверь, он не властен живым, не имеет смыть для мёртвых. Оно — ничто. Ни друг, ни враг, ни лекарство, ни яд. Люди ошибочно думают, что могут охарактеризовать время, приписать ему чудотворный эффект или самую страшную каторгу. Так проще? Драматичнее? Пожалуй.
Вернёмся к ранам. Бывает так, что понаблюдаешь за человеком всего ничего и почти безошибочно скажешь, что, например, что в этом случае явно проблемы с отцом, или «да ему же не хватило внимания родителей». Иногда душевная гниль лезет изнутри, рана оказывается инфекционной и разносится по всему телу, голове. Всё как на ладони. А оказывается иногда и совершенно иначе. «Он — прекрасный отзывчивый сосед, всегда здоровается, и семья у него, кто же подумать мог». Да, такое маскируется неплохо, так называемые, «раны-секреты». Тайны. Мрак. Вот, что объединяет почти всех жильцов дома 15 на улице Добролюбова. И могло бы пройти ещё лет десять, двадцать пред тем как предстанут они на одре правосудия. Да вот только небольшая заминка, пока есть те, кто хранят страшные тайны, всегда найдутся те, кто захочет эти тайны раскрыть, происходит это либо от чистого любопытства и азарта, либо в качестве лекарства от личных душевных ран. Это наш случай.
Громко цокают новенькие шпильки, перебивая частый стрекот дождевых капель. Едкий слащавый аромат стойкого женского парфюма разносится паршиво быстро, разбавляя нотки природной сырости. Колёсики миниатюрного чемоданчика, как бы догоняя строгие шпильки, выписывались в общий ансамбль. Миновав первые два подъезда, музыкальная симфония завершилась. И дирижер сей композиции расплылся в приветливой ухмылке при виде одного из жильцов дома 15.
— Ох-ох-ох, что за лэ-э-эди, ты к кому цыпа? — местный рыжеватый бестактный парнишка Саша, или как для него более привычно, Санько. Так кликали его мужики во дворах, когда надо было сбегать за бутылкой другой или другие ребята. Матери его, к слову, женщине образованной и воспитанной, такое обращение к её милому Сашеньке, совершенно не нравилось. Бывало слышит, кто кричит его так с улицы, откроет окно, да в шеи погонит. В культурном ключе, естественно.
— Здравствуйте, я — Дана Сарковская, — медленно произнесла девушка, как бы растягивая удовольствие, наблюдала за тем, как ехидная ухмылка сползла с лица юноши и сигарета, которую он активно раскуривал до, быстро потухла, хоть и стоял он под навесом. Проклятый косой дождь!
— Сарковская, говоришь? Ты чего это получается сеструха той Сарковской, которую грохнули лет десять? — бросил эти слова Санько грубо, как отрезал, не задумывался он ни о тактичности, ни об уместности. Кинул бычок в кусты, насупив нос, заснул руки в карманы заношенных спортивных штанов, стали отчётливо проступать все его веснушки.
— Мне льстит, что вы считаете меня столь молодой, но я мама Лизы, — Дана стерла с лица улыбку и подошла ближе, остановившись только рядом со старой металлической дверью, она вновь обратилась к парню, — купила квартиру здесь недавно, скучаю по доченьке, думаю вот, что хоть немного утешу себя присутствием там, где она жила последнее время, до того как, — запнувшись, женщина опустила голову, в грязной дождевой лужице бросились ей голубые глаза, такие уставшие и удрученные. «Время не лечит», — подумала она, увидев эту картину, не горели они более, потеряли изюминку, что была при жизни любимой дочери.
— Тёть, вы это зря, лет десять прошло, не перестанет вас штормить, а других заставите вспоминать, что хотелось забыть, — на секунду показалось Дане, что во взгляде Саши проскользнула лёгкая тень сострадания и какой-то удивительной для него взрослости.
Замолчали. Парень достал ещё одну дешёвую слегка промокшую сигарету, пока женщина копалась в своей дамской изящной бардовой сумочки, разыскивая ключи. Найдя, всё в той же гробовой тишине, зашла в подъезд, не желая прощаться с невоспитанным молодым человеком.
Не заметила она, как поднялась на второй этаж, как подошла к нужной квартире, даже как вставила ключ в замочную скважину, она знала, что нужно слегка надавить на дверь. По инерции. Лиза часто жаловалась на скрипучую старую дверь. В голове отстукивали свой марш шпильки и когда Дана небрежно сбросила их, закрыла дверь и села на пол. Почувствовала она что-то жгучее больное в области сердца, живота, лёгких. Вот оно. Открытие старых, ещё не зажитых ран, снова выступает струйка алой крови в качестве горьких материнских слёз. Они беззвучны, ибо всё, что в них было это пустота, ведь вырыдала Дана всё уже давно за эти долгие годы, сейчас даже они не полны смысла и чувств. И знала она лишь одно. Что все те, кто жили здесь ровно десять лет назад виновны в том, что случилось. Обездоленная, озлобленная на весь мир мать, чьё дитя у неё так безбожно отняли готова на всё, чтобы узнать правду.
Но всегда та правда, что так упорно ищем мы, является истиной в последней инстанции…
Еще почитать:
ГОРОД ЧУДЕС — ГЛАВА 2 «А КТО ГЛАВНЫЙ?»
Chose who he wants to become now — My father Captain Hook
Путь к озеру
Холмс — Как я встретила его…
«
»
