"Да" перед алтарем

В горах быстро темнеет. Холодный ветер подвывал за окном. Изредка под его порывами горсти снежинок ударялись в окно. Казалось, что кто то робко стучит и просится в дом на огонёк согреться. От каждого такого стука я отрывался от созерцаноя тлеющих угольков камина, вставал и подходил к окну. Я всматривался в темноту ночи и видел, как кружатся в вихре снежинки. Они вертелись в круговороте своего краткого полёта жизни. Их жизнь коротка, всего несколько десятков дней, от рождения в облаках до таяния на земле. Так и людская жизнь коротка, всего несколько десятков лет от появления на свет в первым вздохом и первым звонким криком до последнего вздоха с тихим хрипом.

В гостинной с наступлением темноты обычно огонь не зажигали и из окна заснеженная аллея сада представлялась декорацией сцены в театре. Дорожка уже запорошена снегом. Намело уже дюймов десять, появились похожие на волны маленькие намёты снега. На крыльце качался газовый фонарь, он мерцал и в эти моменты возникали тени, которые уносил ветер в темноту ночи. Это были маленькие духи. Они улетали охранять покой жильцов дома, стоящего посреди старого сада. Из-за небрежности ухода cад уже давно слился с окружающим лесом и в него часто забредали олени, забегали зайцы и лисицы.

Я постоял несколько минут, вздохнул и вернулся в глубокое кресло у камина к своим размышлениям, воспоминаниям и лёгкой дрёме человека, уставшего от зимы и груза прошедших лет. Дни моей жизни иногда всплывали в памяти и кружились как снежинки, не падая и не взлетая. Они возникали из темноты и неслись в темноту, иногда ударяя в окно моей памяти и вызызвали воспоминая. Воспоминания по большей части были добрые и не огорчали

сладость дремоты.

Язычки пламени на углях дрогнули. По толстому ковру неслышно подошла горнична Джени. Она зажгла пару свечей, стоявших на камине, присела на маленькую скамеечку возле кресла, протянула поднос с сердечными каплями и стаканом воды. Я кивнул головой и она приготовила на ложке смесь, которую я обычно принимаю перед сном. Приняв поднос обратно Джени накрыла меня пледом, открыла книгу Агнесы Робинсон и стала тихо вслух читать :

Make her bed with linen sheets

That has lain in lavender.

Мне нравятся произведения 18 и 19 веков. Они просты и не содержат политической подоплёки, в которую надо вникать. Джени сама без такой подоплёки, она проста и добросовестна, как героини произведений двухсотлетней давности.

Джени студентка Виргинского университета и подрабатывает по уходу за пожилыми для оплаты занятий. У её родителей есть ферма и водятся деньги, но девушка после окончания школы решила уехать из Каролины и посвятить себя живописи, керамике, созданию витражей и мозаичных картин. Одна из угловых комнат второго этажа отдана ей под студию. А в подвале расположены её обжигальные печурки и химическая лаборатория для приготовления красильных смесей. Мне нравятся вылепленные из воска фигурки, которыми уставлены подоконники на втором этаже. Иногда вместо чтения книги по вечерам она спускается в гостинную и лепит в моём присутствии что-то полупрозрачное, мифическое, но всегда доброе. А иногда я ей рассказываю истории из своей жизни и она что то записывает в свой электронный планшет на память. За три года мы уже привыкли друг к другу. Может это и есть настоящая жизнь, когда не надо что то доказывать или объяснять близкому человеку.

Да, взаимопонимание основа всего и жизни. На чём основано наше взаимопонимание? Скорее всего, на проникновении времени одного во время другого. Я не собираюсь излагать формулы диффузии временных потоков, градиентов их вращения и другие скучные вещи, которые далеки от сидения у камина и школьных программ века нынешнего и века минувшего. Но этот эффект есть, он основан на взаимодействии тонких составлющих материи, не описываемых релятивисткими понятиями.

Я протяну правую руку и погладил Джени по гoлове. Она замолчала, отложила книгу в сторону и достала планшет. Я закрыл глаза и стал рассказывать о летнем дожде в берёзовой роще с опушками засеянными овсом, о больших ромашках, совсем не страшных раскатах летнего грома, смеющихся чёрных тучах, синем куполе сельской церкви и запахе волос Любаши, смешанным с запахом свежескошенной луговой травы. Любаша от дождя пыталась спрятаться под кроной молодой берёзки, но без всякого успеха, капли с листьев берёзы падали на её волосы, цвет которых, как бы являлся отенком цвет бересты. Капли стекали по лицу прямо в смеющийся рот. Любаша звонко смеялась и наслаждалась небесной влагой, попадавшей в её прелестный ротик.

Любаша, была образованная девица, знатна и богата, а я простой офицер с государевым содержаниeм. Наш полк был расквартирован недалеко, в деревне рядом с имением Любашиного папы. Я не был занят на стрельбах в тот день и направился на полуденное чаепитие в имение отставного полковника Ипатия Корниловича Ускова. В составе этого полка я уже второй год прибываю в летние лагеря на это место. В прошлый раз я был представлен в составе группы новых офицеров Ипатию Корниловичу нашим командиром полковником Ольжевским. Имение Ускова было большое, усадьба построена на вершине холма и её было видно издалека со всех четырёх сторон света. Супруга владельца усадьбы, Ольга Николаевна, была добрая женщина, стройная, высокая и с весёлыми глазами. Собственно это было её родовое имение, а супруг получил его в приданое, когда они познакомились на чаепитии, устроенным её отцом с приглашением офицеров из соседнего летнего лагеря. Нельзя сказать, чтобы местные помещики были плохие женихи или бедны. Нет, они просто не были офицерами, что ценилось maman и papa.

Любаша смеялась без остановки и перебегала от дерева к дереву, крутилась держась правой рукой за ствол. Её мокрые волосы выбились из под платка и развевались как карусель.

— Капитан, побежали в церковь, там укроемся!

Любаша сорвалась с места и понеслась к маленькой церквушке с кладбищем предков Любаши. Моя суконная форма совсем промокла, отяжелела, но сапоги были из отличной кожи и не набухли. Сабля тоже была не к месту, но она придавала мне уверенности и я с ней не расставался. В трудные минуты, когда я терялся и не мог ответить на каверзный вопрос Любаши, типа влюблялся ли я ранее, то вынимал немного из ножен клинок, а затем его обратно вставлял, до тех пор пока шаловница сама не отвечала за меня:

— Не тушуйтесь, капитан, вы не влюблюлялись.

Мы добежали до крыльца церкви. Любаша перестала смеяться, не то что бы присмирела, а шкодливо притихла. Вода немного стекла с нашей одежды и минут через десять под летним ветерком она уже была просто влажная, а не мокрая. Любаша приложила указательный палец правой руки к губам, прищурила глаза и тихонько приоткрыла дверь. Дверь была хорошо смазана и не скрипела. На цыпочках мы вошли в храм и оказались в прохладной полутьме. Из окон под самой крыши струился свет и падал на образа. Мы невольно перекрестились и преклонили колени. Затем подошли к алтарю, ешё раз осенили себя крестным знамением. Из боковой двери вышел Отец Фёдор, услышав шум. Он остановился и внимательно посмотрел на наши лица. На них было написано смирение и просьба к Богу. Мы его увидели, но с колен не встали.

-Хорошо, дети мои.

Отец Фёдор наложил на нас руки и перекрестил.

-Теперь идите домой, я сообщу о вашей просьбе Ипатию Корниловичу.

Мы встали с колен и поочерёдно приложились к руке Отца Фёдора. Вышли на крыльцо, дождь летний короток и сияло солнце. Дорожка к усадьбе быстро просохла и наша обувь не была грязна и сыра, когда мы входили на веранду. Через открытые занавеси окон солнечные зайчики забегали на стены и играли в догонялки с тенями ветвей старой липы. К чаю пришёл Отец Фёдор. Я с Любашей сидел рядом и при его появлении крепко сжал её руку под столом. Но до самого конца чаепития Отец Фёдор разговаривал с Ипатием Корниловичем только о местных новостях. Мы не знали, как себя вести и ещё крепче прижались друг к другу. Ольга Николаевна это заметила и спросила:

— Ну, что, притихли, как сурки?

Мы разом встали, я поправил саблю, вытянулся по стойке смирно и посмотрел в глаза Любаши.

-Manam, nous avons eu la pluie et Vladimir allé à l’église. Père Théodore vous dit tout ce que vous possédez,- скороговоркой произнесла Любаша по фравцузски.

Ольга Николаевна и Ипатий Корнилович посмотрели в сторону Отца Фёдора. Благочинный встал и серьёзно произнёс:

— Штабс капитан перед образом в церкви соизволили просить содействия в прошении руки вашей дочери Любови Ипатьевны.

Любаша ещё более прижалась ко мне и замерла в ожидании ответа родителей. Я не знаю какие планы насчёт дочки были у Ипатия Корниловича и Ольги Николаевны, но то что в этих планах меня не было я был уверен.

— Ну что голубчик, — сказал Ипатий Корнилович,-придётся подать вам в отставку в чине капитана и заняться нашим дальним поместьем. Ольга Николаевна вышла из-за стола, подошла к нам. Сначала она смахнула слезу, потом обняла и поцелова дочь, а затем меня.

Джени оторвалась от записи рассказа на планшете, взяла меня за руку и сказала:

-Oh mon Dieu, si romantique,-сказала она по французски,- C’est ce que je veux. Allons à la Russie à l’été. Je veux voir un bouleau très ancienne Russie et de la pluie. Vladimir-vous me montrer la petite église.

-Конечно моя девочка, я с удовольствием поеду летом с тобой в Россию, ты увидишь русские берёзы, побегаешь под летним дождём и мы зайдём в маленькую русскую церковь.

— И мы будем стоять перед алтарём взявшись за руки?

— Да, конечно, как сейчас ты держишь мою руку.

— А потом мы поедем к моим родителям?

— Если ты скажешь «ДА» перед алтарём.

— Oh mon Dieu, combien de temps à attendre pendant quatre mois.

— Дорогая, зачем долго ждать? Сказать «ДА» ты можешь и сейчас, а поедем через четыре месяца, когда закончишь колледж.

Джени после этих слов поднялась и подошла к камину. На полке стояла резная деревянная шкатулка, которую она сама сделала. В ней хранились наши ценные вещи. Она достала коробочку отделанную сафьяном с золотистой ниткой. Открыла её и досталa кольцо.

— Это её кольцо?

— Её.

— Можно примерить?

— Разве ты его раньше не мерила?

— Мерила, когда ты сидел в саду.

— Это не простое кольцо. Если прочитать вслух написанное на внутренней стороне, то попадёшь во время которое желаешь. Но этого языка ты не знаешь.

— А ты.

— Я же живу в твоём времени.

— А какое твоё время?

— Я выбираю сам.

— Сколько тебе сейчас лет?

— Мой возраст не в годах, он исчисляется в других единицах.

— Если я надену кольцо и произнесу «ДА»? Что будет?

— Одень кольцо.

— Одела.

— Возьми меня за руку и произнеси «ДА».

-«ДА».

Замелькали перед глазами люди, ясные дни и тёмные ночи, тёплое солнце сменило холодный снег, послышалось пение соловьёв перед закатом, запахло свежим сеном. Джени одетая в сарафан, поправила на голове лёгкий вышивной платок, приникла щекой к берёзе, вдохнула полной грудью незнакомые запахи деревенской России 18 века, взяла меня за руку и повела в направлении огоньков виднешейся недалеко церкви, куда стекалась толпа местных жителей для вечерней молитвы.

Adieu l’Amérique, Good by!!!