Да | Penfox 🦊

Мне было 12.

Я впервые увидел её на Первом звонке. Как же она была красива. Её собранные каштановые волосы, что слегка растрепались слева. Её по-дурацки милое школьное платьишко со складочками (я никогда больше не видел её в платье). Её глаза, когда она смеялась, так жмурились, что превращались в две маленькие добрые щёлочки. Её походка была не легче, чем любой другой знакомой мне девочки, но мне казалось, что стоит ей захотеть и оттолкнуться, как она полетит к тем белым облакам, из которых она появилась в своём белом платье.

Она посмотрела на меня. Мимолётно окинула взглядом. Наверняка искала кого-то в толпе, быстро перебирала знакомых и незнакомых, но остановилась на моём лице всего на секунду дольше, чем на других. Сердце моё никогда не стучалось так быстро. Дышать было одновременно и легко, и тяжело.

Как страшно было мне идти на следующий день в школу, где среди привычных мне серых лиц, сидела теперь она — самая принцессная из принцесс.

Я помню как к какому-то школьному празднику нам сказали принести семейную фотографию с родителями. У меня такой не было. Мне было грустно. Она принесла свою в книге, бережно уложенную между страницами. Я долго собирался с силами и наконец спросил, можно ли посмотреть. Она захлопнула книгу и твёрдо сказала: “нет”. Но на мгновение я увидел. Я не помню, с кем она была на этой фотографии, и где — то ли в лесу, то ли в парке, — но я увидел в её глазах счастье, то счастье, что так безнадёжно далеко от меня. И я понял, я хочу быть с ней, я хочу научиться быть таким же счастливым, я хочу научиться дарить ей это счастье.

Мне было 22.

С тех пор, как она появилась, я проучился в той школе три года и уехал в другой город. Мы успели привязаться друг к другу. Мы ссорились и мирились, снова ссорились, обижались и после заново мирились. Даже после моего переезда, мы писали друг другу, я ездил к ней и мы виделись.

Я спросил её однажды вживую, хочет ли она быть со мной. Я был уверен, что знаю, что она скажет. Тем вечером шел пушистый снег, и мы стояли под уличным фонарём. И будто мир вокруг нас застыл и ждал её ответа. Она сказала: “нет”.

Я чувствовал, что упустил всё то, что мог сделать, чтобы бороться за неё. Бороться не с кем-то, я же не какое-то животное… Я не боролся с жизнью, с самим собой. Я — тот, кто идёт по течению.

Я в сотнях километрах от неё, она с другим. Вся наша дружба с ней, все ссоры, всё это было неважно — она с другим. Тогда я понял, она никогда не была со мной, это был плод моего воображения.

Мне было 32.

Она замужем. Я разведён. Наши дороги разошлись, хотя… сходились ли они когда-либо? Она счастлива, я свожу концы с концами.

Она увидела моё имя в дешёвом литературном журнале, что висел на витрине киоска и написала мне. Я был так рад, так горд, я знал, что она улыбалась, когда увидела моё имя, знал, что это был я, я — тот, кто вызвал у неё улыбку. Весь мир сразу стал мне по колено. Несколько дней мы переписывались, интересовались событиями дней, вспоминали былое, извинялись за старые причинённые обиды. Однажды в контексте личной темы, я спросил, есть ли у нас шансы на… Она перебила и коротко ответила: “нет”.

Мы больше не писали друг другу с тех пор. Тогда я понял, она никогда не будет со мной.

Мне было 42.

Она позвонила мне однажды. Трясущейся рукой я, не зная, как себя вести и что говорить, поднял трубку. Она перепутала номер в контактах. Но мы немного поговорили. Я услышал рассказ, полный гордости. Той гордости, которой обычно хотят что-то кому-то доказать. Но я ведь не враг ей и никогда им не был, не обижал и не принижал. Зачем ей хвастаться чем-то передо мной… У неё две дочки, у мужа успешный бизнес. Я был растерянным и не знал, что сказать. Спросил, покажет ли она фотографию девочек. Внезапно она поменялась в тоне, быстро отрезала: “нет” и, попрощалась, сославшись на занятость.

Тогда я понял, что способен плакать несколько дней подряд.

Мне было 52.

Годом ранее умерла моя мама. В этот день умерла её. Мне написала наша общая подруга со школы, сообщив эту ужасную новость. Я уехал с работы, пошел в парк, и позвонил ей.

Я утешал её, слушал и пережидал всхлипывания. Я бы так хотел вытереть с её прекрасного лица слёзы. Потом я рассказал ей про мою маму. Теперь она утешала меня, слушала и пережидала всхлипывания. Я сказал ей, что могу приехать и спросил, захочет ли она увидеться. Она ответила: “нет”.

У меня всё равно не было денег на поездку… Я не был печален в тот день. Тогда я понял, что впервые надеялся услышать от неё “нет”.

Мне было 62.

В новостях писали про страшную аварию, что случилась в городке, где жила она. Среди погибших был её муж. Я позвонил в единственное похоронное бюро, что было там, представился дальним родственником погибшего и узнал, когда будут похороны. Собрал всё, что было, и поехал.

К моему облегчению, на похоронах было много людей, затеряться в них было несложно. Она стояла поодаль, смотря в горизонт. Я знал, что я нежеланный здесь и непрошенный. Но я чувствовал, что не могу оставить её одну в этот день.

Я подошел к ней сзади, чтобы она не видела меня заранее. Без слов протянул ей платок. Она взглянула на меня и без слов взяла его. Я спросил, как я могу помочь ей, нужно ли ей что-то. Она ответила: “нет”.

Тогда я понял, что впервые услышал от неё неуверенное “нет”.

Мне было 72.

Я купил маленький одинокий домик в лесу, на окраине городка, где жила она. У меня было ощущение, что мне нужно быть рядом, и я не мог объяснить откуда оно взялось.

Я шел с пакетом молока и думал, игриво философничая сам с собой. Если она всю жизнь отвечает мне “нет”, что будет, если задать ей вопрос с отрицанием. И тогда её “нет” превратится в “да”. А если это так и работает, тогда я желаю, чтобы у неё остановилось сердце. Она наверняка скажет на это “нет”, и сердце её будет биться вечно.

Внезапно я увидел, что чуть дальше, около дороги стоит скорая, а в кювете съехавший автомобиль. Я не верил. Не могло быть, чтобы это была она. Кто угодно, но не она. Это была она… Фельдшер лишь пожимал плечами в ответ на мои расспросы. Лишь сказал, что остановилось сердце, они реанимировали, теперь увозят её.

В тот день я понял, если бы потребовалось отдать своё сердце для неё, я бы не раздумывая, согласился. И больше никаких шуток.

Мне было 82.

Я всегда старался быть в курсе, где она и как она. Я знал, что после той аварии она стала реже выходить из дома. Иногда к ней заезжала старшая дочь, очень похожая на неё своими пышными каштановыми волосами. Как-то раз дочь увидела меня, я стоял около дерева через дорогу напротив её дома. Было страшно, что она подумает, что я затеваю что-то плохое. Она подошла ко мне, поздоровалась и сказала, что узнала меня. Что видела давным давно на похоронах, и несколько раз в городке. Спросила, знаком ли я лично с её мамой. Сказал, что немного знаком. Не знаю, зачем соврал. Наверное привык скрывать от всего мира свои чувства к ней. И так и не научился за всю жизнь жить с ними нараспашку.

“Она… умирает.” Эти два тихих слова, сказанных в тот ветренный осенний вечер, так сильно сжали моё сердце, что я не выдержал и прислонившись спиной к дереву, сел на землю. Я не мог сглотнуть слюну, не мог набрать воздух в лёгкие, всё моё тело будто услышав, что она умирает, отказалось жить.

Я очнулся на больничной койке. Рядом на соседней койке лежала она. Врач спешно сказала, что со мной ничего страшного, необходим лишь покой и скоро я смогу поехать домой.

Через несколько часов, она проснулась. Я подошел к ней осторожно, я отчетливо понимал, что моё лицо наверняка не то, что она хочет видеть сейчас больше всего. И если бы она посмотрела на меня злостно, я тот час бы убежал, лишь бы она чувствовала себя хорошо. Но она посмотрела на меня… и улыбнулась. Я расплакался. Она улыбнулась. Мне! Той самой улыбкой, что я видел семьдесят лет назад на Первом звонке, с глазами, что превратились в две добрые щёлочки. Мы разговорились. Она сказала, что думала обо мне, что с теплотой вспоминала молодость, наши диалоги и звонки. Пока мы шутили о старости, об уходящем времени, я думал, не спросить ли… Собрался с духом и спросил, не хочет ли она провести свои последние дни со мной.

Она взяла мои руки в свои руки, снова улыбнулась так тепло, так красиво. И промолвила: “нет”.

Мне 92.

После её смерти, я ежедневно приходил к могиле. Теперь не могу. Каждый раз много плачу. Отныне сажусь в парке, откуда видно кладбище, и не отрывая от него глаз, сижу и много думаю.

Весь хаос, сумбур и беспорядок жизни не порвали эту одну-единственную ниточку, идущую вдоль всего моего времени существования. У нас с ней никогда ничего не было. Диалоги да звонки. Но я любил её, любил настолько сильно, что сам Создатель любви увидев это, покрутил бы у виска.

Я думал, что сделал недостаточно в своей жизни, чтобы сказать “я старался как мог, чтобы быть с ней”. Но я помню каждый мой вопрос ей, и каждое её “нет”.

Быть может она любила меня с самого начала, и хотела быть со мной всегда. Быть может какое-то зло перешло ей дорогу и пригрозило, что как только она ответит мне что-то, кроме “нет” — я упаду замертво. А теперь она свободна от своего бремени. Быть может… Я поднял голову к облакам, белым и пушистым, как в тот день, когда я впервые увидел её. И спросил:

— Ты любила меня?

Прошелестел ветер, задевая листья ивы, под которой я сидел.

Я не мог поверить своим ушам. Это невозможно… Это ведь было… Я вскочил и побежал, побежал словно мне снова двенадцать, за этим ветром, радостно крича каждому прохожему:

— Она сказала “да”!