Цветочная опухоль

Пьеса в одном акте

Два безымянных героя пристально вглядываются в зал, стоя на круглой сцене посреди людей. Они не смотрят друг на друга – лица отвернуты в противоположные стороны.

— Ты слышишь? (Юноша поворачивает голову.)

— Смотрю на невидимое в сердцах. (Складывает руки крестом на груди, не отвечая на знаки юноши.)

— Твоих сердцах? Ты говорил, что они размножаются под натиском внутренней тоски…

— Всех их. Тоска покинула мои владения.

— Но сердце твое, оно в коленях, и в мышцах… и по венам течет не кровь!

Угрюмый герой дает знак болтливому, что бы тот заткнул рот. Рука взмывает вверх и небрежно падает вниз, прижимаясь вдоль туловища.

Их одежды – сочетание черного и белого. У того, что помоложе – коротко стрижены окрашенные в белый волосы, черный свитер с горлом и маслянистые брюки цвета черного янтаря сидят на нем почти идеально. Старки стоит в тонкой черной рубахе с белым фартуком поверх. На фартуке – разводы от грязи. Белоснежно седые волосы и седая опрятная борода. У обоих – босые ноги.

Они бросают взгляд на электрическое солнце, висящее над сценой. У старика бледные глаза в прищуре, у молодого – огромный рот с толстым языком.

С: Я знаю, ты встречался с сестрами – у них глаза из орбит лезут после освобождения. Что ты сделал с ними? У тебя пустота в желудке. (Старик закидывает голову назад, к позвоночнику, будто выворачивая шею. В тусклых глазах проявляется ярость.)

Ю: Цвет ругал меня… Он не хотел выходит сквозь сердце… Мне пришлось… «Она не может уйти», он говорил… (Опускает голову, ныряя между собственных рук, закрываясь и отворачиваясь от зрителя. Вода включается над ним, создавая образ его горьких слез. Рыдания украшают его тонкую спину.)

С: Не томи!

Ю: Я обмазался им… Впитал в кожу… Они последовали за мной, как христиане за Иисусом! (Хихикает сквозь слезы.) У меня было столько цвета, что ты и представить себе не можешь! (Истерично посмеивается сам над собой.)

Взгляд старика помутнел. Он отошел от молодого, вышагивая по кругу сцены. Пройдя в самый дальний, на его взгляд, «угол» круга, он сел и свесил ноги со сцены. Юноша продолжает стоять в скрюченном состоянии.

С: Чаша переполнена твоя – зачем лить через край собственное недоразумение?

Ю: Это всеобщее отрицание! Я сделал их достоянием свободы! Я…

С: Лишив свободы во мраке ярких планет, где они были цветами. (Старик наклоняет голову к груди). Сделал статую из живой плоти. Они желудок свой наполнить хотели! Они извращали себя по желанию, по тоске мира без оков!

Молодой тонкими пальцами вонзился себе в голову, норовя разодрать ногтями череп. Он молча присел на корточки, держа голову в темнице рук. Видно, как упал клок волос с его головы. Молчание. Старик сидит, подперев голову рукой.

Ю: Они желали! (Вскрикивает, резко вставая. Его лицо налилось кровью. Руки пробивает нервной дрожью.)

С: Ты слышал мудрость цвета? Он говорит о должном, а не желаемом. (Угрюмо вздыхает себе под нос.)

Молодой приближается к старцу и начинает вопить ему в ухо, плюясь слюной. Вода опять обрызгивает зрителей – на этот раз горячей ненавистью.

Ю: Так внеси их! Давай! Позволь их внести! Растянуть по грязному лицу! Боишься темниц судьбы!? Так у них два конца – либо тупик, либо дорога в Ад! Давай, внеси! Посмотри на их молодые, крепкие и смиренные тела! Можешь пройтись по ним своим высокомерием! Усмиренные не видят снов!

Глаза старика поднимаются на зал. Электрическое солнце начинает сверкать и набирать свет. Жужжание в фотонах разрывает его пополам. Зал погружается в темноту. Старик зажигает в руках огонь, пока юноша медленно подходит к нему.

Зал окрашивается в цвет пламени. На сцену вывезены белые мраморные статуи в колясках, холодные и обездвиженные сестры. На их шеях и запястьях виднеются кровоподтеки. На сосках и промежности выведены спирали черным маслом. Их ноги, руки и голову обвивает колючая проволока. На их лицах – застывшее смирение.

Старик подходит к телам, медленно обводя взглядом совершенную тишину в их сердцах. Он наклонился к той, что покрыта пеплом и ожогами вдоль рук.

С: Я был человеком с ручной волей, и сестра сидела на моих плечах. Я возносил ее к небу с помощью земной силы. Я выбрал ту, что принесла в мир красоту и поэзию. Но как жаль, что красота не означает истребления уродства.

Молодой с боязнью оглядывает тела. Его ошарашенный глаз бегает по сцене, тело превращается в горбатый камень, деревенеет, и будто по примеру сестер превращается в косую статую. Старик продолжает осматривать тела, что покоятся в белоснежном мраморе.

С: Ее покоем был огонь – я кормил ее с руки этим лакомством. (Руки подсвечиваются от пламенного света огнем. Он поднимает их к небу, будто показывая, как давным-давно он подсаживал свою сестру к выходу.) Теперь она пограблена заживо! Цвет гаснет… Кости чернеют в прожилках серого мяса… Покажи мне ее!

Ю: О ком ты? (Молодой прищуривает глаз и не спеша отступает к краю сцены. Голос дрожит, а на губах играет хитрый оскал.)

С: Покажи среди этих свою. Что принесла с собой она? Каким цветом раскрасила полотно мира?

Ю: Все то, что видишь сейчас на мне – слезы и горесть, маниакальную истерию. Моя новая одежда уже порядком запятнала мою честь. (Он прыжком слетает со сцены и уже собирается уйти глубоко в зал, как резко поворачивается и начинает кричать старику.) Не трогай заклеймённую!

Старик тем временем осматривает грубо вырезанных их мрамора девушек. Он начинает чуть крошится, и слой покрытия становится все тоньше. Старец замечает ту, у которой вода скопилась на волосах и губах. Между ног у нее расползается свежее пятно крови.

Старик, нахмурившись, просит молодого подойти.

С: Когда это кровь стала символом истерии? Живая материя в больном разуме не уживется…

Ю: Поэтому я ее подлечил. (Полуулыбка озаряет лицо молодого) Трогать ее руками гораздо приятней, чем обещать исполнение желаний.

Старик с грозой в сердце смотрит молодому в глаза. Он резко хватает его за руку и впивается ногтями в кожу. Юноша с брезгливостью пытается освободится из твердой старческой хватки.

С: Знаешь, что такое насмехательство над цветом? Что такое очернение всего сущего? Когда сердца цвета бьются в твоих жилах, ты отвергаешь и ставишь клеймо на нем? Делаешь его собственным и подвластным? Ты опухоль развил из цвета! Смотри же! (Старик вынимает охапку цветов из кармана и кладет на ладонь молодому. Цветы вянут в его руках, теряя цвет, обращаясь в пепел). Желающий глупец!

Молодой вырывает руку из пальцев старика – на ней видны розовые отметины. Цветы падают на пол.

Ю: Я превратил ее своим хотением и волей в то, что нужно этому миру для восстановления – сделал ее кроткой и послушной. Она нужна цвету сейчас – с кровью или без… (Молодой с гордостью произносит эти слова и вскидывает брови вверх.) Ты знаешь, старче, сам ведь уверял: «Принеси в мир нужное, но не желающее». Так вот, перед тобой плоский круг времени. Тронул бы ее кто-нибудь иной – сиренью бы она не запахла.

Речи юноши заставили плечи старика поникнуть. Он лег на цветы, что упали, скрестив руки на груди для защиты от нечистот, в которые верил свято и безукоризненно.

Ю: Я уничтожил природное. Вот они, твои помыслы искусства. (Молодой выпрямил спину и опустил голову на грудь.) Если хочешь разбить ее, то пожалуйста. Больше нет ценности в том, что создает лишь маркость.

Старик оборачивает голову на статуи. На их губах расцветают маленькие красочные бутоны, лепестки которых быстро опадают, и цветы съедаются огнем. Свет мерцает над головой.

Ю: Убери свет. От него цветы гибнут. (Юноша резко поднимает голову, массируя одной рукой шею).

С: Кто их туда посеял? Это лишь привилегия цвета — садить и взращивать.

Ю: Я заставил его. Использованный да повинуется. Или ты до сих пор не заметил, что цветут они без солнца? (Усмехается и пристально глядит на старика.)

С: Но не питаются ли они темнотой? Это вне жизни… (Старик ошарашено отходит от взгляда юноши.)

Ю: Жизнь меняется, старче. Я создаю здесь мир, похожий на скопление сердец в моей плоти.

Старик зажимает рукой рот. Немые крики и вздохи судорожно проходят через его глотку.

С: Ты делаешь по долгу, по долгу делаешь… (пальцы расцепляют рот, и резкий выкрик разносится по залу, отбиваясь эхом от стен. Он судорожно хватает ртом воздух.)

Молодой человек хватает старца под грудь, помогает ему присесть на стул, где находится полуживая сестра. Он специально резким движением роняет ее на пол. Статуя, соприкоснувшись с полом, начала осторожно поворачивать свое мраморное лицо к зрителю.

Ю: По изволению более сильных. Я ощутил цвет раньше тебя. Почему ты всегда дарил его, подкармливая? Я осознал, что можно не погружать его в нутро – ощутить кожей, пропитаться горьким вкусом наслаждения… Из жизни моей вовек исчезнут цвета тления и страдания.

Старик молчал. Его глаза мокли и безнадежно застывали в страхе. Теперь они сидели на стуле вместе. Молодой положил руку на плечо старца. Сестры начинают ощущать реальность жизни – они медленно прожевывают свои потухшие цветы, то открывая глаза широко, то сужая до темной линии. Их тела грелись от пламени.

Ю: Потуши огонь. (Полу ухмылка на лице.) Цвету вянут там, где человек – процветает.

С: Сестры восстают. Я никогда не стану истребителем огнерожденных. (Кратко посматривает на руку, что держит его плечо.)

Ю: Того требует цвет.

Вдруг молодой резко отдергивает руку от плеча, будто получив ожог. Старец встает, распрямив плечи. В его глазах играет в прятки отчаяние.

С: Попрошу тебя снять одежды и облачится в наготу. Может считать это изволением.

Ю: С чего бы… (Недоумение на лице прерванного триумфатора.)

С: Твоя вода испаряется. Ты давно не проливал влаги.

Сестры подбегают к молодому и начинают скоро обнажать его тело. Они оголяют его, отмечая места опухоли вновь возросшими цветами из ртов. Их тонкие пальчики вонзали стебли роз в сердца настолько непринужденно, что юноша оторопел. Одним из мест, где находилось его сердце, оказался толстый язык. Вдали виднелась новая электрическая заря.

С: Нам нужно определить, где спрятано твое самое большое сердце… Должно выступать… Должен быть тургор… (Старец рассматривает помеченные цветами окончания, стопы ног, подмышки и анальное отверстие. Ощупью проходит по гладкому молодому телу.) Рот раскрой. (Надавливает пальцами на губы.)

Молодой раскрывает рот, и высовывает большой толстый язык. По вибрациям заметно, как под его склизкой корой бьется сердце.

С: Припухший! Вот оно.

Ю: Пхофу не телать этофо… (Старец закрывает ему рот, продолжая держать лицо в ладонях) Пойми, так ты не восстановишь моей влаги…

С: Зато уничтожу главное дарение цвета. Ты не уберег теории в своей голове: «имея цвет – дари его».

Обнаженный рассматривает свое пульсирующее тело. Он чувствует, как сердца наполняются цветом. Его лицо украшает гримаса боли.

Свет пламени погас. Сестры, закованные в мрамор, кротко передвигаются по пространству сцены. По их запястьям и шеям сочится свежая кровь из вновь раскрытых ран. Колючая проволока обвивает их тела, царапая камень, и покрывая весь пол белой крошкой и кусками мрамора.

Старец копается в разбросанной одежде в поисках инструментов.

С: Подойди ближе ко мне.

Старец взял лицо молодого в жилистые руки, вытащил язык изо рта. Он начал поглаживать его, чуть царапать короткими ногтями. У молодого выступил пол на лице. Вода начинает идти с неба по каплям. С каждым новым вздохом боли поток становится обильней.

Старец ногтями въедается в язык, силясь его оторвать. Сердце внутри клокочет.

С: Ты достигаешь тургора. Во второй раз может не повезти…

Вода льет огромным потоком с небес. Заливает зрителей и сестер. Девушки тают с своих одеяниях, склоняя головы к полу.

Резкий хруст разрыва мышц. Пронзительное мычание, словно парнокопытного животного. Старец держит в руках розовый кусок мяса, толстый, мертвый, обглоданный. За куском следует жирная красная линия – кровью заливает сцену. Юноша истошно вопит немым ртом.

С: Что я вижу перед собой? Вопли немого рта. Икона освобождения от галлюцинаций смысла, преображенных в слова. Цветы расцвели под твоей кровью…

Молодой оглянулся в слезах вокруг. Половина его лица заляпана грязной кровью. Ошметки плоти свисают с закрытых губ. Голый, он падает в охапки цветов, постеленных заранее сестрами. Мерно стучат его сердца. Его слух обострился, и наполнение сердец цветом стало неумолимо отдавать в ушах.

Юноша, обливаясь сверху водою, лишился цвета на коже. Цвет вздыхает внутри его сердец.

С: Теперь ты слышишь? (Старец утирает лоб рукою.) Голос цвета говорит.

Электрическое солнце восходит над сценой, озаряя лица героев. Это – последний рассвет, встреченный ими. Сестры, мельком взглянув на солнце, удаляются со сцены в темноту. Старик, держа в руках оторванную мышцу, присаживается в мраморную крошку и цветы, хороня в них язык. Юноша продолжает лежать в охапке цветов. Его ноги и руки разбросаны в хаосе. На лице – холодный пот и кровь, посыпанная мраморной крошкой смирения.