Чёрная Мавка

Если бы кто-то остановил Ганку, остерёг бы её, окрикнул, нагнал, за тонкие плечи от реки бы отвернул да по щекам отхлестал…

Но никого не было в ночи, ни души спасительной, все мирно спали! Крепкая вышла ночь, плотная, липкая, тяжёлая, в такие ночи только спать беспробудно полагается, а не выходить в полусне из дому да идти незнамо куда.

Не ведала Ганка что творит, шла как есть – босая, с растрёпанной косой, в одной нижней рубахе, ни холод ночной, ни свет лунный, ни ужас её не касались. Шла Ганка, сама себя не зная. Да и куда уж теперь знать-то?

А у реки холодом бьёт. Эта река днём что ласкает, а как стемнеет, так всё одно – вода. А вода коварна. Быстрая тут река, юркая, ловкая, у самого спуска ещё ничего, не ропчая, а как дальше, по обрывистому да по каменному, так и разбиться легко. В темноте ходить здесь не нужно, но не знает Ганка куда ноги её ведут – спит и не спит, глаза открыты, а ум где-то далеко, пеленой подёрнут, словно и не с нею это вовсе.

Не с нею, а если не с нею, то и не страшно вроде!

На мокрый песок переступила, а песок колючий-колючий, злой, странно даже – днём-то всё иначе кажется, по-другому, милее, мягче. Но ночью колко. Не песок будто бы, а осколки какие, так и норовят ступни изрезать. Но не ведает Ганка того, идёт тихо, твёрдо, без опаски. Холодит по ногам, под тонкую рубаху задувает – у реки всегда охолаживает, но Ганке это уже не поможет.

Переступила ещё ближе, уже у кромки стоит. Река журчит, для человека постороннего – простое журчание, для Ганки – зов. Только слов в нём нет. Или есть они, да не желает ганка их услышать, но не покориться она не может.

Шагнула. Не будь ночь такой тёмной и плотной, не будь она такой тяжёлой, может и вышел бы кто пройтись, может быть припозднился бы, или бессонницей был бы схвачен, так остановили бы девку!

Но нет, не та это была ночь.

Шагнула Ганка твёрдо, точно и не в воду вовсе. Река у кромки неглубока, а всё же… и вскрикнуть она не успела, как подогнулись колени её сами собою, как ногу повело, и не касается Ганка уже дна. Неглубоко, а утянуло всё же, словно второе дно оказалось!

Не дёрнулась Ганка, когда вода над головою сомкнулась, и даже когда вода начала жечь в носу и распирать всё её несчастное существо – тоже не дёрнулась. Умирала она, смерти своей не осознавая, точно померкло в ней всё сознание, всё угасло – отдельно тело, отдельно сон. И только когда смерть была уже близка, когда вода через голову в последний раз хлестануло, сдвинулось что-то, опомнилась Ганка, но поздно уже было – невидимые живым, лишь мёртвому зрению доступные руки обхватили девичью шею и сомкнули железное кольцо, удушили.

На беду свою опомнилась Ганка – жизнь непрожитая волю искала, пробудила, попыталась спастись, да поздно, ежели тянет под воду смерть.

Всхрипнула Ганка, вспомнились как через вату плотную ей мать с отцом, деревня, подруги, вся жизнь непрожитая кольнула обидой, да поздно, поздно уже было – шла Ганка на самое дно, Чёрная Мавка в спутницы, в вечные сети её забирала, водой опутывала, а вода жадная – своего не выпустит, не приучена она отдавать.

***

Инспекция пожаловала ещё до полудня. Встрёпанная, мрачная, одинаковая своим серым одеянием.

–Да к чему же, к чему…– запоздало захлопотал Наместник, да только кто его слушал? Раньше хлопотать надо было, когда только слухи про Чёрную Мавку пошли. Теперь уже отойди.

–К дождю, – отозвался один инспектор. Среди всей троицы прибывших он выделялся высоким ростом и худобой.

Наместник даже растерялся. Он хотел возмутиться, что не согласовано с ним прибытие Инспекции, потом спросить, кто эта троица по документам, затем только начать увещевать, что то несчастный случай. А тут дождь. Видано ли?

–Почему к дождю? – он осёкся и даже огляделся на прильнувших к дороге любопытных.

–А у меня все приметы к дождю, – объяснил инспектор и протянул руку, – Томаш Морено, красавица рядом со мной – Агата Морено, а это – Себастьян.

Красавица, означенная как Агата, на красавицу не тянула, да и пренебрежительное «Себастьян», относящееся к мрачному юноше по правую руку от Томаша, тоже могло навести на некоторые размышления о царящих среди инспекторов отношениях. Могло, но Наместник был насмерть перепуган их появлением – это что же? Доклад в Город?

–Вы не беспокоились бы, ну утопла девка, бывает…– Наместник залепетал что-то невразумительное, – луна нашла или…

–Побойся Бога! – какая-то седая женщина не выдержала и обрушилась на Наместника. – Мать её от горя почернела, отец ни слова не сказал ещё, а ты…

–Уймись, Эне, – Наместник побледнел, но всё ещё пытался играть свою роль. Ему, можно подумать, не жаль девки было! или что, отца да матери её не жаль? Жаль, конечно, только чего он этой жалостью добьётся? Инспекция в Город заявит, а там вплоть до снятия с должности – приход нечисти, несвоевременный доклад – это подсудное дело!

Спросят его, мол, чего же ты, Наместник, прошения не подал? Прислали бы тебе Инспекцию на зачистку, и дело с концом! А ты? Молчал? Ну вот, помолчишь теперь ещё поболе годков – кому в темнице говорить? вверен тебе участок? Отвечай! А если ответа держать не можешь…

Ну откуда же знать ему было, что не дурит блаженка Юта? Откуда? Она и раньше – уставится в небо, да смеётся, птицу видит. А в небе лазурь безупречная. Так откуда же было ему проверять все её бредни? Тычет блаженка в реку, смеётся, говорит про Чёрну Тень – ну и мало ли чудачеств? Тихо же всё было, тихо!

–Вы посторонитесь, – посоветовал Томаш, приближаясь к Наместнику, – а то мы люди мрачные, отдыха не знающие, к драке готовые…

И посторонился, заискивающе глядел, за полу серого плаща ту, что красавице назвали, схватил, предлагал пройти к лучшему двору прежде, да отобедать всем тем, что Бог даровал.

–После, папаша, обедать будем, – выдернула Агата плащ из рук Наместника, не примериваясь, словно плевать ей было – разорвёт плащ или нет?

–Ты лучше к месту нас сведи, – нашёлся Томаш.

Пришлось покориться.

***

–Река стремительная, тело должно было разбиться, – Себастьян первый склонился к воде, вглядывался в неё так, словно читал, а может и впрямь читал – кто их, инспекторов, разберёт?

–Там ещё порог, – Агата же интересовалась больше песком. Тут было много следов, и разобрать в их путанице нужные было уже невозможно. – Ну вот что за люди? Натоптали словно варвары!

–Так это…тело тянули, – Наместник бормотнул что-то оправдательное, но его собственные слова показались ему глупыми.

–Тянули! – передразнила Агата, – а мы теперь гребись! Тьфу!

–Не шуми, сестрёнка, – Томаш мрачно озирал берег, – побереги силы.

Агата что-то буркнула, но притихла.

–А что, побеседовать с отцом и матерью погибшей можно? – продолжал Томаш. – А?

–Ну…мать голосит, сейчас только насилу успокоили. Ивовым отваром отпоили до сна, а дальше…

Наместник махнул рукой.

–Ладно, не суетись, – Томаш потерял к нему интерес, – пусть спит. Себастьян, что скажешь?

–Чёрная Мавка, как есть она, – мрачный инспектор был не удивлён и не выказывал в голосе никакого чувства. – Вода волнуется, смотрите на угол…

Он держал в руках какие-то две тонкие серебристые пластинки, по которым золотило причудливым узором. Для Наместника это ничего не значило, но Инспекция помрачнела.

–А может всё-таки не Мавка, а? – в голосе Томаша появилась надежда. Услышав это, Наместник тоже воспрял духом, может удастся договориться-то? Не ему одному не надо, видать, чтобы Мавка то была. Пусть доложат – утопла сама, по воле своей!

–А нас зачем прислали? – поинтересовался Себастьян. – Местных попугать?

И плевать ему было на то, что представитель местных тут рядом стоит. Не существовало его для мрачного консультанта Инспекции.

–Чего пугать? Я ж уже накрашена! – притворно возмутилась Агата, и вся троица грохнула весёлым здоровым смехом. Впрочем, Томаш отсмеялся первым – свою сестру Агату он очень любил и переживал за неё. Агата знала что некрасива, что вся красота их рода ушла Томашу – в его капризно-мягкие черты лица, в густые тёмные волосы, а ей остались обломки – волосы вечно секлись и торчали соломой, черты не выдавались примечательностью, в лучшем случае, Агату можно было назвать милой, но Томаш неизменно говорил о ней как о красавице, потому что крепко переживал за неё и не хотел, чтоб она горевала о себе. Она же, если и горевала, то про себя, а вслух шутила, забывалась, так как сейчас.

Томаш не знал хорошо это или плохо. Для сестры он желал лучшего и не знал как ей помочь.

О наместнике они, конечно, не вспоминали даже. А он стоял, поражённый их циничным громким смехом на месте трагедии. Тут умерла молодость, а они хохочут. Тут разбилась семья, а они смеются. Тут закончилась непрожитая жизнь, а они…

Как они могут?

А они могут. Это для Наместника трагедия – как для человека, так и для карьериста. А для них это что? работа, рутина, тоска.

Наместнику даже противно от их присутствия стало, а прежде было только страшно. Впрочем, чтобы бороться с чудовищами, может и надо быть чудовищем?

***

Вопросы, вопросы, вопросы! Собрали близких утонувшей Ганки и Наместника. Спрашивали строго, под запись.

–Были ли странные звуки от воды?

Нет, не было.

–Шёл ли от воды странный, непривычный запах?

Нет, не шёл, вроде. Река она на то и река – родная.

–Был ли мор рыбы? Или, напротив, пошла рыба плотно?

Мора не было, а то, что плотно – так год такой, понимать надо!

–Да как это связано-то? – голосила почерневшая от горя женщина, хотела плакать, но крепкий ивовый настой не давал ей, слёзы запирал крепко.

–Вопросы тут задаём мы, – холодно отвечала Агата.

И по новой: видели ли странных существ у реки? Не видели. Слышали ли плеск, а видимого существа не было? ну, может и было – река же! были ли в ночь смерти ганки в доме лужи? Да кто же сейчас вспомнит? До луж ли им было? дочь родная в воду сошла, на смерть страшную, а они про лужи…

–Это для вас горе, – мягко сказал Томаш, но в лице его не было никакой мягкости или сочувствия, скорее, набор обязательных штампованных Городом фраз, – а теперь представьте, что от вашего равнодушия к нашему делу, и в других семьях такое же произойдёт! А? славно будет?

Плохо, плохо, но другие семьи на то и другие, что за них сердце не рвётся.

–Да прекратите вы! Есть ли крест на вас? – возмутился Наместник, бросаясь к зашуганным, сдавленным горем произошедшем и горем грядущем женщинам.

–Крест-то есть, – тихо ответил Томаш, – только Бога нет.

После совещались. Ну как совещались… обсуждали, что вписать в рапорт. Лениво жевали принесенные пирожки, в пирожках было больше интересного, чем в работе.

–Э…ну, поскольку мы судили по ответам, то в этих краях завелась именно Чёрная Мавка. Это же показали и измерения водного волнения, – Томаш сидел, облокотившись на стол, руки его были заняты выпечкой.

–Не, не так, – заспорила Агата, – ну ты что, с ветки спустился? Пиши так…

Она задумалась, обвела взглядом выделенную им комнатёнку, и принялась диктовать с вдохновением:

–Прибыв на место трагедии, провели опрос местного населения на предмет установления образа подозреваемой. Поскольку все ответы говорили об отсутствии активности в реке до трагедии…

Себастьян терпеливо записывал. Агата осеклась, пытаясь сформулировать покрасивее.

–Короче, это Чёрная Мавка, – пришёл Томаш на помощь.

–Без «короче», – фыркнула Агата. – Поскольку все ответы говорили об отсутствии активности в реке и на кромке берега до трагедии…

–Давайте я сам? – предложил Себастьян. Он знал, что брат с сестрой силятся изложить в рапорте. Всем известно, что Мавки бывают разных подвидов и категорий – зависит от того, в какой лунный день они утонули, какого были возраста, пошли ли топиться сами или были утоплены. И самой опасной категорией данного вида нечисти оставалась Чёрная Мавка – то есть, та, что была проклята в жизни, заколдована на самоисход. Чаще всего так изводили соперниц в любви, несчастных охватывало жаркое волнение при виде воды и отвращение на земле. Не имея возможности есть людскую пищу, очищая желудок каждый раз от самого малого кусочка, задыхаясь на воздухе, они сходили в воду, и там обитали – обиженные и злые. Но чёрт с ними, с обидами и злостью! Чёрная Мавка была опасна не этим, а тем, что таилась. Заметить её до трагедии, до того, как она себе новую спутницу уведёт, сложно. Она не морит рыбу, как это делает Сереброволосая Мавка, не плачет по ночам из река – как Мавка Слёзная, и даже звуков посторонних не издаёт как другие её сёстры по нечистому ряду. Нет, эта коварница зачаровывает какую-нибудь жемчужинку, или камушек, нанизывает на него рядком свои слёзы, плачет на него, а потом подбрасывает какой-нибудь девице.

И бесполезно говорить, что нельзя у реки подбирать жемчугов, а уж тем более гребней да поясов – всё может быть частью работы Чёрной Мавки, всё одно – предупреждай или нет, а какая-нибудь лёгкая на душу найдётся.

–А давай! – обрадовалась Агата и принялась за пирожки. Так было проще. В её обязанности, как и в обязанности Томаша входило составление рапортов и служебных записок, но каждый раз это было мукой. Абсолютно не владеющие словом, они страшно мучились, сочиняя самый простой рапорт. Как борцы с нечистью они были прекрасны, как следопыты – весьма осторожны и внимательны, но когда дело доходило до бумаг…

Словом, Себастьян был добрым человеком в их глазах и только что вознёсся до святого. Себастьян же набело переписал протокол и остался доволен. В нём был строгий формализм Инспекции, но при этом никакой лишней информации.

Оставалось заполнить последнюю часть – раздел предпринятых мер. Себастьян дошёл до него и оглянулся на товарищей.

–Пирожок ешь, – посоветовал Томаш.

–Что написать про наши действия? – спросил он.

–Ты ешь, – поддержала брата Агата, – а как доешь, так и пойдём.

Себастьян вздрогнул. Он был хорошим теоретиком, но нечисть видел только в клетках Города. А драться? Они что, шли драться?

–Куда пойдём? – на всякий случай уточнил он.

–Морду бить, – отозвалась Агата.

Себастьяну очень хотелось остаться и не бить никому морду. Даже человеку. Даже живому. Но у Агаты был такой насмешливый вид, словно она и ждала того, что он откажется. И он не отказался. Пытаясь спрятать свой ужас, стал есть пирожок, показавшийся ему совершенно безвкусным.

***

–Ты не ходи туда, ты не ходи…– смеялась девица, широко раскрыв глаза смотрела на них, тыкала пальцем.

–Юта, сгинь! – рявкнул Наместник.

Но девица не исчезла.

–Ты погоди-ка, – решил Томаш и подступил к девице. – Ты про что, милая?

–Опоздаем! – напомнила Агата.

–Второй раз Мавка не помрёт, – успокоил Томаш, – девица, милая, ты скажи-ка, про что вещаешь? А?

–Не ходи к воде, там тень, чёрна тень! – нараспев произнесла девица и захохотала, обнажая неровные, больные зубы.

–Кто-нибудь что-нибудь понял? – поинтересовался Томаш, отрываясь от девицы.

–К дождю, – пожал плечами Себастьян.

Наместнику пришлось признаться:

–Блаженка она у нас. Юта. Сиротка, мать давно уж сгинула, а отца её мы и не знали. Не бросили девочку, вырастили, но она это…слабая у нас.

–Это видно, – заверил Томаш. – Но чего она лопочет?

–Да она…– Наместник вздохнул, – первая она про Мавку сказала. Но она и до того много чего говорила! То пальцем в небо укажет, мол, птица летит, а небо спокойное, то в дерево всмотрится. Блаженная она, что с неё…

Он торопился, они должны были понять, что он не виноват, что он честно берёг свой народ, а то, что проглядел девицу, так это не его вина! Не его! Не его!

–Не могли бы вы быть в рапорте помягче? – наконец решился Наместник.

Он уже верил – они циничны и поймут его, им всё равно. Но циничность циничности рознь.

–Не могли бы, – жёстко ответила Агата, – если ты, скотина, предупреждён был…

–так она ж слабоумная! – Наместник облился потом. Всё пропало! Не поверили? Не захотели? Не помогут! Пропало, пропала сытая его жизнь!

–Уйди с глаз! – Томаш отодвинул Наместник неумолимо и твёрдо, остановился у Юты, обернулся на сестру. – Надо её проверить. Может она из видящих?

–Может, – согласилась Агата, – но сам знаешь…

Да, он знал – редок случай! Чтобы блаженка да видящая? Но чего не бывает на свете? Предсказала же Мавку? Или совпадение? Или померещилось?

–Доложим, а там как решат, – Себастьян пришёл на выручку. Не любил он решать о судьбах. Одно дело о бумагах, другое о людях. Бумагу-то переписать можно, а человека только убить, ежели чего не так.

***

Чёрная Мавка явилась перед ними сама, словно ждала. Чёрная тень, когда-то бывшая девушкой, тонкая, звонкая фигура, но вместо лица – чернота, только оскал треугольных зубов-клыков, а ни глаз, ни носа – ничего! и волосы – спутанные, грязные, в них замотано много речного ила да каменьев. Одежды порваны, тело тоже – из черноты то тут, то там просветы – рыбами изъедена, копошатся они и сейчас в ней.

Спрыгнула перед ними Мавка, захихикала:

–палачи-и-и!

У неё был свистящий голос, точно охрипла она или простудилась.

Себастьян пожалел о съеденном – вид мелких рыбок, копошащихся на плече Чёрной Мавки и по её животу, чего-то из её черноты подъедающих, был мерзок. Съеденное просилось наружу, а от запаха ила, да не просто ила, а будто бы подгнивающего, воротило…

–Вела б себя нормально, не пришли бы! – гаркнула Агата, её увиденное не отвращало. – Зачем девицу извела, вертихвостка?

Чёрная Мавка будто задумалась, затем прошипела:

–Подругу ис-с-скала. Тос-с-скливо мне.

–И чего теперь? – подал голос Томаш, – не тоскливо?

–Пощади, – предложила Чёрная Мавка, точно речь шла о простой просьбе. – Уйду в заводь, оттого и жду вас-с, прошу прощения.

Понять её можно было. Кто знает, когда Чёрная Мавка такою стала? Кто знает, когда и кому дорогу перешла? Наверняка красива была, да то ли позарилась не на того, то ли на неё кто ласково глянул, да кому-то не по сердцу пришлось. Прокляли Мавку при жизни, когда она ещё Мавкою не стала, и сошла она в воду, проклятая, а потом из неё одинокой тенью и поднялась. Понять её можно – одиноко бродить тоскливо, спутниц от того и ищут себе, подруг, с которыми плыть по мёртвым водам можно.

Понять можно. И даже простить. Но сначала уничтожить. Никакой сделки. Никакого договора с нечистью – вся Инспекция на этом правиле живёт, в Городе на каждом углу висят плакаты, напоминающие о недопустимости сговора с нечистью.

Но одно дело видеть плакаты и знать правило, другое слышать Чёрную Мавку, которая просит отпустить её без погони.

–Погнались бы вы за мною, а так…отпусс-с-тите. Уйду в за-а-водь, – в голосе её тихий стон и бульканье. От жизни следы. В теле её рыбки. В волосах грязь и ил.

–Уйдёшь? – спросил Томаш.

–Уйду-уйду, никого больше не трону, – Мавка даже головою затрясла. – Теперь у меня подруга ес-с-ть…

Себастьян не сразу её увидел – серая тень за спиною Чёрной Мавки. Серая тень, привязанная к ней навек. Мавка теперь не одна.

–Не трону…– повторила Мавка, переводя взгляд по очереди на каждого. Даже на Себастьяна посмотрела, но быстро что-то о нём поняла и больше не взглянула. – Уйду и никого не трону.

–А эту как свела? – спросила Агата.

Чёрная Мавка не ответила. Вместо этого она протянула длинную чёрную подгнивающую и хлещущую водой через вскрытые раны руку, и блеснуло в её ладони жемчужным блеском.

Ясно. Старый трюк. Жемчужинку показала, а та, дурёха, подобрала. И стала Мавка ей хозяйкой.

–Отпус-с-ти, – прошипела Мавка, – не гонитес-с-ь, уйду. Не трону…

Томаш взглянул на сестру со смешком:

–Что скажешь?

–Руби гадину! – провозгласила Агата и в её руке сверкнуло лезвие кинжала.

Город хорошо снабжал Инспекцию. Он тоже не верил в прощение без уничтожения.

Себастьян отшатнулся. У него был точно такой же двусторонний кинжал, но орудовал он им явно хуже, и потому решил не вмешиваться. Томаш и Агата справлялись и без него – они бились с Чёрной Мавкой привычно и легко, и пусть та пыталась перехватить то одного, то другого, и пусть взывала к воде и хлестала гнильём воды как хлыстом по ним, пытаясь задеть – отлажены были их действия и вскоре…

Мавка захрипела, когда кинжал Агаты пропорол её живот и полилось чёрное гнильё, заплескало каплями по песку и, встретившись с ним, заскакало чёрными жемчужинками по всей поверхности.

–Вот же дрянь! – Агата принялась судорожно хватать жемчужинки, сгребать их и швырять в воду. Это Себастьян мог повторить и рванул помогать, но первая же ошпарила ему ладони, он вскрикнул и увидел, что и у Агаты ладони красные, обожженные, но она терпела.

Работа важнее боли.

–Бесишь! – сообщил Томаш и отрубил Мавке голову, он и впрямь разозлился – грязное вышло дело, не изящное, но с Мавками почти всегда так – они плещут в стороны, из них выходит много ила и гнилой воды. Другое дело рубить Леших! Или Лихо цепями вязать, вот там весело. А если на стрыгу след выведет, так и того веселее – те всегда какие-нибудь частушки смешные знают, а сколько брани от них почерпнуть можно!

Отрезанная голова ещё верещала в его руках, но вскоре это прекратилось, и она изошла змеиными каплями по его одежде и по тому же песку, уползла в воду.

Серая тень загубленной Ганки хлопнула и треснула, разрываясь.

–Бедолага, – промолвила Агата, тяжело дыша. Она собрала много, но все они знали, хоть и не говорили, что собрано не всё и долго ещё будут здесь обретаться соблазны, и долго ещё будут рыдать здесь тени загубленных, из жемчужинок поднятых.

Но «бедолага» относилось к Ганке. Себастьян смутно знал, что души, увлечённые утопленниками, не возвращаются в покой, но уточнять, что именно с ними происходит дальше, не стал. Уже если Агата говорит «бедолага», то лучше не знать.

–Напиши что Мавка уничтожена, – попросил Томаш, валясь на мокрый песок. – И что мы молодцы.

–А Наместник – скотина, – продолжила Агата. – Не, не так, но чтобы понятно было, что это так.

–Он же нам не чинил препятствий, может пожалеем? – робко спросил Себастьян. Он приходил в себя. Это была первая схватка, которую он видел так близко, и ему хотелось верить, что последняя.

–Ты что, дурак? – поинтересовалась Агата, – ты понимаешь, что жемчужинки – это провал? Всё равно их кто-нибудь тут ещё найдет. А ну как утопнет? Или утянут его души? Грязно сработали ведь.

–А причём тут Наместник? – Себастьян был хорошим человеком, совершенно непригодным к полевой работе.

–А Городу мы как это объясним? На кого свалим? – Томаш сел на песке. – Фу… ребят, что-то я проголодался. Вы как?

–И я! – Агата поднялась на ноги так резво, словно и не дралась с Мавкой.

Один Себастьян остался дурак дураком.

–Да не переживай, – успокоила его Агата, заметив смятение, – не он первый, не он последний, если чего не случится, так он тут и останется. Да и разве не виноват он? Да, и по поводу блаженки тоже напиши.

Себастьян напряжённо кивнул. Как-то не так он представлял себе работу в полевых условиях Инспекции. Кто же его дёрнул оторваться от бумаг и попроситься в боевое дело?

(*) Мирок Инспекции откроется 22.07.2024