Чтение стихов Александры Писарник.

Мне попалась книжка стихов Алехандры Писарник. Неоднозначная поэтесса, но что-то в стихах было, что меня заинтересовало. Я представил, как в Германии пришел к власти Гитлер и из Польши евреи поехали, кто куда мог. Родители будущей поэтессы поехали в Аргентину, где и появилась на свет маленькая Блюма. Как она стала Алехандрой есть много статей. Меня они не итересесовали.

Девочка закончила еврейскую школу и поступила в столичный университет. Свобода на неё подействовала сильно, она увлеклась современной литературой и стала брать уроки рисования. Она опубликовала первую книжку, которая мне и попала в руки. Нетрадиционная в своей новой студенческой жизни она рано познала все грехи, что противоречило еврейскому взгляду на жизнь. Произошел психологический слом, который и привёл её к ранней смерти. Раздвоение личности проглядывается почти в каждой её книге. За это раздвоение ей давали премии в Нью Йорке и Париже. Испано язычный европейский и американский бомонд того времени её боготворил.

Я стал смотреть её рисунки и черновики, благо все материалы из музеев оцифрованы и есть в сети. Потом вспомнил, как сам писал первые рассказы. Была перьевая авторучка, лист бумаги и печатная машинка. В 60-70 годы прошлого века ещё было живо чистописание и каллиграфия. Анализировали почерк психологи и даже криминалисты. Почерк многое говорил о душевном состоянии человека. Движение руки и движение мысли были синхронны. Каллиграфия букв отличается от каллиграфии иероглифов. При написании иероглифа работает тело, а не одна рука. Иероглиф не буква и не звук, это картинка в квадрате. Каждый иероглиф имеет смысл и правила формирования в соответствии со смыслом.

Литератор берёт лист бумаги. Лист, а не тетрадь с листами. Он пишет, исправляет, комкает, выбрасывает, когда на пол, когда в урну, пока не добивается нужного ему результата. Алехандра не выбрасывала, она всё выкладывала на один лист с исправления и рисунками. А потом всё перепечатывала на машинке.

При таком подходе связь между строчками могла и отсутствовать. Стихи надо было додумывать. Чем я и занялся. Я понял, что Алехандра читала написанное на бумаге вслух. Каждая фраза была яркой. Из фразы можно было написать эссе. Она была хорошая эссеистка.

Такой концентрации идей нет у классиков 17-19 веков. У них есть течение мысли, как течение Темзы или Рейна. Тогда даже сорт бумаги продумывался, перед тем, как сесть писать текст. Черновики хранились. Все мысли, доверенные бумаге были ценными.

Затем наступила эра машинописи, скорость написания увеличилась, содержание классиков 20 века превратилось из реки в ручей, который шумел на камнях, как пальцы стучали по клавишам. Сейчас время искусственного интеллекта. Можно и не печатать руками, а чётко произносить фразы и лэптоп тебе их сам напечатает. Но от этого устаешь. Это не не творческая работа. Скомкать лист бумаги и бросить его в мусор, это разрядка от накопившегося стресса. Мои руки перестали следовать за мыслями. Это эмоционально другой труд.

Я нашёл свои старые тетради и стал читать их. Я вернулся в прошлый век. Собрался с духом и купил набор для каллиграфии. Долго выбирал бумагу для письма и рисунка. Каждая бумага требовала своего текста. Я перестал быть рабом своего говорящего лэптопа. Все переживания и сомнения должны быть на бумаге, я их сам там вывожу, своими руками. И пока пишу, я думаю. А когда говорю, то время на раздумье нет. Человек ищущий, должен выходить из скучной реальности. Стихи Алехандры звучат. как из потустороннего мира, где мы все живём, а настоящие будни, это выдуманные и навязанные нормы, которые нас сковывают ради мифического порядка, который рано или поздно ведёт к личному конфликту.