Будни.

Холодно.
Я кутаюсь в свой дешевый китайский пуховик, купленный на распродаже три года назад. Но мне все равно кажется, что капли ледяного дождя бьют меня по коже, словно куртки на мне вовсе и нет.
Порывы ветра вывернули мой зонт уже три раза за это утро, поэтому я оставила попытки его применения и убрала мокрый и, похоже, сломанный прибор в свою старую сумку.
Мерзко.
Сегодня утром, пока я собиралась на работу, я вновь видела этот дурацкий рекламный ролик. Тот самый, где парень, подпрыгивая и напевая глупую песенку, бежал по улице к своей мечте. А голос диктора счастливо вещал: «Сегодня – понедельник, поэтому Вы улыбаетесь. Найдите работу мечты в нашем агентстве…»
Я хотела швырнуть пультом в телевизор, но в последнюю секунду одумалась. Телевизор – вещь дорогая, до зарплаты еще целых две недели, а денег на моем счету – ровно 103 евро и 51 цент.
И все же. Покажите мне хотя бы одного человека, который бы с такой радостью бежал на работу. Найдите мне этого счастливчика в нашем магазине, и я подарю Вам и свой раздолбанный телевизор, и целых 103 евро и даже, если хотите, сожру пульт вместе с батарейками.
Ненавижу рекламу.
Автобус, наконец, подъезжает, не забывая обрызгать меня и мой многострадальный пуховик холодной и грязной волной.
— Упс, простите, мадемуазель, — виновато улыбается водитель, открывая мне дверь. Ему нет и двадцати пяти, и в глазах застыли озорные искорки. Наверное, в этот момент я выгляжу особенно жалко, поэтому мальчишка открыто не смеется. Я ничего не отвечаю, и, наступив на пару ног случайных пассажиров, ныряю в толпу.
После 20 минут в трясущемся автобусе и 30 минут в переполненном метро, я бегу по лужам под проливным дождем (ну, и где же эта чертова улыбка в понедельник, мистер агент, нашедший мне работу?).
Очень хочется курить, но в пачке осталось всего три сигареты. В Париже дорого курить: 7 евро за двадцать никотиновых палочек. С моей зарплатой лучше бы сразу же отказаться от этой золотой привычки, но с моей «распрекрасной» работой курить – самый дешевый способ снять стресс. И вообще, нужно порадоваться, что я не нюхаю белый порошок, который стоит в десятки раз дороже.
Я подбегаю к черной, обшарпанной двери («Вход для персонала»), возле которой кучкуется мокрая толпа. Они-то как раз курят, спрятав еле заметные огоньки под навесом. Вдохнув во все легкие завораживающий запах дыма, я уступаю себе право присоединиться к коллегам по несчастью.
После промокшей сигареты в замерзших, дрожащих руках, я все же чувствую себя немного лучше. В раздевалке холодно. Мой промокший пуховик, наверняка, не высохнет здесь до самого вечера. Я вообще удивляюсь, как еще не простыла с такой-то погодой и с такой легкой одеждой. Наверное, мой организм панически боится заболеть и потерять вместе с больничным крохи и без того мизерной зарплаты.
Я вдыхаю побольше воздуха, закалываю мокрые волосы в подобие рабочего пучка и отправляюсь к себе в отдел. Здесь, как, впрочем, и всегда, царит настоящий бардак. Я ушла с работы в 7 вечера, магазин работал до 8, и такое ощущение, что за последний час здесь прошло стадо слонов, сметая всех и вся на своем пути. Одежда валяется даже на полу, сумки, кстати, тоже. Идеальный порядок превратился в смутное воспоминание. Я вздыхаю и принимаюсь за работу.
— Лили, можно Вас на минутку?
Я даже не успела сложить все разбросанные футболки в одну красивую стопку. Аксель идет ко мне, и я пытаюсь выдавить из себя подобие улыбки. Той улыбки, с которой в долбанной рекламе подчиненные обращаются к начальству. Плохо у меня, однако, получается, и я оставляю попытки выглядеть благодушно.
— Здравствуйте, Аксель, — я мысленно поздравляю себя за то, что у меня получается говорить ровным, спокойным и даже чуточку приветливым голосом. Надеюсь, что она не заметит, как дрожат у меня руки, и как напряжены мышцы спины.
— Лили, мне нужна статистика за прошлую неделю, — Аксель всегда обходилась без приветствий и без вежливых междометий.
— Да, конечно, — киваю я. — Я только закончу уборку и…
— СЕЙЧАС, — отчетливо произносит директриса каждую букву.
— Хорошо, — я с силой смахиваю со стола помятую футболку и достаю свою тетрадь.
Аксель стоит у меня над душой, пока я листаю страницы и тыкаю трясущимся от злости пальцем в калькулятор на своем стареньком телефоне. В конце концов, она-начальница и почему бы ей самой не рассчитать все показатели? Или в ее рабочем контракте написано, что главной миссией директорской работы является постоянное и бессмысленное унижение персонала?
Я пытаюсь сосредоточиться.
Слышу смех Аксель и невольно поднимаю голову от колонки аккуратных цифр.
— Ой, не говори, я так вкалываю, что просто сил нет. На мне целых четыре отдела, и, пока я не раздам люлей, ни одна скотина не захочет работать.
— Ты, наверное, так устаешь, — участливо отвечает на эту тираду Джо, парень из соседнего стенда. Я его вначале считала хорошим. Пока однажды этот козел не нажаловался Аксель, что я ушла курить в момент, когда в моем отделе было целых три покупателя (На самом деле, я просто ушла домой, так как отпахала уже десять часов подряд, а платят мне, как известно, только за семь, и я имела на это полное право. Только вот до сих пор звучит в ушах крик Аксель «Да, как Вы посмели?»)
— И не говори, Джо, просто кошмар…
Она, возможно, пытается его склеить. Только вот глаза у нее косые. Мужикам это обычно не нравится. Да и кому понравится, когда собеседник вроде бы на тебя смотрит, но левый глаз у него почему-то разглядывает потолок?
Я возвращаюсь к подсчетам.
— Лили!
Черт! Черт! Черт!
Люсинда, начальница этажа, энергично подходит ко мне. Ее не совсем чистые рыжие волосы иногда напоминают мне змей медузы Горгоны, которых неудачно осветлили перекисью.
— Почему такой бардак в Вашем отделе, Лили? Немедленно разложите вещи по полкам!
Говорит она всегда быстро, уверенно и зло. И даже ее фальшивая улыбка не способна скрыть морального удовлетворения от унижения других.
— Но Аксель попросила меня…
— Пререкаетесь? — она прищуривает глаза, отчего напоминает перепившую китаянку.
Спорить бесполезно. Я ищу глазами Аксель – она все-таки моя непосредственная начальница, но та, учуяв, видимо, своим задним местом толику опасности, предпочла незаметно сгинуть.
Я киваю. Прячу тетрадь, хватаю футболку.
— И займитесь клиентом, он у Вас уже целую минуту выбирает свитер, — строго поучает меня Люсинда.
Как же хочется курить.
Я иду к мажористому парню, задумчиво перебирающему вешалки.
— Добрый день, могу я Вам помочь?
— Да, — тут же отвечает он, опустив каноны вежливости. Видимо, мама не научила его здороваться с тем, кто, здоровается с тобой. — Мне нужен этот свитер, но размер медиум. Есть?
Я судорожно вспоминаю двадцать коробок одежды, доставленных вчера. Когда я их раскладывала, видела ли я этот пуловер? Да. Вроде бы.
— Я проверю на складе, дайте мне пару минут.
Он делает нетерпеливый жест рукой. Вроде, бегите уже быстрей, нерасторопная Вы девушка.
И я бегу. Сначала через весь магазин на вахту, за ключом. Затем то же расстояние в противоположном направлении. Два этажа по высокой винтовой лестнице, три коридора, направо, направо. Склад. Здесь, как всегда сыро. Неуютно. Я роюсь в огромной, пыльной коробке, достаю, наконец, его кофту. Хлопаю дверью, бегу назад.
Пока клиент примеряет товар, я раскладываю футболки. Люсинда следит за мной издалека и удовлетворенно кивает.
— Лили!
Я вздрагиваю, отчего на последней майке образовывается большая некрасивая складка.
— Да, Аксель? — и снова мне удается говорить ровно. Мои голосовые связки словно живут отдельно от измученного стрессом тела.
— Статистика, Вы не забыли?
— Я сделаю ее через пять минут, — я пытаюсь виновато улыбнуться, но, видимо, у меня это снова не выходит. — Люсинда попросила сначала убраться.
Косые глаза Аксель от злости лезут на лоб, и если бы я осмелилась ее сфотографировать в эту секунду, то получилась бы замечательное фотопособие: «Каких мимик избегать, чтобы не казаться дауном».
— Через пять минут мне нужно уже отправить ее боссу! Неужели тебе так трудно посчитать?
— Тогда помогите мне сложить вещи, — тихо отвечаю я.
Бесцветно голубые глаза Аксель готовы выпрыгнуть из орбит.
— Что? Я? Сложить? Если ты не можешь справиться со своей работой, то…
На «ты» она называет меня, когда действительно злится.
— Скажите, а у Вас есть такой же свитер, но другого цвета? — вылазит из кабинки парень.
— Да. Голубой, — как можно более вежливо отвечаю я.
— Покажите.
Аксель скрещивает руки на груди и ждет. Я снова бегу на склад, проклиная по дороге свой отдел, где я уже полгода как прошу поставить какой-нибудь комод с выдвижными ящиками. Места на стандартных вешалках катастрофически не хватает для того, чтобы разместить все валяющиеся на складе вещи, а клиенты стали, на удивление, капризными. Видимо, постоянный холодный дождь, туман и слякоть действуют раздражающе не только на меня и моих начальниц. Зима в Париже всегда была невыносимой.
— Вот, пожалуйста, — слегка запыхавшись, я протягиваю клиенту кофту, откопанную в завалах склада непосильным трудом.
Он слегка кривит губы.
— А. Голубой. Нет, мне не нравится этот цвет.
Боже! Как бы мне хотелось засунуть ему этот свитер ему прямо в…
— Лили, Вы еще не разложили вещи? — Люсинда издалека посылает мне новую волну стресса.
— Нет уж, ты сейчас же делаешь статистику, — Аксель шлепает ладонью по стеклянному столу, оставляя на нем жирный отпечаток своей пятерни. Она, видимо, забыла, что стол этот отмываю тоже я.
— Хотя мне и не нравится, я все же померю. Но мне нужен размер медиум, — вклинивается парень из примерочной кабинки.
— Но это и есть медиум, — совершенно теряюсь я.
— Он какой-то маленький. Нужен побольше.
В этот момент я хочу закричать. Громко и выразительно. Послать всех к чертям, развернуться и уйти из этого ада. Я проглатываю слюну, чтобы заткнуть самой себе рот. Работу искать тяжело, а с плохой рекомендацией, так вообще, невозможно.
— Я сейчас принесу, — покорно шепчу я клиенту. — Подождите, пожалуйста, я…
— Быстрей!
Когда я, готовая к новому спринту, поворачиваюсь к дверям, то слышу испуганный крик. И странные, сухие, щелкающие звуки, словно кто-то запустил череду громких, взрывающихся хлопушек. Снова крик. На этот раз мужской. Обрывающийся внезапно на невообразимой ноте.
— Всем на пол! Лежать! Не двигаться!
Секунды все же имеют свойство превращаться в вечность. Я чувствую во рту соленый, металлический вкус, и тут же понимаю, что всего лишь прикусила себе язык. Рядом со мной, запутавшись в складках своей длинной юбки в горошек, на пол бухается Аксель. Я даже слышу, как ее шпилька рвет легкую ткань, попавшуюся ей на пути в момент падения. В двух метрах от меня, недовольный клиент, так и не успевший зашторить примерочную кабинку, в ужасе оседает вниз, все еще держа в руках ярко-голубой свитер.
Чуть дальше на полу уже лежат человек десять. Я вижу рыжие волосы Люсинды, подметающие грязный, пыльный паркет, а в голове проносится мысль, что ее прическе это нисколько не повредит, так как она и так моет голову безумно редко. В метре от них лежит охранник. Я даже не могу вспомнить его имя, но он всегда был со мной добр. Я не вижу, куда попала пуля, но лужа крови, вокруг его обездвиженного тела говорит о том, что умер он быстро. Наверное.
И, наконец, я замечаю его. Невысокий. Можно даже сказать симпатичный. Темные волосы слегка вьются, видимо, отправляясь сюда, он-таки попал под дождь. В его глазах застыл такой ужас, что на секунду, мне кажется, что он тоже – невинная жертва. Случайный клиент. Затем, я вижу автомат в его руке и вздрагиваю так, словно меня ударило током. Я никогда раньше не видела оружия так близко.
— Лежать, я сказал! — он поворачивается вокруг себя, видит застывшего в изумлении Джо, возвращающегося из туалета. — НА ПОЛ!
Он стреляет в потолок. Один раз. Потолки у нас высокие, как-никак, люксовый магазин. Пуля застревает в штукатурке, на голову парня сыпется белая крошка, так похожая на снег.
Джо ныряет вниз, стукается головой об столик с компьютерными сумками и громко пыхтит.
Я все еще не могу пошевелиться, когда парень с автоматом поворачивается ко мне. Его брови ползут вверх, но, в отличие от раскосой Аксель, ему это идет. Он похож на мальчишку из рекламы геля для душа и, если бы не оружие, то я бы попросила у него автограф.
— Тебе особое приглашение нужно? — негромко спрашивает он, поднимая на меня дуло автомата.
Аксель отползает от меня на добрые тридцать сантиметров, разрывая свою юбку еще больше. Я всегда знала, что она трусиха.
— Стреляй! — спокойно и уверенно говорю я преступнику. — Давай. Я готова.
От неожиданности он опускает автомат на несколько сантиметров. Если он попадет в живот, вместо сердца, умирать будет больней. Я развожу руки в стороны.
— Что же ты ждешь? Я не ложусь на пол! Вперед, герой!
Он не арабской внешности. Темные волосы, но совершенно белая кожа. Светлые глаза. Только мешки под глазами слегка портят его красивое лицо. Или даже придают загадочности. Автомат опускается еще на пару сантиметров.
— Как там у Вас? «Аллах Акбар!» и погнали убивать, чтобы доказать этому миру, что у Вас самый лучший Бог? Ну, так давай! …

Он опускает оружие, подтверждая мою изначальную догадку. Это не фанатик. Нет. Что-то другое привело его сюда. Ненависть? Месть? Желание прославиться?
— Я не террорист! — кричит он почти испуганно и отступает на шаг назад. — Я пришел отомстить.
Внезапно для самой себя, я истерично хихикаю. Дуло оружия снова впивается мне в грудь.
— И что же? Тебе продали футболку с дыркой, а затем не вернули деньги? Я всегда знала, что Бог покарает меня за это.
— Заткнись! — рявкает он. Я вижу капли пота на его усталом лице. Или это последствия дождя? Руки у него были заняты автоматом, вот он и не вытер воду на лбу.
Что за идиотские мысли посещают в такую минуту мою явно нездоровую голову?
— Я пришел за ней, — он тыкает автоматом в толпу. Я вижу, как рыжие волосы Люсинды начинают трястись, словно их хозяйка пытается стряхнуть с кончиков ошметки пыли. — И я тебя не трону, если ты прямо сейчас ляжешь на пол.
Ох уж эта Люсинда. Оказывается, желание гадить чужие жизни иногда может быть наказуемо.
— Ты убьешь ее? — даже Аксель слышит радостное возбуждение в моем голосе. — Эту рыжую стерву?
— Да.
В наступившей тишине я слышу вдруг громкий отчетливый звук испуганной попы. Кто стреляет в пятку, попадает в нос? Рыжая Люсинда, у нее понос. Ха-ха-ха! Надеюсь, что она не просто испортила воздух, но и запачкала себе трусы.
— И что же она сделала тебе? — я заинтересованно хлопаю глазами. Аксель, отползшая от меня уже примерно на метр, испуганно вздыхает.
— Алан, Боже, прости, — шепчет в пол Люсинда.
Значит, его зовут Алан. И пришел он, действительно, по делу.
— Испоганила жизнь своими постоянными придирками, — после небольшого колебания отвечает мой собеседник. — А, когда я один раз обозвал ее «сукой», то добилась моего увольнения за неуважительное обращение к начальству.
— Ай. Ай. Ай, — я качаю головой. — А, по-моему, «сука» ей подходит гораздо больше, чем Люсинда. Я бы даже сказала, что родители реально не угадали с именем.
Снова громкий протестующий пук.
Парень поднимает автомат. Но в его глазах я вижу надежду. Нет. Призрак надежды. Неужели никто и никогда его по-настоящему не понимал? И неужели он думает, что я смогла бы его осудить за то, что он хочет поквитаться с этим куском говна?
— Я потерял работу. Не смог обеспечить жену, и она бросила меня. Даже мои родители отвернулись от меня, когда я попросил у них в долг. И все началось с этой жирной рыжей суки, — Алан наставляет автомат на грязную шевелюру. Его руки дрожат, а зря. Я бы не дрожала, если бы передо мной в такой же позиции лежала Аксель. Я бы даже не стала тратить время на диалоги.
— То есть ты убьешь только ее? — я нервно облизываю губы. — Больше никого?
— И с-себя, — тихо отвечает Алан. И тут я, наконец, понимаю, почему в его глазах застыл такой ужас. — Мне не зачем жить.
— Ах так? — я слышу, как в метре от меня испуганно ворочается Аксель. — Больше никто из этого магазина тебе не навредил?
Я пришла сюда полгода назад и не имела чести познакомиться с таким замечательным человеком. Но, вся команда здесь уже давно. И таких отвратительных людей я, если честно, не встречала ни разу. Неужели они его не доводили? Неужели только Люсинда была к нему несправедлива? Ни за что не поверю.
— Что ты имеешь в виду? — Алан взвинчивает автомат вверх и снова стреляет в штукатурку: реакция на движение Джо. Тот замирает в скрюченной позе и негромко скулит. Зная трусость своего коллеги, я уверена, что он собирался попробовать убежать. Вот только куда? Путь отрезан сумасшедшим с автоматом. Мало того, что Джо труслив, так еще и не далек.
Я притворяюсь, что мне совершенно плевать на выстрел. В конце концов, разве можно прерывать из-за таких глупостей столь светскую беседу?
— Я имею в виду… Подожди… Можно я закурю?
Не дожидаясь разрешения, я достаю из кармана брюк потрепанную пачку.
Глаза у Алана становятся, как блюдца. Он действительно представлял себе другой сценарий захвата магазина.
— Убей меня тоже, — затянувшись шепчу я. — Я больше, действительно не могу. Отправь меня на тот свет.
Алан молчит. Я вдыхаю в легкие слишком много дыма, но удерживаюсь от кашля.
— Да и еще ее, — горящей сигаретой я указываю на Аксель.
Та испуганно взвизгивает. В ее косых глазах я читаю такой ужас, что мне вдруг становится легко.
Где-то вдалеке я слышу вой полицейских сирен. Алан тоже. Он резко переводит автомат на Люсинду. Та испуганно икает.
— Это не смешно.
— Я и не смеюсь, — я швыряю окурок в сторону Аксель и смотрю Алану прямо в глаза. — Ты думаешь у тебя одного жизнь пошла под откос вместе с этой работой? И думаешь, что только тебя донимало начальство? Эта мерзкая тварь (я делаю неопределенный жест в сторону своей начальницы, забившейся под стол с футболками) гнобит меня каждую секунду своего времени. И даже, когда я дома. Пишет мне свои идиотские сообщения. Я и не знаю, кого я когда-либо ненавидела больше, чем эту суку!
Алан молчит. Моргает пару раз. Затем его губы растягиваются в саркастической улыбке.
— Ну, да, скажи мне еще, что ты хочешь умереть. Ты красивая девчонка, работающая в приличном магазине и получающая свою приличную зарплату…
Он направляет на меня свое оружие. Я физически ощущаю, как Люсинда облегченно вздыхает. Еще бы. Я продлила ей жизнь на несколько минут. Могла бы и поблагодарить…
— Я пришла сюда работать полгода назад, — я достаю из пачки последнюю сигарету (умирать, так с музыкой), — мне тридцать, но до этого я никогда не работала. Муж содержал меня. А потом я забеременела, а он встретил другую. Молодую. Двадцатилетнюю модель. Чтобы я ни в коем случае не родила и не потребовала с него алименты, он…
Голос срывается. Я закуриваю. Кашляю, но снова втягиваю в себя дым.
— Он избил меня. И спустил с лестницы. Я потеряла его ребенка, да и вообще больше никогда не смогу иметь детей… Ах, да. Мой муж из полиции. С хорошими связями. Поэтому, естественно, мое заявление где-то потерялось.
Весь магазин слушает мою тираду. Даже Люсинда перестала пердеть. Аксель пытается поймать мой взгляд, но я не даю ей такой привилегии.
— Я живу в малюсенькой комнате под крышей. Наверное, раньше это был чей-то чулан. За аренду отдаю почти всю мою зарплату. Мне даже курить не на что, — в подтверждение своих слов я делаю долгую, глубокую, вдумчивую затяжку. — Меня взяли сюда на работу с большой милости босса, ведь опыта-то у меня нет. И каждый день эта маленькая, косая сука отравляет мою и так безрадостную жизнь.
Алан завороженно смотрит мне в глаза. Я делаю два шага в сторону Аксель и ставлю свой промокший, грязный ботинок возле ее аккуратного носика. Она не шевелится. Даже не моргает. Лишь дышит. С усилием. Пытается надышаться перед смертью.
— Я делаю всю СВОЮ и ЕЕ работу и ни разу не услышала даже «спасибо»! Друзей у меня никогда не было, родители далеко, да и денег у них нет, чтобы помочь. Мне действительно не зачем жить.
Алан молчит. В полной тишине мы лишь слышим нарастающий звук полицейских сирен.
— Давай же! — я пригласительно поднимаю руки вверх. — Убей же меня. И ее! Позволь своему автомату сделать кучу добрых дел.
Он, наконец, выходит из оцепенения. Подходит ко мне, все еще держа меня на мушке. Останавливается в паре метров. Ждет.
Я проглатываю комок в горле, бросаю в Аксель второй потухший окурок. Он падает ей прямо в волосы, путается в ее кудряшках. От этой картины я невольно улыбаюсь.
— Ты хочешь убить ее? — Алан с сомнением рассматривает мою начальницу, застрявшую под столом.
— Да, если бы у меня был автомат, то я бы не колебалась, — я поправляю волосы, выбившиеся из моего все еще мокрого пучка. Когда я его закалывала? Час назад? Никогда не думала, что можно провести шестьдесят минут с такой пользой.
— А ты умеешь с ним обращаться? — я поднимаю глаза и вижу, как лицо Алана озаряет свет. Вот, что происходит, когда находишь понимающего человека. Даже в такой невероятной ситуации.
— Нет, — честно признаюсь я. — Но ради этой суки… Я бы научилась.
Полицейская сирена звучит уже совсем близко. Да и голоса, усиленные громкоговорителем, долетают до наших ушей.
Алан стоит уже рядом со мной. Я чувствую запах пота от его подмышек, но притворяюсь, что мне плевать. Цель, как говорится, оправдывает средства.
— Хочешь нажать на курок? — он больше не боится смерти. Ни последствий. Я, можно сказать, дала ему право на убийство.
— Да, — шепчу я, глядя ему в глаза.
Он протягивает мне автомат. У меня руки не дрожат (как ни странно). Я хватаюсь за мощный холодный ствол, словно утопающий за спасительный оранжевый плот.
Мы вместе наводим дуло автомата прямо в раскосое лицо.
Про себя я думаю, что она могла бы хотя бы извиниться за все то, что вытворяла со мной за последние полгода. Она могла бы хоть раз наступить на горло своей гордыне, спесивости и злобе. Она могла бы раскаяться.
Ха. Как можно ждать от этой суки какого-либо человеческого жеста?
Я изо всех сил прижимаю к себе автомат, кладу палец на курок и четко, сильно и продуманно, как и на уроках бокса в своем далеком детстве, бью прикладом Алана прямо под дых.
От неожиданности он вопит и выпускает из рук заветный ствол.
— Что-о-о-о? Что ты делаешь? — задыхаясь лепечет Алан, но я бью его еще раз оставшимся у меня в руках автоматом. Точнее его прикладом.
— А-а-а-а-а, — воет он, оседая на пол.
— Бегите, — кричу я лежащей толпе. — Бегите сейчас же! Зовите полицию!
— Сука! — вопит Алан, но я навожу на него дуло его же оружия.
— Не двигайся, придурок.
Он пытается все-таки встать. Я пинаю его своим мощным ботинком, и он снова падает.
— Но почему? — хныкает он, словно непослушный ребенок. — Она же портит тебе жизнь? Ты же хотела умереть…
— От твоих что ли рук, мерзкий кусок дерьма? — я изо всех сил сдерживаю смех.
Аксель пытается выбраться из-под стола, но уже во второй раз плюхается на попу. Я вижу Люсинду, бегущую к дверям, и понимаю, что она действительно испачкала себе штаны. Алан никак не может подняться, а каждый раз, когда он тянет руки к дулу автомата, я ловко пинаю его правой ногой. Все-таки, курсы самообороны — замечательная вещь.
— Убей меня! — кричит он. — Ну же! Убей!
— Нет уж.
— Зачем ты так со мной? — он снова хныкает, и я вижу, как из-за поворота показывается несколько полицейских. Они, наверняка, в курсе происходящего, так как их оружие нацелено не на меня (с автоматом), а на парня, лежащего у моих ног.
— Потому что ты неудачник, — тихо отвечаю я. — Поэтому даже умереть ты не сможешь так, как хочешь.
***
Мы, укутанные в блестящие одеяла спасения, сидим возле полицейской машины. Большая часть бывших заложников молчит. Кто-то нервно плачет. Я курю: полицейский отдал мне целую пачку Мальборо (7 евро, как никак!), и мне совершенно наплевать на весь окружающий мир. Люсинда подсаживается рядом со мной. На ней другие, чужие и чистые штаны. От мысли о том, что она наложила в свои предыдущие брюки, мне становится весело.
— Лили, — тихо говорит мне она, и ее голос слегка дрожит. — Ты спасла мне жизнь.
Я киваю. Жаль, что я не успела спасти охранника, получившего пулю прямо в сердце. Его звали Дерек. Правильно, Дерек. И он был единственным нормальным человеком в этом чертовом магазине.
— Прости, что я была к тебе несправедлива, — Люсинда сжимает руки в кулаки, и я вижу, как белеют костяшки ее пальцев. — Я и не знала, что ты… потеряла ребенка… и твой муж…
Аксель сидит в паре метров от нас. Она поднимает на меня свои раскосые глаза и в них читается все сочувствие этого мира. Возможно, она тоже хочет извиниться, но ее останавливает все то, что я сказала о ней полчаса назад.
Я едко улыбаюсь.
— Боже, какие вы все-таки дуры.
Аксель опускает глаза так резко, словно получила пощечину. Люсинда испуганно моргает.
— П-п-почему? — все-таки выдавливает она из себя, пытаясь разглядеть в толпе полицейского.
Она, наверное, думает, что я окончательно свихнулась.
— Первое: втереться в доверие. Второе: показать, что ты его действительно понимаешь. Третье: указать на другую жертву, чтобы парень совсем запутался. Четвертое: подойти на расстояние вытянутой руки. Пятое: ударить тогда, когда он совсем не ждет. Курсы самообороны, девочки.
Люсинда испуганно отсаживается от меня. Качает головой.
— То есть?
— Не буду скрывать, вас я действительно не люблю. А, особенно, Аксель (я бросаю в ее сторону взгляд, полный, как я надеюсь, презрения), но благодаря этому я смогла его заинтересовать. Заставить слушать, вместо того, чтобы стрелять.
Тишина вокруг меня становится совершенно непроницаемой. Словно передо мной поставили невидимую стену, сквозь которую не проникают никакие звуки. Аксель прижимает руки ко рту. Мне кажется, что ее сейчас вырвет.
— Что касается мужа, то я еще ни разу не была замужем. И беременной кстати, слава богу, тоже еще не была. У меня есть жених – замечательный парень. Богатый, кстати. Через три месяца – свадьба. И тогда, наконец, я брошу эту чертову работу и посвящу себя семье. Вы, конечно же, этого не знали. Просто не интересовались. Но…я не собиралась сегодня умирать от рук этого психопата.
Мне хочется добавить «Спасибо за внимание», но Аксель наклоняется к земле. Она изрыгает из своего рта вонючую коричневую жижу. Люсинда же хохочет, но вскоре ее удушливый смех переходит в истеричное рыдание.
А я…
Я улыбаюсь. Наконец-то, не фальшиво и натянуто. А по-настоящему.