предисловие
Каждый день, идя на работу, аль в иное место, вы ведете самую настоящую борьбу в себе. Встать или уложиться спать далее, послать своего начальники или снова все сдержать в себе, обидеться или предать ситуацию логике, решив проблему.
Каждый из нас является одним большим полем битвы, о котором почти никто не знает и , только находясь вместе со своим любимым в симбиозе, ему тоже открывается эта битва, в которой он становится вторым лидером, уничтожая ваших врагов. Но не всегда….
Он явится на поле боя, низвергнет всех в ад, а после, своими же силами, достанет из недр преисподней эти души и возглавит орду против вас, навеяв хладную бурю слабости, боли, бессилия, отчаяния, которой сопротивляться вы не способны, а лишь собрать все свои силы и создать этот щит, что не пропустит ни единой стрелы в ваше сердце.
Быть сильным — значит уметь защищаться от всех болей мира, преодолевая их, рано или поздно.
начало
Часть I
Ранним утром 28 июня 1914 года по Санкт-Петербургу шел молодой офицер Бестужев. Он спешил домой к матери, куда его наконец отпустили на месяц к родственникам со службы. Шел медленно, как подобает статному солдату в мундире, но сердце его ехало на всех парах, преодолевая все границы дозволенного, в надежде на скорейшие объятия самой родственной души в мире.
Был слабый ветер, обдувающий каштановые кудри молодого человека, которому было около двадцати пяти лет, глаза карие, но взгляд был даже глубже, чем у голубоглазых людей-смотрел вам в душу, ощущая каждую струну вашего сердца, поглощая ваши эмоции в своем. Была маленькая щетина, но безумно ему идущая на вид, так он выглядел намного воинственней и героичней.
Летний сад кончался и он выходил к Неве, откуда складывался чудесный вид на Петропавловскую крепость, так и маня своим видом. Свернул в сторону Исаакиевского собора. Пришел на дворцовую площадь.
Рассвет Петербурга озарял реку, расплескавшуюся на разумы людей, как великая мысль Франции, озаряя людей на великую борьбу. Он все это чувствовал в ветре, идущему с финского залива, охлаждая разум, давая волю всему сердцу на чувства, громадней любого патриотизма.
Александрийский столп возвышался над площадью, раскидывая свои тени, а совсем недалеко от него, около жилого дома, сидели бедняки. Бедные, обделенные жизнью бедняки, подвергнутые великой боли и страданию, обреченные на муку и страдание. Глаза их были черные, но безумно яркие, что в них хотелось смотреть без остановки, подчиняясь их страданию, чтобы остаться, сесть с ними, снять с себя все одежды и медали, а после, оставить краску жизни и познать великое горе.
Он остановился в ста метрах от них, оставив с ними часть своей души, ноющей, бодрящей и сочувственной, и тихо промолвил под нос: «о как бедна Россия! Куда не посмотришь, везде у людей несчастье: умер сын, обокрали, выбросили из дома, не приняли любви. Упаси нас всех, господь, дай им путь к спасению»
Оторвав свой взгляд, он пошел дальше, вспомнив о матери. Вышел на невский, выйдя во дворы, следуя к Коломне.
Зашел в дом безумного течения и постучал в дверь. Из квартиры доносились радостные крики, но узнать точных слов не получалось. Дверь все же открыли.
-милый мой, сынок, это ты — с радостью окрикнула маленькая, постаревшая до седин женщина, которая выглядит, как и любая мама человека, что давно не видела свое любимое дитя.
Они не виделись уже более чем пять лет из-за службы сына в полку, он смог добиться офицерского чина сам, поднимаясь с низов, чем и гордился.
-маменька-одного слова было достаточно. Слеза покатилась по лицу.
Часть II
Квартира была ужасной: на стенах оборванные обои, штукатурка сыпалась, как песок с гор, вся мебель уже покосилась, а окна пропускали всю розу ветров, что вызывала каждый год самые тяжелые болезни у жильца. Кровать стояла на одной ножке, а диван, на который сели родственники, был изодран и порван.
-маменька, как вы, как вы живете, я обязан знать?
-что тебе сказать, Костя, все как всегда. Живу в этой убогой квартире, работаю поломойкой, за квартиру еле плачу.
-теперь мы заживем по другому! Я получаю жалованье и нам не придется мучаться в этих гиблых краях, я тебе слово даю. Еще, маменька, где находится могила отца?
-я знала, что ты спросишь… За городом, недалеко от церкви находится. Ты узнаешь ее сразу — без креста и имени.
-будет теперь там и крест, и имя, я тебе обещаю.
Мать пустила слезу и крепко обняла сына, веря, что теперь все наладится.
-хватит о грустном, обрадуй меня, невеста у тебя есть?
-да, маменька, пока я был на службе, я был близко знаком с полковником из Пруссии и он пригласил меня к себе на ужин, где я повстречал чудо этого света — его дочь. Зовут ее Вильгельмина, но по крещении — Софья.
-какое счастье, мой сын нашел себе невесту, еще и немку! Наш прадед был немцем, вот мы и продолжим свой род с самыми чудесными корнями человека русского и человека немецкого! Я искреннее за тебя рада.
-маменька, мне нужно будет срочно уехать до завтра к графу Шлецеру. В этом конверте двести рублей, купи еды нормальной и отдохни, я скоро вернусь в родимый дом, обещаю
Молчание матери было откровенно радостным, что вызвано искренней любовью к сыну. Так и более ничего не сказав, сын ушел, а мать осталась в доме, пытаясь поверить во все происходящее.
Он отправился в сторону Петергофа, где неподалёку находилось имение Шлецера.
Карета уже подъехала к поместью и погода сразу стала улучшаться, как только он выехал за границу Петербурга, в котором стояла духота от жары и недавно прошедшего дождя.
На пороге стоял сам полковник.
Константин отдал ему честь и они молча зашли в дом.
-полковник, у меня к вам очень личный разговор, я не займу вашего времени?
-мой милый, ваш речь не занимайт мое время — с последним немецким акцентом промолвил он.
-благодарю вас. Вы, наверное, уже заметили, что с недавних пор я стал пристрастен к вашей милой дочери и чувства мои превозмогают при виде ее. Я хотел просить вашего благословения.
-майн добрый приятель, я не слеп и все видеть, потому и дать вам благо… Благосв… Segen[1]. Извиняйт, русский язык для меня еще сложен.
-господин полковник, я вам обязана всем, поверьте, ваша дочь будет счастлива!
-я вам верю. Пройдёмте за стол, обрадует Frau Августу.
Вся семья села за стол и приступила к самым обычным беседам, что могут тревожить людей в обыденной жизни, ведь где, как ни за обеденным пиром можно отвлечься от войны и стать людьми, а не солдатами.
После обедни, Софья и Константин уединились, когда он и объявил о великой радости.
-моя преблагородная Софья, хочу вас обрадовать, ваш отец дал нам свое благословение и ныне, мы можем жениться!
Счастье того дня было великим, и вечером был праздник без гостей, ибо отныне Константин в этой семье им не являлся-теперь он часть семьи.
Через две недели брак был одобрен небесами и счастье явилось в их дом. Но ровен час, как бедствие ворвалось в семью.
Через месяц, в июле 1914 года державе объявили войну и Константин был вынужден явиться на фронт.
Часть III
Мир всполыхнул, как спичка.
Константин бежал по окопу, уворачиваясь от выстрелов врага, но не всегда можно увернуться от боли — его сердце пронзило и он упал посреди боя в полусмерти.
Ужасы войны преследуют нас всех, оставляя в памяти самые страшные воспоминания о боли, потери, ненависти, любви.
Он уложился на родную землю, закрыл глаза руками, окунувшись во мрачные тени людей, которые так и были похожи друг на друга.
«Больно, больно мне. Где же мой ангел, где он! Мы не победим без него, Господи, даруй мне чудо, дай нам спасение, молю тебя!»
Где-то издалека был слышен крик: «Братцы, да откуда они лезут, будто из под земли каждый убитый восстал!?» — последний выстрел.
«Не смогу, не смогу! Может, может встать? Или просто убежать из этого проклятого места? А может застрелиться и окончить все проблемы? Не знаю, не знаю, не знаю…. Солнце ушло — тьма наступила. Не вижу я более дороги, не вижу людей, пули одни, да мертвецы. Останусь ка я здесь, пусть все гибнет, а может и живёт.
НЕ ЗНАЮ Я! «
А где-то в городе, в маленькой комнатушке плакала Софья. Она чувствовала, что ее существование мешает Константину выжить, сподвигая его на большие подвиги, о чем он и сам сказал перед уходом: «я вернусь героем и все это ради вас! » — ей хотелось скрыться и бежать от него, дабы спасти, что постоянно сопровождалось тихим и странным, как-будто из воздуха возникавшим плачем из соседней комнаты
[1] Благословение (с нем.)