В библиотеке видны только спины. Они уезжают наверх . Согнувшись вперед , фигуры медленно поднимаются в своих черных хламидах с накинутыми капюшонами. Свечи — по обе руки от фигур. И вокруг — тишина . Высота пирамиды сравнима с глубочайшими станциями московского метро . Только я — еще меньше , чем там, на этих детских станциях . Выразительны спины безмолвных монахов . Спины служителей книжных страниц , уплывающих судеб , написанных кем — то , но оставленных в библиотеке.
Я пока стою и смотрю на всё в молчаливом оцепенении отстраненного зрителя .
Но их тишина такова , что кажется взрывом. Над моим глухо ухающим сердцем , в страшной оглушающей тишине , уплывают вверх вереницы согбенных монахов.
Ты находишься в основании черной пирамиды без видимых очертаний , пирамиды , выстроенной из темноты . Разтушеванного мраком желтого света свечей хватает только для обозначения фигур. Не помню , откуда этот , повторяющийся год за годом, ставший домашним, детский сон . В лет десять — двенадцать он меня оставил .