В это утро в курилке комбината шли споры. Свет лампы с трудом пробивал себе дорогу через клубы сигаретного дыма. Грязная урна и облезлый настил скамьи вызывали у Алексея ощущения тоски и серости.
Мужики хорохорились, размахивали руками и пытались перекричать друг друга, словно это могло повлиять на исход спора. Дебаты случались здесь часто, ведь новостей в избытке, а у каждого свой «чемодан с аргументами».
Спорили о политике рыбалке, полётах на Марс, но все эти посиделки заканчивались ничем: мужики расходились по рабочим местам, но каждый верил в личную правоту. Позже действо начиналось с начала и так происходило день за днём, месяц за месяцем, год за годом.
Они были заложниками предрассудков и не понимали, что всё это бессмысленно. Но сегодня был особый повод, обсуждали продажу комбината и грядущее сокращение.
— Петрович, ты опять завёлся? — произнёс Алексей. — Ты один против этих оглоедов. Они задавать тебя невежеством.
Петрович носил густые усы с проседью и имел впалые щёки. Он работал слесарем в четвёртом цехе, но обсудить новости в курилке считал долгом. Алексей послушав минуту-другую, нагло вклинился в спор, словно бес овладел им.
— Вы не правы, мужики! Неправы! — кричал Алексей. — Комбинат закроют, а вас выпнут! Им нужна земля для строительства! Я точно знаю, о чём говорю, и вы меня не переубедите!
Через мгновение гул поднялся такой, что сложно было разобрать, о чём идёт речь. На Алексея набросились все обитатели курилки, словно хотели его разорвать. Они поддерживали перемены и не верили в сокращения. Даже Петрович выкрикивал гнусности в его адрес.
Но Алексей был непоколебим, твёрд, как скала. Перерыв закончился, участники дебатов выбросили окурки и разошлись. Воцарилась тишина.
«Дурак! Идиот! — думал Алексей, смотря сквозь стекло сварочной маски на огонёк металла. — Ты ведь говорил себе, что не стоит лезть в эти споры. Ты знал, чем всё это заканчивается. Ну зачем ты в очередной раз туда сунул нос?»
В цехе стоял гул от работы вентиляции, пахло металлом и краской. Алексей погрузился в себя и думал о злосчастном споре: «Да, это дьявол подталкивает меня совершать безрассудства. И ведь ему это удаётся. Я всё осознаю и сдерживаю себя, но в какой-то миг рассудок заволакивает туман, и когда он рассеивается, я понимаю, что совершил что-то плохое. Да, я могу только сожалеть и давать себе обещания на будущее. Как же всё сложно.»
* * *
Помещение столовой комбината осталось неизменным с тех самых времён, когда госплан был превыше всего. В воздухе висел запах «столовской пищи», который напрочь отбивал аппетит. Повсюду раздавался звон столовых приборов и монотонный гул людей.
— Салат с капустой очень вкусный, между прочим, — сказала круглолицая женщина с белым колпаком на голове.
На раздаче было много народа, и очередь двигалась неохотно.
— Да, я, пожалуй, возьму салат, — перекладывая тарелку на поднос, произнёс Алексей.
— Как здоровье, Лёша?
— Люда, скажи, у тебя бывает так, как будто в тебя вселяется бес и ты не осознаёшь, что говоришь? — обратился к ней Алексей.
— Чудак ты, Лёшка. Меньше читай в интернете всякую глупость.
Алексей улыбнулся, взял поднос и направился к свободному столику.
* * *
Из приоткрытого окна доносился шум города. В комнате было тепло и уютно. Алексей сидел в кресле и читал книгу. Он любил почитать что-нибудь интересное. В книгах он пытался найти ответы.
Он пытался понять в чём смысл жизни. Он не мог смириться с тем, что страсти и инстинкты берут верх над его разумом. Он хотел бросить им вызов и подавить их господство. Алексей посмотрел на портрет матери, который стоял на комоде. Она умерла от онкологии около года назад.
«Мам, а ты разобрался в этой жизни, распутала клубок? — мысленно обратился он к ней. — Жаль, что я не успел спросить тебя. Наверное, не хватило смелости. Неужели человек уходит в неизвестность, так и не поняв, кто он есть? Нет, нужно прекращать это самокопание! А Людка всё же права! Точно права! Живи как все, и не думай о загадках бытия. Вот как Петрович, например, из четвёртого цеха. Он доволен жизнью и не забивает голову почём зря, ну разве что новости смотрит. И семья у него есть, и дача, и внуки. Наверное, это и есть счастье. Он даже выпить может с мужиками в гараже, в воскресенье.»
Алексей вспомнил усы Петровича и улыбнулся: «Нет, не смогу я так. Поздно уже что-то менять. Раньше бы смог, а теперь — нет.»
* * *
Вечер оказался по-осеннему прохладным. Трубы-гиганты ТЭЦ без устали выбрасывали клубы пара, создавая в небе многокилометровый шлейф. Алексей сидел на скамейке в окружении голых городских насаждений. На бульваре было пустынно, и редкий прохожий иногда разбавлял холодную пустоту.
«Миллиарды людей на планете, но каждый из нас одинок, — думал Алексей.»
По бульвару в сторону проспекта шёл мужчина.
«Домой торопится мужик, — продолжал думать Алексей. — А разве есть ему дело до моих страданий? У него свои страдания. Я даже не знаю его имени, чёрт возьми.»
Алексей подкурил сигарету, выдохнул облачко и продолжил свой внутренний монолог: «Ну бывает, что выслушает меня приятель, лицо сделает трагическое, головой кивнёт в знак солидарности. Да только нет ему дела до моих проблем. Плевать он хотел на всех с высокой колокольни. А мама, когда умирала, разве её мог кто-то понять в этот момент и разделить страх перед неизвестностью. Она одна предстала перед лицом смерти. Ни я, ни любой другой человек не смог бы утешить её.»
Алексей посмотрел на окна кирпичной высотки, расположенной на противоположной стороне бульвара.
«Не могу я подавить инстинкты! Не могу приручить «внутреннего беса»! Пьянство, вспыльчивость, страх уничтожают меня. Я словно кукла, которую дёргают за ниточки. Мне сорок, а жизнь так и проходит, словно она чужая. Да.. прав был Моэм. Человек бессильно склоняется под бременем своих инстинктов и страстей.»