Задумавшись на остановке, я лишь краем глаза осознал, что подошел троллейбус.
Стал в самом конце у заднего стекла — это место я любил всегда.
И только сейчас до меня дошло — понятия не имею в каком городе нахожусь и куда еду.
При этом, я ощущал абсолютное спокойствие или лучше сказать успокоение.
По пейзажам снаружи — а это были старые деревянные дома, выдвинул предположение, что это Мурманск, Калининград — или — да что угодно..
На ближайшей остановке в троллейбус зашел Гордон.
Не украинский — а наш, Александр, который вел передачи о арт-хаусном кино типа Закрытый показ, а ныне ведет программу Черное и белое или чето такое.
А — мужское и женское — Окна в общем!
При себе Гордон имел акустическую гитару.
Я продолжал стоять у заднего стекла троллейбуса, не зная куда он идет.
А Гордон подобно аскеру (он стоял в метре от меня) начал рассказывать свой речитатив.
Жизнь его круто поменялась в связи с этим напряженным временем и т д
Теперь он занимается лишь музыкой — и музыка его предназначение, потому как ему надо, ишь зарабатывать.
А зарабатывать — он может теперь лишь вот так. Поэтому времени ни на что иное у него не остается.
Эта речь канула в пустошь. Никто и не повел бровью.
Я, поддавшись общему настрою пассажиров троллейбуса, решил не выделяться — и отвел глаза.
Закончив свое прелюдие, Гордон не выказал и ни толики разочарования в отсутствие внимания к нему.
Видимо, подобная ситуация не была в новинку.
Продолжил он с того, что задал загадку, подчеркнув (возможно не словестно), что отгадавший получит приз.
Как звучала загадка я не помню, что-то типа: «Что-то свистит, коробочка звенит, стихами говорит.»
Запомнил я одно — очевидного ответа я не понимал никак. Вокруг реакции никакой не было абсолютно.
У меня возникли кое-какие мысли по поводу отгадки. Еще раз я обернулся, осмотрел весь салон троллейбуса.
И понял — что надо сказать — ну хоть что-то.
«Ваза — или пиала» — я сказал вслух.
«Верно!» — ответил Гордон и удалился метра на 3 в толпу, в центр салона от меня.
Там он выудил глиняную трубку-дудку из кармана. Она больше походила на воронку или на ушную раковину из глины.
Из трубки вылез рак-отшельник. Его клешня удлинилась, минуя всех пассажиров и достигла моего носа.
Непосредственно на последнем, клешня и сомкнулась.
Мгновение спустя клешня отпустила мой нос, сложилась назад в раковину и окаменела. Вся конструкция стала вновь глиняной.
Затем ситуаций повторилась, только целью клешни стало веко моего отца.
Оказывается, мой папа стоял прямо близ меня. Вижу, что у папы на глазу застывает и прилипает кусок хитина.
Сняв этот нарост с папиного века, я понял — что это кусок цветной капусты.
Гордон вручил мне глиняную дудку в руки — и она превратилась в младенца.
У него уже были зубы.
-«Папа!»
-«Я не твой папа!»
Гордон молча наблюдал за нашим диалогом.
Младенец начинает кусать меня, но я понимаю, что ему просто надо что-то погрызть.
-«Папа, тебе надо сходить за табаков и лечь в лечебницу от нервов!»
Я поднимаю глаза на Гордона, который грустно вздыхает.
Осознаю, что это его сын. И он вынужден его использовать подобным образом.
Я просыпаюсь.
На борту теплохода Клавдия Еланская.
Я в Белом море. Но не ощущаю этого.
Кто-то яростно будит меня. Кто-то говорит что я храпел.
Лежу на спине и смотрю в потолок.
Изо всех сил я хватаюсь за обрывки сна, буквально подтягиваюсь на них руками — и встаю.
И иду в сторону ресторана.
Я мыслю максимально прямолинейно. Коридор ведет меня к ресторану.
А ресторан на корме. Значит я иду против направления движения теплохода..
Я вхожу и сажусь за столик к своему другу.
Он уже сидит в компании.
«Мы тебя ждали, что же тебе снилось?»
Я задумываюсь на мгновение — и осознаю, что абсолютно ничего не помню.
Ну а зачем?
А вокруг корпус корабля яростно хлестают волны Белого моря.
И судно несётся к своей конечной цели.
К тому времени как я поднялся на палубу, воцарился штиль.
Пустота — вот что окутывало гладкую поверхность воды.
Вправо-влево-сзади-спереди — да хоть посередине!
Лишь из-под бортов с завидной периодичностью
появлялись
белые
барашки.