Белая ворона. Часть четвёртая

Я постаралась незаметно выйти из квартиры, накинув на плечи мамину куртку. В те секунды в моей голове рождались догадки одна страшнее другой. Я совсем не заметила, как Максим подошёл ко мне со спины. Обернувшись, я еле сдержала крик. Его нижняя губа кровоточила и заметно распухла, на обеих щеках виднелись ссадины, а вокруг отёкшего левого глаза разлилась яркая синева. Бровь была в запекшейся крови, а металлический пирсинг окрасился в грязно-бурый оттенок. Не в силах сказать ни слова, я дрожащими руками дотронулась до его лица, словно пытаясь скрыть все его ушибы и кровоподтёки.

– Послушай меня, только не перебивай… – Макс схватил меня за плечи, легонько потряс и заглянул в мои бегающие глаза. Я попыталась сконцентрироваться только на его взгляде, но давалось мне это крайне тяжело. Я помню, что все его слова доносились до меня словно сквозь перьевую подушку. Я знала, что это сделал брат, но за что?! Максим сказал мне, что вечером получил сообщение на мобильный от моего имени. В нём просили о срочной встрече. Он попытался мне позвонить, но безуспешно. Видимо, я не слышала вибрацию мобильного с кухни. Максим сразу поспешил в назначенное место. Там его уже поджидал мой брат с двумя незнакомцами.

– Я сначала не понял ничего, даже не узнал твоего братца! А когда он ко мне обратился, то сразу те двое подтянулись и окружили меня! Брат твой сходу начал спрашивать про отца, мол, где служит, какие подразделения полиции регулирует, какие дела ведёт… А я только его звание и помню, я же не расспрашиваю отца про службу! А братец твой подумал, что я увиливаю, и тут началось…

Старший брат прижал Максима к стене в безлюдной арке, пока по обе её стороны «дежурили» двое мужчин. Таким образом, никто не мог в неё войти и, соответственно, выйти. Павел признался в том, что попался на мошенничестве в особо крупных размерах. Вдаваться в подробности он не стал, сказав лишь, что его подставили. Когда Максим спросил, причём же здесь он, то брат ответил:

– Батя твой при том! Бессонов ведь твой папаша? Который генерал-полковник, а? Смекаешь, что к чему?

– Не очень… Да, это мой отец, но если ты думаешь, что он тебе поможет, то ты ошибаешься. Он лучше себе глотку перегрызёт…

– Не делай поспешных выводов, пацан. Ты сделаешь всё, чтобы твой полкан повлиял на ход моего дела, иначе я сделаю всё, чтобы в моей семье ты оказался нежеланным гостем!

– Знаешь что, в твоей семье только один нежеланный гость – это ты!

Павел, схватив Максима одной рукой за капюшон парки, с силой тряхнул его, а другой зажал ему горло, зарычав в лицо:

– Ты мне сразу не понравился, гад! Если ты ещё не понял, то я тебя, ментовского отпрыска, в порошок сотру! Или делаешь всё, чтобы я оказался на свободе или мою сестру ты больше не увидишь!

Максим не испугался Павла. Он оттолкнул брата и послал его, после чего сразу получил удар по лицу. Потом второй, после чего упал на колени, но брат уже не смог остановиться. Я слушала Макса и не могла поверить в то, что с ним сделал парень, которого я некогда называла «братик». Который был лучшим вратарём в родном дворе, защищал младших ребят и никогда не бил лежачего. Который до двадцати лет таскал котят к нам домой и ухаживал за ними, как никто другой. Отзывчивый и добродушный, весёлый и справедливый. А теперь он превратился в зверя. Теперь я ненавидела его всем своим сердцем.

– Макс, тебе нужно раны обработать, пошли домой… – невнятно прошептала я, силясь не заплакать.

– Нельзя мне к тебе! Твоя мама начнёт расспрашивать, кто меня разукрасил, а что я ей скажу?!

– Правду. – кротко ответила я. – Правду! Я ей сама всё скажу! Пошли! – я схватила его за рукав и потянула на себя, но Максим рывком освободился.

– Я не могу… – покачал он головой. – Я не знаю, что теперь делать… Он запретил мне всё тебе рассказывать! Считай, что я покойник.

В тот момент мои кулаки сжались настолько, что ногти впились в ладони, но я не почувствовала боли. Из глаз хлынули горячие слёзы, и я зажмурилась. Максим тут же обнял меня, и меня словно прорвало. Я рыдала от обиды и отчаянья, от страха и ненависти. Все чувства разом захлестнули меня, и я ослабла в крепких объятиях Макса, чувствуя, как он гладит меня по голове и что-то шепчет. Я обняла его так крепко, что было тяжело вздохнуть. Я словно испугалась, что у меня его отнимут. Я не знаю, сколько мы так простояли на холоде, но когда затекли ноги и нас зашатало, то я позволила себе отпрянуть от него.

– Я не отпущу тебя, слышишь? Я хочу обработать твои раны прямо сейчас!

Макс не стал со мной спорить. Он лишь попросил вынести аптечку в подъезд, где мы ещё около часа приходили в себя. Нам поочерёдно звонили родители и мешали своими расспросами соседи, но мы словно были не в силах расстаться. Максим обещал не говорить родителям, кто на него напал. А я ему пообещала не проговориться маме, хотя язык у меня чесался. Было решено завтра пропустить занятия в школе, чтобы обдумать дальнейший план действий. Но что два напуганных подростка могли сделать против преступного плана? Я могла орудовать только правдой. И своей любовью.

***

Вопреки уговорам Максима, я решила поговорить со старшим братом. Я не знаю, на что я надеялась, но где-то в глубине души тлел уголёк веры в Павла. Уже не как в брата, а как в человека. Я узнала у мамы его адрес и поехала к нему. Как всегда, дома его не оказалось, и я прождала его до позднего вечера у подъезда. Мне всё время звонил Макс и говорил, чтобы я ехала домой, но я была тверда в своём намерении во всём разобраться. Когда вдалеке показалась знакомая фигура, то я еле сдержала себя, чтобы не подбежать и не влепить брату оплеуху.

– Ты зачем это сделал?! Как ты вообще посмел тронуть Максима? – я сорвалась на крик.

– И тебе привет, сестрёнка. – равнодушно бросил мне он. – А что я сделал? – он будто издевался надо мной

Я напомнила ему о том, что случилось накануне, а Павел лишь скривил лицо и протянул сквозь зубы: «Стуканул, значит…» Затем, он поинтересовался, рассказала ли я маме, после чего позвал меня в квартиру. Он всё время оглядывался, опасаясь, что нас могут услышать.

– Никуда я с тобой не пойду, даже не надейся! Скажи спасибо, что Максим не будет на тебя заяву писать, а то к твоей десятке ещё пара месяцев прибавится!

– Да что ты говоришь? Мне ему в ножки покланяться?!

– Он это делает не ради твоей шкурки, а исключительно из-за уважения к нашей маме! Ты о ней хотя бы подумал?!

– Я как раз о ней и не забывал! – рявкнул брат, делая выпад в мою сторону. Я отшатнулась назад, а брат кричал, наступая на меня, что всё делал ради нас обеих. Он говорил о том, что маленькой и глупой девчонке вроде меня и невдомёк, как зарабатываются деньги. Он винил меня в том, что я не помогала матери справиться с горем после смерти отца, зато он «взвалил» на свои юные плечи и заботу о ней, и опеку надо мной. Я, по его мнению, лишь занималась своей личной жизнью и учёбой, не вникая в проблемы семьи. Он сказал, что вступил в шайку чёрных риелторов исключительно из благих намерений. Павел думал о нас, обманывая других людей. А теперь, когда он попал в беду и ему понадобилась помощь, то я осуждаю его вместо того, чтобы понять. В тот момент тлеющий уголёк веры в моей душе угас окончательно, и я ощутила, как моё сердце словно вырвали из груди и выкинули на мороз.

– Я ненавижу тебя… – прошептала я, глядя исподлобья в его глаза. – Ты сам виноват в том, что попался на своих грязных махинациях! А теперь… тащишь за собой меня и Максима. Признайся, что тебе плевать на меня и на мать?! Ты только хотел своё самолюбие потешить, когда избил его! Ну?

Я видела, как брат замялся и глаза его забегали по моему лицу, словно в поисках оправдания. Желваки быстро заходили на его скулах, взгляд остановился на моих поджатых губах, а кулаки его с хрустом сжались.

– Слабак ты. – бросила я ему в лицо, собираясь уходить. – Отец бы не оценил твой поступок!

Сделав шаг, я тут же почувствовала крепкую хватку брата. Одним рывком он вернул меня обратно и прижал к стене, зашипев сквозь зубы:

– Неблагодарная девка, ты себе даже не представляешь, на что мне пришлось пойти ради вас! И не смей приплетать сюда отца! Я из кожи вон лез, чтобы вы ни в чём не нуждались! Если в тебе осталась хоть капля ума, то ты заставишь своего клоуна помочь мне, или…

Я оттолкнула его и выкрикнула: «Нет!». В тот момент я не испытывала к нему ни жалости, ни тем более благодарности. Брат лишь крикнул мне вслед: «Матери не говори!» Но я намеревалась сказать ей правду в тот же вечер. Я надеялась, что она будет на моей стороне.

***

– Ты же понимаешь, что я не смогу повлиять на ход дела? – сказал Максим, пряча глаза. – У меня не те отношения с отцом, чтобы просить его об этом. Тем более его принципы не позволят ему пойти против следствия. Он чёртов идеалист! Даже если на месте твоего брата оказался бы я, то он бы не стал меня вытаскивать…

– А совсем не хочу, чтобы ты его о чём-то просил. – ответила я. – Я хочу посадить брата.

– Ты уверена? – в голосе Максима прозвучали обеспокоенные нотки. – Он же… твой брат. Да и как твоя мама это перенесёт?

– А что мама? – я метнула в Макса злобный взгляд. – Мама ничего не понимает! Она видит в нём только любимого сыночка…

Разговор с мамой меня добил. Я не взяла во внимание тот факт, что любая мать будет на стороне своего ребёнка, каким бы плохим он ни был. Все мои доводы и рассуждения разбивались об её святую веру в Павла. Она оправдывала его поступок, как могла, а я не верила своим ушам. Меня словно предали дважды. Я помню, как она всё твердила: «Ведь можно что-то сделать, пока не поздно? Спасти его? Он же… оступился! Он совсем не такой…» Я уже слышала эти слова. От брата. Только мама преподносила их с толикой женской наивности. «Мам, тебе мало, что он Максима избил?! Уже поздно что-либо менять, пойми уже! Мы ничего не сможем сделать в его защиту. Он уже большой, пускай отвечает за свои поступки!» Но мама не хотела меня слышать, она словно ослепла и оглохла от материнской любви.

Павла взяли под стражу в конце декабря. Ни о каком новогоднем празднике не могло быть и речи. У мамы случилась истерика, и я просидела всю новогоднюю ночь вместе с ней, дожидаясь скорой помощи, которая ехала целую вечность. Тогда я ещё не осознавала до конца, что моя жизнь начала рушиться по кирпичикам. Максим хотел ко мне приехать в новогоднюю ночь, чтобы помочь, но я не хотела провоцировать маму. Она ведь знала всё про его отца и о том, что брат «просил» помощи у его семьи. Мне кажется, что в глубине души она надеялась и верила в то, что отец Максима сможет помочь и «замять» дело. Но «чертов идеалист» не поступился своими принципами. Максим писал мне каждую минуту, но я чувствовала такую моральную усталость, что не было сил даже на простую переписку. Я помню, как стояла у окна, обняв себя за плечи, и смотрела на очертания соседних домов, в окнах которых сияли разноцветные гирлянды. Они размывались в моих глазах от слёз, превращаясь в пёстрые пульсирующие пятна. Тогда я ещё не подозревала, что провожала в тот вечер свой самый счастливый год.

В новогодние каникулы я не поехала в Санкт-Петербург вместе с Максимом. Мою маму положили в больницу с подозрением на инсульт. «Я никуда не поеду без тебя!» – писал мне Макс. «Не глупи, это – твоё будущее! Не вздумай упускать свой шанс! Езжай… Иначе я обижусь.» – отвечала я. Рядом была Тася, которая помогала мне с уходом за мамой. Я помню, как она поддерживала меня и говорила: «Всё точно наладится, вот увидишь! Твоя мама обязательно поправится до твоего отъезда в Питер!» Я натягивала слабую улыбку и кивала ей, но в глубине души я чувствовала, что не смогу оставить маму одну. Я была уверена, что Павла посадят и ждала этого. Я наивно полагала, что если брат окажется за решёткой, то не сможет больше помешать нам. Но как же я глубоко ошибалась… Брат ещё внесёт свою лепту в наши отношения с Максимом.

С февраля я смогла перевестись на домашнее обучение, чтобы поставить маму на ноги. С Максимом и Тасей мы виделись редко, так как все силы были брошены на учёбу и подготовку к ЕГЭ. Я старалась им не мешать, зная, как для них важно поступление в заветные вузы. Но мне обучение давалось с огромным трудом. Иногда я сидела часами, упёршись взглядом в одну точку, размышляя о будущем. Я боролась с желанием бросить всё и увидеть Макса, так как, только рядом с ним чувствовала себя немного счастливее. Однажды, в один из привычных февральских вечеров, мне написала Тася: «Можно я приду?» Я с радостью ответила «да» и пошла ставить чайник.

– Привет! Давно не виделись! Как ты? – она с порога обняла меня и долго не отпускала. Её пуховик был таким холодным, но вопреки этому я начала оттаивать в её объятиях.

– Привет, да как обычно: стараюсь не сдохнуть за тестами и горой домашки… – призналась я. – Да ещё и готовить не успеваю, питаюсь только гранитом науки.

– Мы все за тебя волнуемся: Светлана Анатольевна, моя мама, Макс… Тебе нужно развеяться! – лепетала Тася, разуваясь.

– Да как тут развеешься, когда я маму боюсь оставить одну!

Сидя на кухне и болтая о школе, Тася неожиданно выпалила:

– Я пришла рассказать кое-что. О Максе.

Я напряжённо замерла и, вздохнув, выдавила: «Слушаю.»

– Понимаешь, ему сейчас тяжело. Не так, кончено, как тебе! Но… он места себе не находит. Макс чувствует, что ты его отталкиваешь. Он совсем не рисует, перестал ходить на уроки и подготовительные к экзаменам. А недавно я заметила, что он ещё и курит.

Я слушала Тасю, опустив виноватые глаза в чашку. Я и сама понимала, что словно «избегаю» его в сети. Я думала, что без меня ему будет легче учиться. И жить.

– А теперь его ещё и дома начали прессовать по поводу твоего брата!

Я подняла глаза и спросила: «Как? Почему?»

– Только между нами, ладно? В общем, до его отца дошла инфа о том, что это твой брат тогда на него напал… В полиции предоставили доказательства: видео с камер наблюдений во дворе. Макс до последнего молчал, пойми! Отец выбил из него всё: что за парень, кем ему приходится, зачем избил… Так что, дело твоего брата его папочка взял под личный контроль. И теперь он против того, чтобы вы встречались.

Я стукнула кулаками по столу и вскочила, метнувшись к окну. Я чувствовала, что меня сейчас стошнит. От бессилия. Тася начала извиняться, бегать вокруг и говорить, что Максим не послушает отца. Но это вовсе не утешило меня, ведь я знала, чем ему это грозит.

– Вам нужно увидеться! И поговорить! Просто вы прячетесь друг от друга и каждый строит свои догадки…

– Мы не прячемся, мы пытаемся справиться с произошедшим. Только каждый по-своему.

– Это неправильно! – отрезала подруга. – Вы справитесь только вместе! Иди к нему, я посижу с твоей мамой.

– Нет! – я округлила глаза. – Ты с ума сошла? А что я скажу его отцу? Я для него теперь не больше, чем сестра уголовника…

– Он дома один! Отец в командировке, а мама уехала к родным в другой город. Дура, он тебя ждёт!

Я помню, как боролась с собой, кусая губы и ногти. Но Тася была права: прятаться вечно было глупо. Да и желание увидеть Максима пересилило страх и стыд. Я не догадывалась в тот вечер, что мама подслушала наш разговор с подругой. И в тот момент она была на моей стороне.

***

Максим не сразу открыл дверь. Пока он шёл по длинному коридору, то я несколько раз намеревалась сбежать. Когда, наконец, я увидела Макса в дверном проёме, то не узнала его. Он недоуменно хлопал своими впалыми глазами, под которыми я заметила синяки от недосыпа. Взъерошенные выцветшие волосы успели отрасти, а светлые корни добавляли лицу болезненной бледности.

– Привет, Макс. – наконец, произнесла я, сомкнув сзади свои не послушные руки. – Я… не вовремя?

– Эээ, привет! Да… Нет! Заходи, конечно! – охрипшим голосом ответил Максим, зачёсывая обеими руками свои волосы. Было видно, что мой визит застал его врасплох.

Из глубины квартиры доносилась громкая музыка, а в коридоре было прокурено и царила темнота. Я встала, как вкопанная, не в силах произнести ни слова.

– Я пойду музыку по тише сделаю, ты тут раздевайся пока. – сказал Максим, удаляясь в свою комнату.

Я молча кивнула и, стянув с себя шарф и куртку, направилась на кухню. На столе была брошенная коробка из-под пиццы, куча грязных тарелок и чашек с недопитым кофе. А в центре приютилась стеклянная отцовская пепельница с горкой окурков. Я поёжилась от холода и заметила, что окно было приоткрыто. А Максим меня встретил босой, в одной футболке и пижамных штанах. О чём он думал?!

– Я не успел убраться, извини. Не знал, что ты придёшь… – он облокотился спиной о стену, запрокинув голову и скрестив руки на груди. В ярком свете его лицо казалось измождённым, как после долгой болезни.

– Прости, что не предупредила. – я чувствовала себя неловко. –Надо было написать.

Расстояние между нами казалось непреодолимым.

– Ну, ты в последнее время мало мне пишешь. – сказал он, пожав плечами. – Я всё понимаю, ты занята. Как мама, кстати?

Я ответила, что её состояние стабилизируется, и скоро я смогу вернуться в школу. Он вздохнул и сказал, что-то вроде: «Здорово, я рад.» От него сквозило обидой и отчаяньем. Я стояла на другом конце комнаты, облокотившись на подоконник, переминаясь с ноги на ногу и пряча свои ладони в растянутой водолазке. Я так хотела обнять его, прикоснуться к нему, почувствовать его аромат. Но сдвинуться с места было так тяжело… Я попросила его о чашке чая. Он медленно разомкнул руки и, шаркая, направился к раковине. Когда он стоял ко мне спиной, наливая воду в чайник, то я не выдержала. На цыпочках я подбежала к нему и, больно уткнувшись носом между его лопаток, обняла его. Я почувствовала, как Максим вздрогнул и замер. Я медленно повернула голову, прижавшись к нему щекой и словно бы ощутила всю его боль. В груди предательски заныло, а нос защипало. То ли от удара, то ли от слёз. Губы произвольно зашептали: «Я так по тебе скучала…», но шум воды заглушил всё, кроме неистового стука сердец. Мои руки так крепко сжимали его торс, что, казалось, он не мог вздохнуть. Вдруг, мокрые руки осторожно коснулись моих ладоней, и я позволила себе ослабить хватку. Он повернулся ко мне и, взяв меня за подбородок, впился в меня губами. Вкус этого поцелуя был непривычным: горьким, с привкусом табака. Но мне было всё равно. В тот момент мы словно отключились от реального мира: мы забывали дышать, полностью отдавшись поцелуям. Его мокрые руки скользили по моим щекам, волосам, шее и спине под водолазкой, не стесняясь ничего. Тогда я поняла, насколько сильно можно раствориться в другом человеке, безоговорочно доверяя ему, как самой себе. В пьяной голове не было ни единой мысли, а тело было в плену бегающих мурашек и сладкой истомы. Все страхи и обиды лопнули, как мыльные пузырьки.

Когда я вернулась в реальный мир, то первой моей мыслью было: «Боже, который час?!» Но, схватив свой мобильный, я с удивлением не обнаружила ни единого звонка. Позвонив Тасе, я с облегчением услышала, что она ещё дома. «Я скоро приду! Извини, что задержалась!» Тася ответила: «Если хочешь, то можешь остаться, я уже предупредила свою маму. Да и, тем более, мне от тебя до школы ближе!» Я поймала на себя испытывающий взгляд Максима и… осталась. У этих двоих явно был какой-то план. И он сработал.

– Твои родители не хотят меня видеть. Это правда? – спросила я Макса, когда мы смогли, наконец, оторваться друг от друга.

– Мама давно хотела с тобой познакомиться, а с отцом я поговорю. Я не люблю уступать. Как и он. Это у нас семейное.

Я не хотела, чтобы у него были проблемы из-за меня дома. Я смолчала, потому что до конца не была готова к этому разговору. Я поспешила сменить тему, отчитав его за то, что тот начал курить и забросил рисунки.

– Вообще-то, я до тебя ещё курил, а бросил, когда мы начали встречаться. Сигареты помогают мне сконцентрироваться на одной мысли, а не на сотнях других. Хотя мама сказала, что курят только несчастливые… В чём-то она права. А рисовать у меня сейчас не получается, вдохновения нет. Я и учиться еле успеваю… Всё полетело к чёрту, короче.

Меня напугали его слова. Я попыталась внушить ему мысль о том, что сейчас – самое ответственное время для нас. Нужно было собираться с мыслями и учиться! Хотя я так лукавила… Я сама не знала, как собрать себя из тысячи осколков воедино, как отыскать мотивацию для успешной подготовки к экзаменам? Как начать жить? А не проживать дни. И Максим словно почувствовал фальш в моих словах. Он притянул меня к себе и прошептал на ухо:

– Я не хочу ничего и никого, кроме тебя. Мне с тобой дышится легче и спокойнее.

Мы спрятались ото всех. И в том числе, от самих себя. Да, мы были подростками, но мы старались смотреть на вещи по-взрослому. Оценивать ситуацию трезво. В ту ночь мы пообещали друг другу стать сильнее и терпеливее. В ту ночь мы боялись заснуть, чтобы не делиться драгоценными минутами с Морфеем. В ту ночь мы не разговаривали о будущем, потому что не знали, что нас ждёт. А ждали нас новые испытания.

***

В начале марта я дала показания в полиции против своего брата. Я не смолчала и о нападении на Максима. Я открыто и честно говорила о том, что Павел не ночевал дома, не посвящал нас в свои дела и носил домой приличные суммы наличных денег. Я лишила брата алиби и надежды на условный срок. Было ли мне стыдно? Перед ним нет, а перед мамой да. Я продолжала быть её дочерью, но наши отношения претерпели изменения. Открыто она никогда не винила меня, но в её взгляде, в словах и действиях чувствовалось осуждение. Мама, как наивная девочка, всё ждала чуда, надеясь на то, что я попрошу помощи у Макса. Она ждала, что я заступлюсь за Павла по-сестрински. Я осознавала всю ответственность за свой поступок, так как мы лишились основного «кормильца» в нашей семье. Мама вышла на работу только весной, но её зарплаты едва хватало на нас обеих. Я отказалась от поступления в северную столицу, но долго не могла сказать Максиму о своём решении. Тем более, его отец оставался непреклонным по отношению ко мне и настаивал на отъезд Максима после окончания школы. Мы встречались с ним тайно, либо у Таси дома. Моя мама словно обозлилась на родителей Макса и не хотела видеть его дома, чтобы, по её словам, не наговорить ему лишнего. Я ощущала постоянное напряжение и чувство вины. У меня начались проблемы со сном и аппетитом, а сконцентрироваться на учёбе я могла лишь с огромным усилием. Я с ужасом ждала экзаменов, потому что понимала, что не готова к ним. Мама старалась мне не мешать, но зачастую она вовсе не интересовалась моими делами и самочувствием. Она с ужасом ждала суда над Павлом, который должен был состояться в середине мая. Я сразу сказала маме, что на суде меня не будет. Но сейчас я понимаю, что совершила ошибку, так как мама нуждалась в моей поддержке в тот момент.

– Я тебя не понимаю! – говорила Тася. – Почему ты не хочешь поехать вместе с Максом в Питер? Его родители же остаются здесь, да и как они смогут ему запретить общаться с тобой? А твоя мама должна тебя понять… И отпустить. Твоей вины в случившемся нет.

Подруга была права. Но тогда я решила «принести себя в жертву». Спросите, оценила ли моя мама это? Слушайте дальше.

После того, когда дома случился первый в жизни скандал с мамой, то я была готова собрать вещи и бежать без оглядки. Это случилось после первого заседания суда по делу брата. Как раз перед началом экзаменов. Мама тогда словно «отрезвела» и, наконец, осознала, что чуда не произойдёт и Павла посадят. Она кричала: «Как ты могла дать показания против Пашки? Теперь никакой адвокат не оспорит твои слов! Ты променяла брата на своего Максима? Который даже пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь!» Я тоже слетела с тормозов: «Мам, ты нормальная?! Ты себя вообще слышишь? Причем здесь мой Макс? Не смей его трогать, поняла? Это ты свою дочь променяла на зэка! Пускай сядет, я его ненавижу!»

Кто бы о чём ни говорил, но самое сильное предательство для подростка – это предательство матери. Тогда я выбежала из дома в чём была, схватив только мобильный. Уже через полчаса я была у дома Максима, который встретил меня с пледом в руках. Для меня тогда никого не было роднее его. Мы поднялись на крышу, на которой когда-то отметили мой день рождения. На которой когда-то были счастливы. Я, в одних шортах и топике, он – в майке и рваных джинсах. Пледа еле хватало на нас двоих, но идти нам было некуда. Мы сидели плечом к плечу и молчали, слушая музыку вечернего города под нами. Максим много курил и смотрел в майское небо, усыпанное соцветиями звёздами. Когда падала звездочка, то он тихонько что-то шептал. Как ребёнок, он верил в то, что желание сбудется. Хоть мы и обещали друг другу быть сильнее, но откуда в шестнадцать лет черпать эти силы?

– Мы как Ромео и Джульетта. – осипшим голосом произнесла я. – Наши семьи стали непримиримыми врагами. А мы только сильнее привязались друг к другу.

– Как там… – Максим задумчиво поднял глаза. – Любовь… нежна?

– Она груба и зла. И колется, и жжётся, как терновник. – закончила я цитату за него, а потом с грустью добавила: – Жить долго и счастливо не вышло.

– Потому что мы не в сказке и не в трагедии Шекспира. – серьёзно отрезал Макс. – Это жизнь, в которой есть мы и придурок, из-за которого наши семьи не поняли друг друга. Но это не наша вина. –Помолчав немного, он сказал: – Отец мне угрожает армейкой, если я провалю экзамены.

– У нас как раз завтра первый экзамен… – сокрушённо произнесла я и закатила глаза.

– Ты готовилась?

Я помотала головой. И Максим тоже. В тот момент я осознала, что не хочу домой, не хочу на экзамен. Не хочу жить. Я схватила телефон и дрожащими руками написала маме, что люблю её и попросила у неё прощения за всё. А потом выключила его. У меня не было ни паники, ни страха, ни слёз. Я была абсолютна спокойна. Словно в тот момент я, наконец, приняла единственное верное решение за последние полгода.

– Ты знаешь, что случилось с Ромео и Джульеттой в конце? – спросила я Макса. Он кивнул. Я взяла его за руку и прошептала: «Они умерли, чтобы быть вместе.»