Я открыл глаза, проснувшись от мерного треска лампы, мерно качающейся где-то под потолком. Медленно, но верно зрение возвращалось ко мне. Сначала все вокруг было черно-белым, потом оранжевым, затем желтым. Я будто проходил все этапы развития зрения у ребенка. Наконец, все цвета стали обыкновенными, и я смог осмотреть место, где я оказался. Это была комнатка пять на пять с потемневшими от сырости стенами, где-то в углу тихо капала вода. В некоторых местах стен виднелись лоскуты ткани, напоминающей обивочную. Неужели я попал в комнату для душевнобольных? Но с какой целью?
Надо вспомнить все, что произошло со мной за последние несколько часов. Память, как назло, работала слабо, все события выглядели не как полная картина, а как старомодный слайд показ, да еще и замедленный в несколько раз. Вот первая картинка показывает мою квартиру. Её бардак и запах сигарет с улицы. Тускло светящийся экран монитора и кипа тетрадей. Вот образ сменился улицей. Фонари освещают занесенную снегом дорогу к остановке автобуса. Следующий слайд делает акцент уже на самом автобусе довольно старом и потрепанном. Он будто прибыл из тех далеких советских книг о транспорте, что стоят на полке у бабушки. Вот я сел в автобус, в салоне никого. Потом всё — тьма и провал в сон. Мда-уж, сюжет в духе какой-нибудь новеллы о попаданце.
Я попробовал подвигать руками, но это оказалось не так уж и просто. Запястья были обтянуты резиновыми жгутами, как и ноги, но те были связаны как-то не слишком сильно, будто второпях. От нижних уз я смог избавиться минут через десять, правда пришлось снять обувь, но ничего, сейчас чувство холода в ступнях не самое страшное. Теперь я мог хоть медленно, но все же двигаться. Мое внимание привлек блестящий в свете лампы металлический столик, который находился в метрах трех от меня. Я попробовал аккуратно двинуться в его сторону, но в ту же секунду я об этом пожалел. Стальные ножки и каменный пол — не лучшее сочетание. Страшный скрип, напоминающий пение сирен из ада наполнил комнату, оглушив и без того поврежденное сознание. К горлу подкатил противный ком, готовый вот-вот покинуть мое тело. С отвращением проглотив содержимое, я глубоко выдохнул, ощутив пробежавшую по всему телу дрожь. Нужно все делать намного медленнее. Попытавшись слегка приподняться на ногах, я чуть не провалил всю эту затею. Вес всего тела обрушился назад, и лишь чудом мне удалось выровнять мой центр тяжести.
Эти несколько метров показались мне вечностью, я был словно котенок, у которого каждый раз из-под носа уводят бантик. Наконец дистанция была преодолена, я постарался как можно мягче поставить стул на место и начал изучать поверхность стола. На ней был металлический поднос, который был довольно чистым для всей этой антисанитарии. На нем было несколько шприцов с непонятным содержимым, один из шприцов был пустой, скальпель, ручная пила и молоток. Все было идеально чистым, от всех приборов доносился еле уловимый запах спирта, который все же смог убить остатки сонливости, которые еще оставались. Столик был небольшой, метра полтора в высоту. Скальпель находился острием ко мне. Первой мыслью было схватить скальпель ртом и как в паршивых шпионских фильмах освободить себе руки, но вероятность порезать себе язык и умереть от потери крови или же захлебнувшись не дала ходу этой идее. Лучшим решением показалось попробовать ногой зацепить столик, и падающий скальпель, по идее, разрежет жгут. Жгут не выглядел новым, а скальпель напротив казался хорошо заточенным.
Спустя несколько попыток просто подвинуть скальпель, я решился на более смелый шаг. Рывком я дернул стол, скальпель поехал в мою сторону и, наконец, упал на жгут, разрезав его пополам. Но радость быстро сменилась с ужасом, когда скальпель не захотел останавливаться на достигнутом и после жгута принялся за мою кисть. Сначала я ничего не почувствовал, спустя десять секунд по телу разошлась, нет, разлетелась острая боль. Удары сердца громом отражались в ушах, неимоверно хотелось кричать, но все же в последний момент я смог сдержать себя. Если меня услышат, то меня, скорее всего, ждет нечто похуже, чем порез скальпелем. Преодолев рвотный позыв, я перевернул руку и смахнул скальпель из руки, боль не сразу, но начала притупляться.
Пока адреналин бушевал в моем теле я быстро освободил вторую руку и перевязал жгутом свою рану. Рана была не смертельная, но потеря любого количества крови неприемлема в моей ситуации. Выждав около десяти минут и предварительно обдумав все возможные исходы того, что со мной произойдет за пределами этой комнаты, дернул за ручку двери. Не знаю, хорошо это было или плохо, но дверь оказалась не закрыта.
Снаружи был длинный коридор, по бокам которого были точно такие же двери с номером на каждой. Моя комната была тридцать первой, что давало мне надежду, что выход находится не так уж и далеко от меня. Оглядевшись, я пошел в сторону, где были двери с более мелкими номерами.
Лампы накаливания тускло освещали коридор каждые пять метров, представляя моему вниманию стены с уже изрядно потрескавшейся штукатуркой, то и дело падающей на пол с тихим хрустом. Вокруг царила тишина, что меня пугало еще сильнее. Если бы за дверями происходило хоть что-то, мне было бы намного спокойнее. Ведь не просто так существует теория, что тишина напрягает, а шум порой может успокаивать. Кажется, нам об этом говорили в школе.
Вот и лестница. Освещение в ней отличалось от коридорного. Оно было синим и было намного холоднее. Лестница выглядела еще хуже, чем коридор и была готова, кажется, разрушится от любого веса. Каменные ступеньки обнажали стальные прутья, а перила и вовсе отсутствовали. Я посмотрел наверх. Шахта казалась бесконечной, но все же где-то там вдалеке виднелся тот теплый желтый коридорный свет.
Я начал идти. Каждый шаг я делал с осторожностью, вслушиваясь в звуки лестницы, будто она была зверем, которого ни в коем случае нельзя будить, иначе он поглотит тебя, не оставив ничего. Вот минула первая сотня ступеней. И когда я начал их считать? Вот уже и триста ступеней позади. До двери осталось чуть-чуть. Надо лишь…
Не успев ничего понять, я вдруг потерял опору под ногами и упал грудью на лестницу. Именно грудью, ноги же вывернуло в сторону пролета. Внизу чувствовалась пугающая пустота. Будто бегаешь в невесомости. Руки скользили по поверхности ступеней. Кровь бешено начала стучать в висках, сознание было готово отключиться, если бы я не увидел торчащий прут. Ни секунды не думая, я схватился за него. Через некоторое время моих попыток подняться я почувствовал, как моя рука становится липкой, рана открылась и изливала тёмную струйку, но мне было плевать. Инстинкт выживания взял верх. Я начал карабкаться. Вот левая нога нашла опору, за ней правая. Оказавшись на лестнице, я что есть сил вскочил и двинулся наверх. Туда, к свету. Спасительная дверь казалась так близка. Вот он — коридор. Я вбегаю в него.
Сил не осталось. Я упал на колени, не выдержав собственного веса и прижался к стене. Да, подо мной уже не было пустоты, но тот страх все еще не отпускал меня, сковывал движения. Хотелось плакать, но рука дала о себе знать. Пришлось разорвать свою футболку, чтобы я смог сделать хоть какое-нибудь подобие повязки. Пускай футболка была грязная, но кровь идти перестала — значит главную задачу я выполнил.
Я отключился. Не знаю, сколько прошло времени, но мне было намного лучше. Рука саднила
совсем немного, головокружение и тошнота пропали совсем. Поднявшись, я отряхнулся от
налипшей крови с песком и двинулся дальше. Пройдя метров сто и затем повернув, я попал в
другой коридор. Он отличался от предыдущих. Тут не было тишины. За дверями слышалась
какофония из криков, визгов и звуков работающих хирургических инструментов, от которых по
всему телу пробегала дрожь. Ноги, подгоняемые адреналином, несли меня подальше отсюда.
Осторожность и страх быть пойманным пропали, на их место пришёл инстинкт выживания несмотря ни на что. Если бы передо мной выскочил человек – он был бы сбит. Плевать было бы на
оружие, я видел лишь дверной проем, за которым была ещё одна лестница. Пробегая, я увидел,
что одна дверь была открыта. Я видел, что за ней лишь на секунду, но этого было достаточно,
чтобы перестать спать без света и дёргаться от любого шороха и скрипа.
В такой же комнате, в какой был заперт я, находился мужчина. Он лежал на деревянной кушетке.
Он был абсолютно голый. Вокруг него было четыре колеса, от которых тянулись веревки к его
рукам и ногам. У самых плеч и таза виднелись почерневшие и почти омертвевшие связки, на
которых висели почти оторванные конечности. Там был ещё один человек. Он стоял в
потрепанном и пожелтевшем от неправильного хранения халате, лицо его было скрыто за маской.
В руках у него были ножницы. Садовые ножницы. Я видел, как он приближался к гениталии парня
острым лезвием, но что произошло дальше, я не видел. Лишь истошный крик, будто пришедший
из самых глубин ада, говорил о том, что произошло в той комнате. Зловещий коридор остался позади, а впереди вновь оказалась лестница. В этот раз все прошло быстро, и спустя десяток минут я оказался на самом верхнем этаже, по крайней мере так говорила большая, выведенная черной и уже потрескавшейся краской единица.
Этот этаж оказался куда запутаннее предыдущих. Такое чувство, что я здесь плутаю уже несколько часов, и как хорошо, что мне все еще ни разу не попались сотрудники этого комплекса. Тут стояла тишина, но не такая, как внизу. Над самым потолком звучал то и дело гул, создаваемый сильным ветром снаружи. Это немного успокаивало. Лучше слушать ветер, чем стук собственного сердца, который иногда был громче дыхания.
Однако мимолетное спокойствие было прервано жалобным писком, который доносился из-за очередного угла. Сначала абстрактные звуки оказались повторяющимся зовом — зовом матери. Повернув, я увидел маленького мальчика лет четырнадцати. Его длинные черные волосы полностью скрывали лицо. На нем была странная абстрактная одежда, напоминающая грязную и сильно пахнущую ночнушку. Он медленно покачивался взад-вперед, сопровождая каждый свой цикл словом “Мама”.
—Эй, ты как тут оказался? Тебе нужна помощь.
Он мне не ответил, а лишь посмотрел на меня. Все мое тело пронзила дрожь. Даже сквозь густые кипы волос я увидел изуродованное лицо. Хотя лицом это было сложно назвать. Это был кусок плоти, который будто не имел кожи. Виднелись голые мышцы, в некоторых местах проглядывались небольшие островки ожогов. Они были круглые, будто кто-то намеренно тушил сигареты об лицо этого бедного ребенка. Уши бедняги были изглоданы крысами, а зрачки были неестественного серого цвета.
—Вы не знаете, где моя мама? — шепотом спросил он.
Его голос был хриплым и очень тихим. Он протянул свои пугающе худые руки. Наконец, он взял меня за руку и обхватил изо всех сил, что у него оставались.
—Вы не знаете, где моя мама? — повторил он, выводя меня из ступора.
—Н-нет, я не знаю, где твоя мама, — мне было тяжело говорить. — Но я постараюсь помочь тебе ее найти. Где ты с ней в последний раз виделся?
—Я не помню.
—А что ты помнишь? Может какую нибудь деталь или место, где она была.
—О, я вспомнил. — Мальчик будто озарился. — Она была в комнате. Там еще табличка была наверху. 410, кажется.
—410?! — я ужаснулся. — Это же на несколько этажей ниже. Как ты здесь оказался?
—Я не помню. Помню, как сидел с мамочкой на стульчике, а потом увидел, как сижу здесь. Я никуда не ходил. Ведь она мне говорила: “Если потерялся, сиди и жди, пока тебя не найдут».
—Эх, твоя мама молодец.- Я посмотрел вглубь коридора — туда, где была лестница вниз, и поежился. — А ты уверен, что она там? Может, она успела выбраться?
—Нет! — мальчик крикнул настолько громко и неожиданно, что я даже опешил и не сразу осознал где я нахожусь. — Я знаю — она там, точно там.
—Но…
Меня начала терзать совесть. С одной стороны, выход вот тут, совсем недалеко. С другой же — этот мальчишка, чья мать находится на четвертом этаже этого пугающего комплекса. Я даже не уверен, что она еще жива. Но мальчик так просто ее не отпустит, а я не могу бросить его. Я чувствую ответственность за него. Не хочется, чтобы ради собственного спасения пришлось бы жертвовать одной, а то и двумя жизнями.
—Эх, — я глубоко вздохнул, мысленно попрощавшись со свободой на ближайшие часы. — Хорошо, мы идем за ней. Как хоть тебя зовут?
—Меня, — мальчик на несколько секунд задумался и ответил. — Саша.
—Саша, приятно познакомится. А меня зовут…
А как меня зовут? Черт, не могу никак вспомнить. Казалось бы, такая важная вещь как имя, и выскочило из головы. На самом деле я мало что помню о своей жизни. Вспоминается лишь последний день и то его последние часы, а что было до этого — пустота. А вместо этой пустоты было хоть что-то? Может, я ничего не помню, потому что ничего не было. Каждый день был похож один на другой. Вот они и смешались в две сцены: комната и автобус. Учеба, друзья, моя девушка — все отходило на второй план, если не на третий. А может это все вообще находилось где-то там за кулисами.
—Леня, — сказал я первое имя, что пришло мне в голову. Может оно и было моим настоящим?
—Леня… хорошее имя, — мальчик еле улыбнулся. — Пойдем?
Мы пошли обратно на дно этого пугающего места. Благо, шли мы не в полной тишине. Саша то и дело рассказывал мне о своей маме. О том, как они с ней любили гулять по парку, где на деревьях висели гирлянды, а по снегу с легким хрустом ходили утки, крякая и выпрашивая хлеб. Он мне говорил и о докторе, что заходил к ним раз в день, спрашивая о здоровье мамы. Мама жаловалась на доктора, кричала и говорила, что он жестокий, а еще громко храпит. Все подробности своей жизни Саша рассказывал отрывисто, прерываясь каждые минуты две. Несмотря на свой возраст, он говорил словно детсадовец, а возможно, я не хочу его обижать, такое чувство, будто и сознание его было на том же уровне. Сколько же его держали здесь, и есть ли такая вероятность, что я первый человек, которого он увидел помимо своей мамы и того странного храпливого доктора.
Мы попали на второй этаж. Странно, тут стало тихо. Как будто всего того кошмара, что был несколько часов назад, не было. В ушах звенело, однако в голове снова и снова звучал тот жуткий вопль, который доносился из дальней комнаты. Вот эта дверь, и она опять была не закрыта. Я боюсь того, что могу увидеть, но пугающе сильное любопытство взяло верх, и я заглянул туда, и…ничего? Комната была абсолютно пустой. Не было ни той страшной конструкции с веревками, ни людей, ни следов крови. Я еще раз посмотрел на номер комнаты и убедился, что смотрю в туда, куда нужно.
—Дядя Леня, что-то не так?
—Д-да, то есть нет. Нам надо идти и как можно скорее.
Неужели я начал сходить с ума и все, что я тогда видел мне показалось. Но все было таким реальным. А если это побочные эффекты от той жидкости, что мне вкололи. Если это был какой-то наркотик, то все довольно-таки легко объяснялось. Остановившись на этой идее, я двинулся дальше, все же взглянув напоследок на комнату.
На третьем этаже мы были недолго. Большую часть этого времени мы провели в моей комнате. На полу все еще лежали в небольших лужицах крови куски жгутов, а на столе все также были инструменты и шприц. Размышляя о том, почему не сделал этого раньше, я вооружился молотком, а Саше дал скальпель. Ощущение холодного металла в руке успокаивало и придавало сил, но все же я на всякий случай прихватил еще и шприц, который положил в карман. Мы не знали, что нас ждет там внизу, поэтому надо быть готовым ко всему.
Выйдя к лестнице, я дал Саше знак оставаться позади, а сам стал аккуратно идти. Каждый мой шаг сопровождался вниманием ко всевозможным шорохам, скрипам и трескам. Наученный горьким опытом я делал остановку на каждой ступеньке, вглядываясь в следующую бетонную поверхность. На четверть лестницы ушло около десяти минут. Я понимал, что медленно, но иначе было никак.
Наверное, мой план прошел бы идеально, если бы спустя еще пять минут спуска сзади не послышались громкие и быстрые шаги. Не успев оглянуться, я увидел лишь пронесшуюся мимо меня маленькую тень, что сбегала вниз.
—Мама! — Саша бежал, не смотря себе под ноги и полностью забыв об осторожности. — Она там, нужно бежать туда! Скорее!
—Стой же!
Мне ничего не оставалось как рвануть за ним. Ступеньки сменяли друг друга, от скорости в ушах немного завывало, но один звук проникал сквозь этот шум. Я его никак не мог разобрать. Это звучало как…гитара? Да, только скорее бас-гитара, что играла один и тот же аккорд с периодичностью раз в секунду. Звук усиливался по мере нашего спуска. Казалось бы, вот-вот я увижу этот странный инструмент, только это была никакой не бас. Я слишком поздно заметил струну, что была протянута по всей длине ступени. Саша ее успел перепрыгнуть, а может он ее увидел и ему просто повезло, чего нельзя было сказать обо мне. Тонкое натяжение в области ступни и тихий звук обрывания струны.
Я даже не успел ничего понять, но краем глаза я заметил как на противоположной стороне стены открылась маленькая, еле заметная щель, в которой мелькнула сталь. Сначала я ничего не почувствовал, будто моей ноги не существует, но позже пришло осознание. Острая и отполированная до блеска арматура длиной сантиметров 40 торчала из моей икры. Сталь пробила ногу насквозь, прижав меня к стенке. Каждое мое движение сопровождалось адской болью. В ушах зазвенело, а от запаха крови меня вырвало. Черт, почему мне так не везет с лестницами?!
—Дядя, вам плохо? — спросил подбежавший Саша.
—Да, черт возьми, больно! Ты нахрена побежал?! Я же говорил! — подумал я, но вслух сказал другое. — Отойди, не поскользнись тут.
—Дядя, давайте скорее, нас там мама ждет, — абсолютно спокойно сказал Саша.
—КАКАЯ МАМА?! У МЕНЯ НОГА ПРОБИТА, ИДИОТ! — опять-таки подумал я, но вслух ответил так, как того требует воспитание. — Чуть позже, мне нужен отдых. Надо придумать как избавиться от этой штуки. Ну, или хотя бы боль смягчить.
Последнюю фразу я сказал тише, но Саша, кажется, все равно ее услышал.
—Дядя, а что за шприц вы взяли там наверху с собой?
Точно, шприц. Я порылся в карманах, надеясь, что он не выпал во время бега, но все же нащупал тонкую иглу. Достав его, я долго и скрупулезно рассматривал надписи на тонкой стеклянной стенке. Название этого наркотика было мне знакомо, хотя наркотиком его назвать было трудно. Скорее это было очень эффективное успокоительное. К своему стыду, я даже облизнулся, представляя как мне будет хорошо, после введения жидкости.
—Дядя, давайте поскорее, а то там моя мама. Ей после приходов врачей совсем плохо было.
Приходов? Врачей? Неужели его мать тоже подвергалась пыткам. Я еще раз посмотрел на шприц, и внутри меня опять начало что-то сводить. Что если ей это лекарство нужнее? Но нога так болит. А Саша, он смотрит на меня своими невинными глазами, что все сжимается еще сильнее. Я посмотрел на ногу, потом снова на шприц. Мне стоило больших усилий положить его обратно в карман.
—Саша, жди меня внизу и никуда не уходи, — я приготовился к новой порции боли.
Дождавшись, пока он скроется из виду, я снял с себя футболку и засунул в рот. Внутри появился неприятная смесь соленого пота и горькой запекшейся крови, но ничего. Это даже в какой-то степени бодрило. Ладно, поехали. Обхватив руками ногу чуть повыше икры, я начал потихоньку сдвигаться к краю арматуры. Кровь стучала в висках так, будто гигантский молот бил по наковальне каждые пять секунд. Спустя десять минут я сдвинулся лишь на несколько сантиметров, а сил уже не оставалось. Боясь истечь кровью, я решился прибегнуть к самому сложному варианту. Глубоко вдохнув и выдохнув и досчитав до десяти, я что есть сил дернул ногу. Сталь вышла из ноги, оставив после себя дыру два сантиметра в диаметре.
Мои уши заложило от собственного крика, и если бы не футболка, эффект был бы, наверное, еще более “ошеломительным”. Выплюнув футболку, я повязал ее повыше раны, чтобы окончательно не истечь кровью. Странное действие на меня оказывал адреналин. Во время спуска до четвертого этажа казалось, что никакой раны нет, что это всего лишь психосоматика, но так лишь казалось. Стоило мне сойти с последней ступеньки, как боль вернулся в два раза сильнее, чем было.
Свой путь за мальчиком я помнил смутно. Все вокруг было словно в замедлении и замыливании, а лампы на потолке добавляли последний штрих этой адской карусели. Пару раз меня выворачивало наизнанку, поэтому вскоре в мой разум начало осторожно стучаться чувство голода. Около получаса прошло перед тем моментом, когда мы оказались перед злосчастной дверью с номером 410.
—Дядя, дядя, — Саша усиленно дергал меня за руку, впиваясь длинными ногтями мне в руку, оставляя небольшие красные отметины. — Давай, открывай скорее! Мне нужно туда, к маме!
Когда мне удалось отцепить от меня мальчугана, я дрожащими от напряжения руками дернул рукоятку и открыл дверь. Сначала мне показалось, что передо мной сидела довольно старая женщина. Ее руки были слегка пожелтевшие, кожа была сморщенная, а глаза впали так сильно, что их можно было сразу и не заметить. Лишь волосы были молодыми — черными, блестящими, аккуратно падающими на пол. Осознание пришло позже. На стуле сидела давно мертвая женщина. Когда я приподнял ее голову, то увидел, что ее глаза посерели, а изо рта разносился мерзотный трупный запах.
Однако Саша этого как будто не замечал. Он бегал вокруг нее, обнимал, целовал и хватал ее за руку, показывал на меня пальцем, рассказывая, какого хорошего друга он нашел, который отвел его к ней. К горлу подступил ком, а в глазах появились легкие слезы. Похоже, что мальчик настолько одичал, что не понимает, что перед ним, к сожалению, не его любящая и живая мама, а окоченевший давно труп.
—Мама, ну скажи хоть что-нибудь, — Саша скорчил недовольную рожицу. — К тебе гости пришли, а ты молчишь. К тому же, пока нет того странного па-парня в халате.
—Сашенька, слушай, — мой голос сильно дрожал. — Твоя мама сильно устала, ей нужно побольше отдохнуть. Видишь, этот шприц? Я ей его сейчас вколю и она поспит, а потом, когда мы выберемся отсюда и найдем помощь, то мы вернемся за ней. К тому времени твоя мама будет полна сил. Идет?
—Хм, ну ладно, — Саша подмигнул мне и бросился обнимать на прощание маму, отчего мое сердце будто проткнули сотнями игл. — Мы скоро вернемся мама, не уходи. И не болтай по телефону с тем доктором. А то ты любишь с ним поговорить.
Я посмотрел на опустевший шприц. Нога тут же заныла, но, стиснув зубы, я все же смог ее сдержать. Тут в мой нос ударил запах, которого я очень давно не чувствовал. Запах ветчины с хлебом. На столе лежал треугольный бутерброд с салатом и сыром посередине. Живот предательски громко заурчал. Слюни сами собой текли изо рта, пока я шел к заветному столику. Меня не волновало, что это может быть ловушкой. Инстинкт выживания вновь взял верх, но ненадолго, пока я не услышал еще одно урчание. Оно исходило из живота Саши. Он с такими же искрящимися глазами смотрел на еду. Скальпелем я аккуратно разрезал бутерброд и отдал одну половину Саше.
—Спасибо, дядя Леня, — сказал Саша и, вместо того, чтобы начать есть, побежал к маме. — Мама, держи, а то ты худая совсем.
К моему ужасу Саша взял свою половину и положил ее трупу в рот. Он двигал ее челюсть, чтобы мама “жевала”. Меня чуть не вырвало. Закончив, Саша подошел ко мне глядя одним глазом на меня, а другим на мою половину. Безумно хотелось есть, но оставлять этого ребенка голодным я не мог никак. Не простил бы себе. Скрепя сердце, я дал ему бутерброд. Улыбнувшись мне, Саша начал свою трапезу. Видя довольное лицо паренька мне стало на минуту легче на душе, но лишь на минуту. Голод и боль никуда не ушли. Хотелось бежать из этого треклятого места. Я смотрел, как Саша поедает вкуснейший черный хлеб, пропитанный мясным соком. Дождавшись, когда он все проглотит, я схватил его за руку и повел к выходу. В первый раз он смог вырваться и побежать обниматься с трупом. Теперь, глядя на эту картину, я не чувствовал горесть. Я не чувствовал ничего. В голове была лишь идея-фикс о побеге.
Поднимаясь по лестнице, я не отпускал руку Саши. Не хватало мне еще одного штыря в ноге. Мальчишка был недоволен, брыкался, хотел идти сам, даже кусал меня. Пришлось один раз рявкнуть на него, о чем после сожалел. Не стоило срываться на ребенка. Неизвестно, что ему пришлось здесь пережить и какие опыты или пытки над ним проводили. Кстати, странно, что за все то время, пока мы ходим, нам не повстречалось ни одного человека. Лишь в комнате на втором этаже кто-то был, и то не факт, что мне это не почудилось из-за наркотика.
Путь до верхнего этажа прошел быстро. Вновь стал слышен вой ветра под потолком, даже стало чуть холоднее и свежее, что было очень вовремя после затхлого запаха пыли и мертвых тел с нижних этажей. Карты у меня как не было, так и нет, поэтому бродили мы долго. Блуждали по бесконечным однотипным коридорам, где все комнаты были либо заколочены, либо закрыты на замок. Спустя часы непрерывной ходьбы я решил сделать небольшой перерыв и присел у стены. Рука, все это время крепко держащая молоток, ныла от боли, но все же была рада небольшой передышке, как и ноги. Хоть на мне и были удобные и теплые ботинки с джинсами, было довольно прохладно, поскольку всю футболку я потратил на повязку и жгуты.
Глаза закрылись сами собой. Не знаю, сколько я пробыл в отключке, но когда очнулся, Саши рядом не было. Меня будто парализовало. Он не оставил записки, куда он пошел, хотя как он мог оставить записку? Подскочив и схватив молоток с мыслью о предстоящем сражении за мальчика, я начал поиски. Я обошел все коридоры, крича и срывая горло на каждом углу, но все было тщетно. Мальчик словно сквозь землю провалился. Обессиленный я упал на землю, плача и хрипя. Я кашлял каждые несколько секунд, еще больше истязая больное и сухое напрочь горло.
Как он мог уйти от меня? Он разве не понимал, что тут опасно. Он же большой уже. Господи, у него умерла мама. Теперь он где-то там в комплексе, и я не знаю, что с ним сделают за побег.
—Дядя Леня, а вы чего плачете?
—Глупый, глупый ребенок.
—Почему это я глупый? Я вот вам карту принес.
Застывший на секунду я поднял глаза и увидел его. Стоящего под лампой, будто с нимбом стоял он. Саша. И все с той же глупой детской улыбкой. В руке он держал потертый и сильно пожелтевший лист, весь испещренный линиями. Эмоции захлестнули меня. Я, наверное, должен был ругаться, злиться, кричать на мальчика за его непослушание, побег и потраченные мною силы и нервы, но этого не произошло. Я лишь крепко обнял мальчика и заплакал, все приговаривая, чтобы он не убегал от меня больше никогда.
Успокоившись, я поднялся, вытер лицо и пошел к выходу, держа Сашу под руку. Оказалось, что путь наш был совсем маленьким. Не прошло и получаса, как мы оказались перед массивной стальной дверью с вентилем. Над дверью ярким зеленым неоном висела вывеска с надписью “ВЫХОД”. Да, можно, конечно подумать про какую-нибудь ловушку, но никаких альтернатив у нас нет. Тяжелый вентиль поддался не сразу. Сначала все ограничилось лишь несколькими полными скрипа движениями. Попробовав вставить молоток в прорези вентиля, я смог поставить кручение на нормальные рельсы. Все это дело длилось довольно долго, но, в конце концов, вентиль достиг края.
Массивная дверь с грохотом и скрипом открылась, представив нам заснеженный лес. В некоторых местах были видны тропинки, а вдалеке был еле слышен тихий стук шишек об обледеневшую корку снега. Лишенное покрова тело быстро ощутило холод, но мне было все равно. Ледяной ветер был мне в радость. Я был готов прямо сейчас рвануть на ближайшую поляну и начать играть в снежки.
Вид темного неба, а не серого бетонного потолка наводил меня на мысли о том, что будет со мной, когда я доберусь до ближайшего поселения. Наверное, стоит помириться с девушкой или наконец помочь родителям прибрать все шкафы, но все мои идеи рано или поздно сводились к Саше. Да, мы выбрались, но что ему делать. У него нет матери, а про остальных родственников обо мне не рассказывал. Может стоит мне взять заботу о нем? Конечно, это будет тяжело, но я чувствую ответственность за него.
—Саша, скажи, а у тебя есть кто-нибудь кроме мамы? — спросил все же я, с тихой надеждой услышать отрицательный ответ.
—Хм, есть.
Мне стало немного грустно, но и радостно. Он все же был не один.
—У меня есть папа. Он такой веселый. Правда храпит он часто, но маму любит сильно. Говорит с ней по телефону часами.
Мне это показалось подозрительно знакомым. Храп, разговоры по телефону. Он так говорил о докторе, что навещал Сашу с мамой. Но если я прав, тогда…
Обернуться я не успел. В шею вонзилась тонкая игла, и перед глазами все начало мерцать, а затем тускнеть. Я упал на спину лицом к коридору. Там стоял человек в халате и в маске, а рядом с ним стоял улыбающийся Саша. Только улыбка его перестала быть детской и теперь напоминала змеиную.
—Папа, папа! — Саша смотрел на “доктора” горящими глазами. — Ну как я сыграл? Хорошо? Лучше, чем в прошлый раз?
—Да, сынок. В этот раз получше. Я получил много удовольствия, глядя, как ты гоняешь нашу собачку. А тот момент, когда он тебя нашел и заплакал. Мм, сказка, а не день. Ну все ты свободен. А хотя нет, сначала сходи на пару часов в казарму. Там тебя уже заждались.
—Ну, папа, — Саша осторожно, чтобы “папа” не заметил, закатил глаза.- У меня еще с прошлого раз все болит. Я в туалет не могу ходить.
—Ничего не хочу слышать, марш туда. И пусть все останутся довольны.
—Хорошо, — сказал Саша и побрел обратно вглубь комплекса.
—Эх, голубчик, — теперь человек обращался ко мне. — Как же можно так всем доверять? Ну да ладно. Сожалеть вам осталось недолго. Или долго. Я не помню, закончилась ли у нас анестезия или нет. Ох, вы не представляете, как же тяжело резать человека без наркоза. Хотя, наверное, представляете. Вы же и сами были свидетелями подобного, не так ли?
Его смех пробирал до костей. Хотелось плакать, однако это было невозможно. Паралич затрагивал все тело, и пока доктор вез меня по коридору на каталке до операционной, я молился, чтобы до приезда к месту, наркотик дошел до сердца.
Еще почитать:
Последнее выступление
Закон превыше всего — Закон превыше всего. Глава 8. Новые детали
Закон превыше всего — Закон превыше всего. Глава 9. Здравствуй и прощай, Паук
Последняя поездка
«
»
