Архив

Жозеф знал, что жизнь ему уготована самая обычная, самая тихая, со средним достатком, в самом лучшем случае.

К сожалению, жизнь забыла с ним согласиться по одному из пунктов и сделала его действительно маленьким человеком, в ничтожной и жалкой должности, за которой особенно не следили, с которой не требовали отчёта, не приходили с проверками, а зачастую и не знали даже, кто там вообще эту должность занимает. Но вот неожиданно достаток оказался не средний, правда – обо всё по порядку.

Жозеф происходил из скромной семьи, в которой был труд и только труд. Теплота отношений могла бы тоже быть, но труд забирал всё хорошее, и ни у отца, ни у матери, ни у старшей сестры Жозефа, а позже и самого его не оставалось сил на задушевные разговоры с семьёй и вообще сближение с ними. Были какие-то люди, смутно знакомые, молча собирающиеся за скудноватым столом, мрачно и быстро евшие, а затем разбредающиеся либо по рабочим вопросам, либо спать.

А больше ничего и не было.

Но Жозефу повезло – у него было прилежание в почерке и в грамоте, что позволило ему стать переписчиком, а после, тот милостивый господин, у которого он переписывал множество бумаг, предложил ему место в архиве Маары.

-Работа скучная, — не скрывал благодетель, — дела каждой Коллегии, бумаги и прочее – всё это хранится некоторое время в самой Коллегии, но зачем захламлять делами многолетней давности свои кабинеты? Вот и сгружают. Задача – распределять бумаги от Коллегий по полкам, да записывать номера в специальный реестр.

-И всё? – поразился Жозеф.

-А что еще? – удивился благодетель. – Говорю же – скучно. Работа в одного человека, поговорить и то не с кем. Но жалование стабильное.

Жозеф задумался. Молодость не давала бы ему покоя, но, с другой стороны…какая разница? Тепло, деньги – для временной работы – самое то.

Жозеф ещё не знал, что есть такая работа, с которой нельзя продвинуться ни вверх, ни вниз, можно лишь зависнуть и висеть, висеть до самой смерти…

Тогда Жозеф был ещё юн, и не знал, что бывает в жизни. Он принял предложение и поступил, кстати, без проблем и даже собеседования, в архив. Его едва-едва одарили взглядом, всунули ему ключи от архива, простую инструкцию и на этом всё устройство было кончено.

***

Жозеф блуждал среди полок первые дни, поражаясь бумажному захламлению полок. Каждая имела свою кодировку по номеру Коллегии. Коллегии, образовывающие Секцию управления, стояли близко друг к другу.

Попадались нудные Коллегии от не менее нудных Секций. Например, Городская – она вбирала в себя обеспечение столицы, и в большей части бумаг сообщалось о поломках водопровода, износе зданий и прочей чепухе. В Коллегии Обеспечения можно было, при большой удаче, прочесть какую-нибудь смешную заявку от кого-нибудь из Глав Коллегий. То Транспортная просила себе шестнадцать перьевых подушек в свои повозки (зачем?), то Коллегия Сопровождения просила поставлять свечи только белого цвета и никогда желтого…

Были и страшные полки. Вся Секция Закона состояла из трёх Коллегий: Судейства, Дознания и Палачи. И Жозеф старался проходить как можно быстрее мимо этих бумаг, не смотреть на жуткие папки с отчетами о казнённых, допрашиваемых, осужденных…

Жозеф боялся этих бумага. Ему казалось, что в них есть кровь. Еще не высохшая, еще живая, теплая. Однажды он решился и открыл, было, полученный новый отчет и пришел в ужас. Сухо и официально Глава Коллегии Палачей сообщал: «За указанный период было казнено тридцать четыре человека. Из этих тридцати четырех человек были обезглавлены семнадцать, девять – путем повешения (виселица образа «Г»), остальные (8) – утоплены. Преступления, за которые были осуждены означенные лица…»

На этом моменте Жозеф закрыл и поклялся не открывать больше бумаг от Палачей. Его потрясло тогда, как сухо можно излагать о жизнях.

Работа была по-настоящему тихая. Он читал свободные книги, взятые из библиотек, убирался, протирал полки и получал малое жалование.

И так длилось целых два сезона. Позже Жозеф понял, что всё это время к нему приглядывались, пытаясь решить, можно ли довериться?..

***

Первым, с кем познакомился Жозеф, стал дознаватель Персиваль. он появился в своих серых неприметных одеяниях, вошёл тихой тенью, но одно его появление, один вид серых одежд внушил Жозефу какой-то животный страх.

Ему нечего было скрывать от служителя закона, но откуда же взялся этот страх?!

-Доброго дня, Жозеф! – дознаватель поклонился и тепло улыбнулся. Жозефа совсем не удивило, что его имя известно. О дознавателях говорили многое, и ничего из этого не было хорошим.

-З…здравствуйте, — тонко ответил Жозеф, стараясь прижаться плотнее к ставшим родным ему полкам.

-Меня зовут Персиваль, я служитель Коллегии Дознания, — улыбался добродушный на вид дознаватель, — я пришёл к вам по небольшому делу.

-Чем могу? – Жозефу было еще страшнее от этой добродушной улыбки гостя.

-Мне нужны вот эти дела, — Персиваль вложил в дрожащую руку покорного Жозефа несколько тонких листов бумаги. Жозеф скользнул взглядом по ним, мгновенно перед мысленным его взором встал нужный шкаф, принадлежащий Коллегии Сопровождения…

Не Дознания.

-Ну как? – спросил Персиваль, не сводя взгляда с Жозефа.

-Я…конечно, дайте разрешение, — Жозеф сглотнул комок в горле. Лицо Персиваля исказилось от минутного раздражения, но улыбка вернулась опять и он переспросил:

-Разрешения?

-На выдачу каждого дела полагается разрешение от главы Коллегии, — Жозеф дрогнул голосом, но остался тверд духом. Он знал, что действует по выданной ему инструкции, не знал только того, что инструкция должна лежать и не должна быть тронута. Потому что инструкция пишется для проверок, а не для использования.

-Глава нашей Коллегии занятой человек, — мягко сказал Персиваль. – Я бы мог, но…не стоит отрывать такого человека по пустяку.

Жозеф окреп. Ему показалось, что он обрел власть, прежде ему неподвластную.

-Сожалею, но без разрешения я не могу ничего сделать.

-У меня в Коллегии есть бюрократическая сволочь, — вздохнул Персиваль, — также цепляется! Нет бы помочь…ну ладно, я понимаю, что можно сделать.

Дальнейшее было похоже на сон. Жозеф сам не понял, как это произошло, но в его руке оказался вдруг маленький кошель, очень тяжелый, звякнувший так заманчиво…

Жозеф испуганно и непонимающе взглянул в глаза Персивалю.

-Это вам, вам, — успокоил Персиваль. – Мне нужны лишь бумаги, а вам монеты.

Жозеф покорился. Позже он пытался успокоить себя, говоря, что Персиваль, проглядев дела, сделал выписки и всё вернул назад. Значит, ничего страшного не произошло? Да и вообще – кому нужны дела трехлетней давности? Дела какого-то там Сопровождения. Да дела Сопровождения самому Сопровождению не нужны!

Но Жозефа трясло. Монеты – их количество, составившее половину от его жалования, давало ему мысль о том, что эти дела все-таки были нужны.

***

Потом состоялось знакомство с «бюрократической сволочью». Сволочь носила имя Мальт и держала себя в архиве по-хозяйски. Без приветствия и даже попытки к доброжелательности Мальт вошёл в архив и сразу сказал, сколько ему нужно дел и на какой срок. Тут же, не дожидаясь вопроса о разрешении, выложил перед Жозефом кошель.

Жозеф попробовал запоздало возмутиться:

-Взятка?! Мне?

-Вам, — подтвердил Мальт. – Берите, опыт у вас уже есть.

Жозеф почувствовал, что увязает в чем-то. Молча и покорно, понимая, что Мальту все известно о Персивале и заработке Жозефа, принес бумаги и взял предложенные монеты.

Были позже и другие. Жозеф получал официальное жалование от казначейства, но от своих визитеров получал в десять-двенадцать раз больше, чем от означенного жалования. Визитеры были разными – чаще всего приходили из Коллегии Дознания, одинаково едкие и хамоватые. Они хорошо платили, приходили без бумаг, но брали и проверяли все Коллегии, все Секции. Некоторые документы копировали тут же, а некоторые даже стали уносить ненадолго с собой. Жозеф нервничал, но ему в таких случаях прибавляли монет и он молчал.

Молчал, когда листы ему возвращали заляпанные жиром или назад он получал дела с несколькими недостающими листочками.

Молчал, когда получал издевательские пятна чернил на делах…

Монеты грели карман, а что до дел…проверки не ожидалось – сто лет она сюда не заглядывала, и с чего бы заглянуть? Да и вообще – может быть, Жозефу уже такое принесли? Свои реестры он вел аккуратно, записывая в официальном то, что ему приносили из Коллегий и записывая на отдельных бланках то, что выдал и кому – за сколько. Память не могла удержать всего!

Жозеф стал помогать семье и, наконец, его близкие могли позволить себе работать меньше. Вот только с каждым разом, приходя домой, Жозеф все меньше чувствовал себя дома и близких людей в этих, совершенно чужих лицах.

Эта ли его сестра – неухоженная с красными, воспаленными глазами? Это ли его мать, растерянная и маленькая, дрожащая? Его ли это отец – казавшийся в детстве кем-то вроде рыцаря, а теперь – обрюзгшим, дребезжащим…еще и пьющим.

Жозефу было неприятно и тоскливо. Ему казалось, что он и его жизнь важнее этих мелких и жалких жизней. У него были монеты и он пытался их тратить на семью, пока не понял, что поступает так по долгу, а не по желанию.

Но если давно он поступился рабочим долгим, почему бы не поступиться долгом семейным?!

Жозеф приходил все реже. Он скапливал капитал, сам не зная, куда его потратить. Хотелось бы на что-то великое и полезное, но ничего великого или полезного ему в голову не приходило. В конце концов, он женился, построил дом, но деньги водились всегда, и Жозеф тщетно искал им применения.

В конце концов, решил пока просто копить. Жена поддержала. Она вообще попалась кроткая, тихая, преданно любящая его и недавно рожденную их общую дочку.

***

Каждое уважающее себя королевство переживает однажды не самые лучшие свои дни. Погода учуяла волнение в народе первой. Стало особенно хмарно и сыро. Кругом все шептались, значительно переглядывались, робея, обменивались записками, и смело – знаками.

Но Жозеф делил мир между архивом, домом и редкими походами в трактир среди неприкаянных одиночек. Ему негде было получить эту информацию, хотя он, пожалуй, владел большей.

К нему приходили всё больше перед самым началом бури. Требовали дела, но не торопились их возвращать. Платили, не жалясь. Торговые Коллегии, Сопровождающие, и даже Сиротская…всем что-то было нужно, все чего-то ждали, что-то искали, брали.

Архив переживал наплыв визитеров и Жозеф потирал руки, собирая уже по установленным ценам для каждого года и каждой Коллегии прибыль.

Ему бы задуматься – с чего такой интерес? Ему бы услышать, что готовиться переворот и все, кто сумел что-то понять, торопятся изъять улики на себя и понабрать компромата на других. Грядет смута, и в смуте надо вооружаться самым ценным оружием – информацией.

Но Жозеф считал прибыль и складывал ее в сундуки. Жена его – робкая и тихая, неожиданно спросила:

-Может быть, нам следует их во что-нибудь вложить?

-Много ты понимаешь! – фыркнул Жозеф и раздраженно отмахнулся от нее. – Качай дочь, а ко мне не лезь!

Жена притихла. Но дни шли, становилось все более страшным и зловещим предчувствие…жена, пересиливая себя, как более интуитивно настроенная к окружающему миру, попыталась еще раз:

-Может, тебе уйти с твоей должности?

-Дура! – Жозеф даже глаза закатил. – А работать кто будет? Зарабатывать? Не можешь – не лезь. Всё, ступай!

Потом она более не заговорила. Громыхнуло.

***

Переворот произошел в нескольких слоях одновременно. Принц – родной брат Короля, затеявший переворот, убил родного брата. Одновременно с этим – его сторонники начали бойню в Коллегиях, уничтожая ярых сторонников Прежнего Короля.

В бойне были даже не палачи, ведь те призваны карать по законному приговору, а настоящие каратели. Каратели, которым нравилось крушить-жечь и ломать.

Разгромили Городские Коллегии, напали на Сопровождение, налетели на Сиротскую, поубивали Судейскую…

Кровь лилась. Гибли виноватые и невинные, гибли те, кто не должен был погибнуть и выживали те, кто в своем выживании отравил жизни другим. Многое свершилось в ту ночь. Многое из всего плохого, на что только способен человек и ничего хорошего.

А потом кто-то умный прекратил бойню и поспешил замести следы, стереть кровь с улиц, убрать тела и пошуровать в архивах, на всякий случай уничтожив все, что могло помешать установлению нового порядка.

Архив был сожжен. Хвала Луалу и Девяти Рыцарям Его, Жозеф уцелел. Он был дома с семьей. А потом вернулся к пепелищу. Но это было не так страшно, как то, что последовало за бойней.

Голод.

Столица оказалась в окружении. Северный удел грозил войной столице и братоубийце. Юг горячо столицу поддерживал, а вот запад и восток выжидали, намереваясь присоединиться к более сильной позиции.

а пока для столицы и ее горожан наступил голод.

И все монеты, скопленные Жозефом, не могли остановить голода для его семьи. Что значили эти монеты, когда вместе с голодом пришел зимний сезон, и дороги занесло снегом, через который не могли пробиться южные обозы с зерном и хлебом?

На руках Жозефа были монеты, но они больше не значили.

Жена ушла тихо, ни словом, ни взглядом не упрекнула своего мужа за непредусмотрительность. Просто угасла, как и жила – незаметно и не было ее будто бы.

У Жозефа осталась дочь и он всеми силами своими, впервые за долгое время, впрягался в жизнь, чтобы выкормить ее, чтобы обеспечить ей жизнь. Он пошёл в Патрульный Штаб, набранный спешно для охраны улиц от буйств, еще не затихших после бойни. Там было паршиво и холодно, приходилось шататься по ледяным улицам в холодных одеждах, но зато давали паек. Хоть голодно, а все же!

Затем он бросился на самые тяжелые стройки. Платили лучше, но с задержкой. Давали хлебом – черствым, но это было лучше бедных похлебок Патрульного Штаба.

Кораблестроение, порты…Жозеф хватался за все, молился, отмаливал свои грехи в храме и даже исповедовался у жрецов. Те отпустили ему грехи – на фоне происходящего в королевстве взяточничество в архиве казалось мелочью.

Во всяком случае, Жозеф успокаивал себя так.

***

Жозеф решил, что стало легче. Дочь он вытащил, выходил и голод отступил, прихватив с собою и холод. Жизнь продолжалась. Власть и новый порядок утверждались и теперь закон обретал все новые и новые полномочия, затрагивая прошлых соратников мятежного когда-то.а ныне законного правителя.

Жозеф никогда не узнал, что за сила, чей донос и чья мысль, чей взор обратились на давние дела. Кому они были интересны? Зачем? Делали ли правосудие нового порядка стоящее дело или просто пыталось заработать себе положение, выслужиться перед королем и народом? А может быть, уцелевшие, такие как Мальт и Персиваль боялись, что про их дела что-то проповедают?

Жозеф не знал. За ним просто пришли и арестовали.

Его не допрашивали. Жозеф пытался сказать, что назовет без труда имена тех, кто приходил в его архив, кто и что брал, за какую даже плату, надеясь выторговать себе правдой снисхождение. Но его ни разу не спросили об этом.

Его вообще ни о чем не спросили. И все нелепые попытки к оправданию прервали:

-Нам ваша деятельность хорошо известна!

-Но мне платили! Я могу сказать кто и когда! – попытался взывать раз за разом Жозеф то к одному своему дознавателю, то к другому.

Его не слушали. В конце концов, видимо, порядком устав, спросили:

-Вы думаете, что нам неизвестны ваши гости? Вы сами вели реестр и подробный! Мы обнаружили его в вашем архиве.

И Жозеф понял, что сопротивление бесполезно. Все уже решено. Просто нужно было уничтожить его, как ненужного свидетеля возвышения нового порядка. Нужно было прикрыть тех, кто действовал на его благо, пользуясь неблаговидными методами. И они это сделали.

Жозеф лежал на холодном полу своей темницы и пытался понять, где ошибся. Ему было суждено прожить маленькую и тихую жизнь, но почему-то судьба послала его на тот же эшафот, где и до него и после него губила великих идейных людей, творцов, политиков, дипломатов, заговорщиков и преступников. А иногда всех в одном единственном слабом воплощении человеческого духа.

Жозеф думал о семье, из которой шел, и которую никак не мог вспомнить с точностью до черт. Он не интересовался ими, как они пережили (и пережили ли?) голод. Вспоминал семью, которую создал и не удержал, гадая, что будет с его дочкой…

Но больше вспоминал он архив, его тихие уголки, полки, бумаги, въевшийся запах плесени и гнили, что коснулась уже некоторых документов, чернил, которыми вел он реестры. Вспоминал шкафы, которые так хорошо знал и изучил.

В полубреду протягивал он руку сквозь темноту, и ему казалась, что кончики пальцев касаются холодной и безразличной ко всему, равнодушной бумаги. Бумага видел все и всё на свете стерпела.

«Будет ли у них свой архив?» — подумал вдруг Жозеф. – «О, сколько можно было бы заработать на бумагах о самых кровавых минутах славной бойни. Только – будет ли спрос на эти бумаги? Кто захочет видеть имена – собственные и близкие в этих документах?»

Темнота густела вокруг Жозефа, а он все смотрел в нее и видел свой любимый архив. Там все было просто и понятно. Там было два реестра и полки, чернильница и папки. А что было здесь? Черта смерти, за которой неясные тени? Присутствие Луала, который отвернулся от Маары, не желая иметь с ней ничего общего? Холодный пол камеры, где неясно сколько людей лежало и будет лежать? Ненужные аресты и отсутствующие допросы?

«Они знали мои преступления!» — подумал Жозеф с ужасом. – «Они позволяли мне их совершать, чтобы убить, когда им будет нужно!».

Он точно не мог сказать, кто входит в эти «они», но видел их созданиями темноты, сплетающим ее паучьи сети, утягивающие в омут, уводящие за черту, к теням, что оставила жизнь.

Жозеф не помнил ничего из своей жизни, кроме архивных будней и каменного пола. Он лежал, вглядываясь в потолок, давно уже треснутый и покрытый слоем плесени, когда за ним пришли. Его дернули вверх и повели точно так, как дергали и вели других.

А Жозеф всё силился спросить, когда ему отдадут дело Коллегии Сопровождения под номером 01-2389-ГР от третьего сезона? Ведь он давал аж неделю назад, на копирку, а ему все еще не вернули и в архивной полке зияет массивная дыра отсутствующего дела.

Жозефу суждено было прожить тихую жизнь и тихо умереть. В этот раз судьба полностью его послушала.