Машина резко развернулась, отчего послышался визг покрышек по асфальту, а спокойная лужа у сливной решётки рассыпалась брызгами. Дверца открылась с размаху, чуть не отлетев, а затем две белых штиблеты со стуком вытащили длинное тело. Собственно, Алисе и Бобу из засады видны были только лакированные носки и звонкие подмётки, да отглаженный край серых брюк. Однако этого им было достаточно.
В такой дождь щеголять белыми штиблетами мог только Джеймс. Информаторы не солгали, он всё-таки вернулся.
— Я вижу его чемодан, — прошептала Алиса, переворачиваясь на спину и глядя вверх. — Его чудовищный чемодан. Как думаешь, у нас получится?
— Мы должны сделать всё, что в наших силах, — ответил Боб, проверяя наручники. — Шансы есть, он всё-таки постарел. Ну, на счёт три!
Десять лет назад, насколько Боб помнил, жизнь коммивояжёра Джеймса повернула так же резко, как его автомобиль только что. Вчерашний весельчак и щёголь, певчая пташка, он неожиданно сменил белый костюм на серый, взял огромный кожаный чемодан, в котором обычно носил все свои ценности и пишущие принадлежности, и начал ходить по окрестным городкам, предлагая на продажу своё искусство.
Не то, чтобы Боба теперь беспокоила судьба души Джеймса — куда хуже было то, что происходило с жителями. Открывая воскресным утром дверь, они сталкивались с вылетающими из чемодана летучими мышами и драконами. Твари вились над головой, тыкались в лицо, заставляя чихать, и бесцеремонно проникали в дверные и оконные щели. Люди вынуждены были отдавать деньги только за то, чтобы наконец получить власть над этими существами и сжечь их в печи. Тушки обугливались и чернели, издавая вой — это было частью заложенного Джеймсом месседжа. Ну не мерзавец ли?
— Три! — выпалил Боб, и они побежали.
«И всё-таки белую обувь он сохранил», — подумал Боб, когда твёрдо положил руку на щиколотку преступника, нацелил на неё раскрытую пасть самых больших наручников и проговорил:
— Полиция смыслов! Вы арестованы!
Алиса схватилась за наручники с другой стороны, потянула их на себя изо всех сил, чтобы захватить вторую ногу. Но тут Джеймс просто шагнул вперёд, поднял ногу и стряхнул Боба, да так, что полицейский отлетел. Алису поволокло по асфальту. Ещё одной встряски хватило, чтобы упали наземь наручники, которые не успели застегнуть на толстенной щиколотке ни она, ни Боб.
Саркастично смеясь, Джеймс зашагал по лужам. Чемодан, изрядно потёртый за десять лет, качался в его руке.
— Перехват, вызываю перехват! — закричала Алиса в рацию, но Боб, глядя на неё, сокрушённо покачал головой.
— Мы стали слишком малы по сравнению с ним, — сказал он, садясь посреди мокрого асфальта. — Ох, моя спина. Нет, каков мерзавец!
— Он мог убить нас, но не убил, — заметила Алиса, осматривая разорванную форму. — Нет, не поворачивается у меня язык сказать о нём так.
— Старая дружба не ржавеет, хочешь сказать? Чушь, Алиса. Он преступник. Он преступник, потому что совершает преступления, и двух мнений тут быть не может. Или ты веришь, будто если наш Джеймс любит и холит свои белые штиблеты по сей день, то в нём осталась капля чистоты? Я тебе скажу, почему он их носит. Потому что не желает замечать, во что превратился! Думает, будто может обелить себя, надевая старый наряд! Ха!
Алиса покачала головой.
— Не то. Я прекрасно понимаю, кем он стал.
— Тогда..?
— Просто я до сих пор помню те первые времена, когда его чемодан — ещё новенький, сияющий полированной кожей, замочками — когда этот самый чемодан, полный его наивных первых работ, выпускал на волю целые стаи самых настоящих синих птиц.