Аналитическая статья по произведению Маяковского "Ночь"

На днях мне довелось побывать на мастер-классе одной очень именитой женщины-педагога, создательницы своих курсов и к тому же филолога. Начала она свой мастер-класс с того, что прочитала нам наизусть стихотворение «Ночь» Маяковского. Очень хорошо прочитала, проникновенно, с выражением. Так, что в аудитории все затаив дыхание слушали. А потом, посреди своей лекции, она заявила нам, мол, вот стихотворение, которое я вам в начале прочитала – вроде много написано, а вроде и ничего в нем Маяковский не сказал, и вот на ваших уроках так быть не должно.

И вот после этих слов я полностью потеряла интерес к ней как к лектору. Потому что неискушенный ум, конечно, может прочитать произведение и сказать: «Что за мура?!». Но как профессиональный преподаватель литературы, магистр филологии может не увидеть за игрой слов глубокого смысла? Как может не оценить хитрого переплетения метафор?

Перечитайте еще раз текст. Там же не просто набор ярких созвучных слов. Хотя, безусловно, звучанию Маяковский уделял серьезное внимание. «Ночь» — одно из ранних произведений поэта, свидетельство его начинающегося увлечения футуризмом, когда звонкое звучание, привлечение внимания и эпатаж казались ему важнее внутренней составляющей. К тому же, если верить свидетельствам современников, «Ночь» была ответной репликой поэта на написанный Филиппо Маринетти в 1912 году манифест итальянских футуристов. Италия – родоначальница футуризма как течения, подарившая нам самых заметных его мессий. Наши футуристы тоже двигались в ногу со временем, но итальянцы все равно навсегда стали на этом поприще первопроходцами, приковавшими к себе внимание последователей и коллег со всего света.

«Ночь» полна эпатажа и привлекает читателя к оригинальной форме и новому стилю – футуризму. Используя одни только эпитеты и не называя конкретных предметов, Маяковский отчетливо рисует перед нами определенную картину.

Багровый и белый отброшен и скомкан,

Всемирно признанные цвета заката и дневного света.

В зеленый горстями бросали дукаты,

Цвет сукна на игорных столах, чем Маяковский ловко переносит нас в вечернее игорное заведение. Дукаты – это золотые или серебряные монеты.

А черным ладоням сбежавшихся окон

Раздали горящие желтые карты.

А здесь легко догадаться: это с наступлением темноты в черных прямоугольниках окон загорается свет.

Таким образом мы видим уникальную лингвистическую находку – пользуясь лишь описаниями автор воссоздает пейзаж вечернего города и его просыпающейся ночной жизни. И как воссоздает – живо, интересно, с вниманием к деталям. Ну разве не впечатляюще?

Дальше идет описание толпы. Причем мы не видим каких-то конкретных лиц или людей. Толпа – разношерстая безликая масса, «пестрая быстрая кошка», «раньше бегущие». Вы обратили внимание, что картина, которую рисует воображение во время прочтения стихотворения, получается словно мазками, она динамична, все время меняет цвета и движется, и на ней никак не получается разглядеть ни одного человеческого лица?

Все потому, что автор не видит в толпе лиц. Все смешиваются для него в кучу, преследующую свои, достаточно низменные и простые на фоне палитры эмоций автора цели.

Каждый хотел протащить хоть немножко

Громаду из смеха отлитого кома.

А ведь вспомните, Маяковский всегда в своих произведениях изображал себя большим, монументальным.

… жилистая громадина …

… чего может хотеться эдакой глыбе? а глыбе многое хочется …

… такой большой и такой ненужный …

Получается, и здесь – толпа торопится только урвать от него кусок положительных эмоций, зарядиться весельем от его чудных стихов и поспешить, потечь дальше, «дверями влекома». Он – не понят всеми, несмотря на свою значимость и любовь публики, он – одинок в толпе.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,

В глаза им улыбку протиснул;

Даже когда кто-то протягивает к нему руки, он не видит там человека, он видит только платье. Потому что не отдельный человек, не собеседник зовет его, а элемент толпы, такой же равнодушный по факту к настоящему Маяковскому. Поэтому Маяковский выдавливает из себя дежурную улыбку и буквально протискивает ее в лицо зовущему, а в его лице — в лицо толпе. Потому что за улыбкой проще спрятать одиночество и бурю эмоций, которые все равно никто не захочет попытаться понять.

Когда я в первый раз читала это стихотворение в школе, я, конечно, еще не знала историю его написания и не понимала, что конкретно символизируют дукаты на зеленом или огненные браслеты на ногах. Но знаете, что я уже тогда почувствовала от этого произведения? Жгучее одиночество. Такое, которое на фоне всей этой пестроты обволакивает и сковывает, заставляя тебя стоять на месте и безучастно наблюдать за происходящим вокруг. Такое, которое ставит стену между тобой и окружающими, даже если вокруг тебя разномастная и веселая толпа. Такое, которое свербит в висках и докучает тебе, где бы ты ни находился – в казино ли, или на творческом вечере.

И именно это важно. Вот это чувство – это и есть сердцевина цветка, обрамленная ровными лепестками лингвистических этюдов и четко выстроенных ритма и рифмы. Как и в устройстве цветка, в этом стихотворении все органично, все точно выверено, лишено всего ненужного, и тем самым прекрасно.

Вот, что я вижу в этом стихотворении, и вот почему негодую, когда его недооценивают.