– Я вам расскажу одну историю, – Юлия Викторовна разлила чай по чашкам. – Как раз к вопросу об однозначности, относительности многих вещей и про… как это у Гайдара, когда всё вроде бы хорошо, но что-то нехорошо.
Она сделала глоток и отщипнула вилкой кусочек брауни.
– После университета я оказалась в одной школе со своей одногодкой, такой же вчерашней выпускницей. Мы учились на разных факультетах, почти друг с другом не общались, но тут – в новом коллективе, на новой работе – сблизились, стали подругами, и я оказалась поверенной в её тайны.
Ей тогда было, наверное, двадцать два, а ЕМУ – четырнадцать. Да, случилось так, что у моей подруги завязался роман с девятиклассником, её учеником. Имён я, конечно, называть не буду, школу тоже. Да это и не важно. Честно скажу, на девятиклассника мальчик совсем не походил: высокий, серьёзный, ответственный, красивый, очень по-взрослому выглядевший. Я у него преподавала – видела.
Подруга, конечно, сначала не принимала его ухаживаний и знаков внимания, отказывала ему во встречах, грозила уволиться, пожаловаться родителям, но… – Юлия Викторовна развела руки в стороны. – Но.
Она отправила в рот очередной кусочек пирожного.
– Всё-таки как-то там закрутилось. Подруга поначалу переживала, боялась страшно, кидалась из состояния «хоть трава не расти» в «я – распутница, меня посадят, пойду суициднусь» – короче, её разрывало надвое.
Я её тоже время от времени пыталась вразумить: мол, дура, что ты творишь? Всё без толку.
Отношения постепенно развивались, становились всё серьёзнее. Был ли там интим, не знаю, врать не буду, но ясно, что всё было совсем не по-детски.
Прошло несколько лет. Мальчик выпустился. С медалью. Поступил в университет. Моя подруга из школы уволилась, и они тихо, без шума, расписались. В школе потом, разумеется, узнали – такое у нас не скроешь. Шушукались месяца два – всё пытались понять, когда это у них началось. Прикидывали, считали, выискивали в прошлом какие-то не замеченные раньше знаки, намёки. Да и до сих пор, наверное, время от времени судачат – я там уже не работаю, поэтому не в курсе.
Время шло. Парень закончил вуз, и супруги уехали подальше от родных мест – на Дальний Восток за длинным рублём.
Прекрасная пара. Он – красивый, молодой, подтянутый, зрелый. Она – ухоженная, яркая, активная, по-прежнему молодо выглядящая. Двое детей. Повсюду вместе: походы, выезды, катамараны, Япония, Китай, курорты, лазертаги, пейнтболы, театр, лыжи. И что самое противное – видно, что они до сих пор друг другу интересны и, простите за мелодраму, до сих пор друг друга любят.
Юлия Викторовна грустно посмотрела на опустевшую тарелку со следами шоколада.
– М-да… И вот для сравнения: я, мои сверстницы, женщины чуть старше, чуть младше. Часть – и больша;я, надо сказать, часть – уже в разводе. Часть по-прежнему в браке, но живут с мужьями так, что лучше бы не жили. Не все, конечно. Больше тех, кто просто делят одну крышу: привычка, общие дети, имущество, налаженный устроенный быт – всё такое.
И вот что смущает: этих людей их отношения – благопристойные, нормальные, признанные – привели в никуда. А отношения моей подруги – изначально неправильные, ненормальные, обществом осуждаемые – почему-то состоялись.
Это я не к тому, что нужно бегать за четырнадцатилетними мальчиками, а к тому, что ничто никогда ничего не гарантирует. Сложно по маленькому, доступному нам, фрагменту чужой жизни, судить о целом. И не нужно торопиться с выводами.
Юлия Викторовна встала, бросила короткое «я щас» и отошла к стойке баристы. Вернулась она через несколько минут с новым пирожным на тарелочке.
– Бог с ней, с фигурой. Один раз живём.
Она вновь наполнила чашку и продолжила.
– Честно, я даже не знаю, как объяснить мою мысль. Итак, мы имеем вполне счастливую семейную пару. Ну, по факту – милота, пример для подражания и повод для зависти. Всё нормально. Если не знать с чего всё начиналось, а знают действительно немногие. Но если бы эти отношения вскрылись бы сразу – подчеркну, эти же отношения этих же людей – то случились бы страшный скандал, всеобщее возмущение, гневные и обличительные статьи и целая куча негатива вплоть до уголовного дела. Был бы однозначный общественный вердикт – мерзость, порок, разврат. Согласны?
Я был согласен.
– Но ничего не вскрылось. И вот перед нами нормальные человеческие отношения нормальных счастливых людей, которые являются прямым следствием того, что при ином раскладе все назвали бы гадостью, мерзостью и гнусностью. Улавливаете мою мысль? То есть вся соль в том – влезло общество на определённом этапе в чужую личную жизнь или не влезло, укрыли люди свои тайны от бдительного ока нашей возбуждённой общественности или не укрыли.
И вся дальнейшая жизнь этих людей доказывает, что ничего плохого, дурного и порочного не было. Но мы об этом можем сейчас рассуждать только потому, что их отношениям не помешали, а иначе, повторюсь, все бы в один голос орали, что это мерзость, порок и разврат.
В общем, я не знаю, как это противоречие лучше выразить. Представьте, что эпизод, который кажется аморальным в отрыве от всей киноленты, при просмотре целой картины эту аморальность теряет – он оправдывается всем остальным действием. Но если съёмки картины на нём были бы прекращены, и этот эпизод стал бы единственным уведенным нами, то все без исключения были бы оскорблены в своих лучших чувствах. Выходит, наше отношение к чему-то, что не вполне укладывается в понятие нормы, зависит только от того, насколько полной и целостной мы видим картину. Вы понимаете, о чём я?
Я понимал, хотя вряд ли мог стройно и чётко выразить то, что понимал. Скорее, чуял нутром.
– Но эти мысли, Иван, меня пугают: так ведь можно до многого договориться. Каждый извращенец утверждает, что вот с этой одиннадцатилетней девочкой у него искренняя и чистая любовь. Примеров масса. Конечно, одиннадцать и четырнадцать – возраст разный, но всё же рядом. Вот и выходит, что нет универсальных ответов – каждый случай уникален и подходить нужно к каждому со своей меркой. Конечно, я сейчас не про одиннадцатилетних. А вы что думаете?
– А учительница красивая была?
– Оу-у, – Юлия Викторовна закатила глаза. – Нашла, кого спрашивать! Мужики…
Новеллист-любитель
