Алатар и Палландо

Спустившись с запретных, подёргиваемых дымкой высей и едва ступив босой ногою в Средиземье, Палландо немедленно приступил к своим изысканиям: синий волшебник имел великое желание увидеть людей и говорить с ними – он много слышал об этих существах, но никогда их не видел. И сейчас, звездой упав в неизвестный ему мир, Палландо лицезрел лишь бескрайнюю пустошь, неприглядную глазу; непривычную, неприятную.

Долго блуждал маг синий; долго он скитался. Ни карты, ни очков. И всё, что было под рукой – лишь изломанный посох. Синеватого цвета ткань его робы выцвела под безжалостно палящим солнцем этого странного, знойного края, лишённого той растительности, что некогда окружала его дом.

Его дом?

Палландо смутно припоминал, кто он есть: точно, синий маг – один из майар (и один из тех пяти посланников, отправленных валар в помощь Средиземью). Ему что-то говорили перед отбытием, но все эти инструкции, напутствия и указания таяли с каждым мигом, как если бы Палландо только что отошёл ото сна. Какие-то неясные, спутанные потоки мыслей в голове – к несчастью, при превращении меньшего из двух видов райских божеств в простого, обычного человека ему передались и все недостатки этого вида: страждущему в пустыне волшебнику открылось чувство боли. Эта сухость во рту, это отчаянное желание испить целое море воды… Эти ноющие от постоянных переходов ноги; ступни, покрытые ранками и мозолями… Ноги, которые словно не родные, но совершенно чуждые ему! Воистину, Палландо ощущал себя ныне, точно русалка, которая обрела ноги вместо рыбьего хвоста, и которая ещё не научилась пользоваться этими самыми ногами.

Синего мага настиг целый спектр, вся палитра человеческих чувств: чувство голода, чувство жажды, чувство усталости, ибо едва волочил он свои ноги по этим бесконечным дюнам. Синего мага? Это уже вряд ли, ибо одежды Палландо поистрепались и стали пыльными, грязными весьма; что же до его великой силы – ах, в этом человечьем обличье один из пяти истари чувствовал себя крайне неловко и неудобно, и подзабыл, как, куда и для чего применять магию. Впрочем, Палландо и в Валиноре не отличался особыми магическими навыками. Ценили его за другое – оттого и выбрали в качестве одно из тех, кому суждено испытать себя в Средиземье, принеся всего себя в жертву без остатка.

– Жертва эта принесёт много пользы братьям нашим меньшим, – говорила пятерым избранным одна из валар, богиня весны Вана, младшая сестра самой Йаванны. – Эльфам, старшему народу, и людям, которые есть народ младший. Есть гномы, кои сами по себе, а есть малыши – они-то и изменят ход истории, несмотря на всю свою беспечность и любовь к уюту, покою и комфорту. Дремлет, теплится в них нечто такое, чего нет ни у кого из народов Средиземья! Лишь они одни неслышно проскользнут там, где любого другого запросто учуяли бы орки, гоблины, тролли и некоторые творения похуже.

И внимали пятеро истари молча.

– Знаем мы, о Олорин, что в душе своей ты уже с хоббитами, – сказали Варда и Манвэ, переглядываясь друг с другом и обращаясь к тому, кого в Средиземье нарекут Гэндальфом, Митрандиром, Таркуном и Инканусом, – Стань им другом и неси наш Свет.

– Если всё предрешено – есть ли смысл бросить все дела и бродить по землям чужим и иностранным? – Гордо, резко, надменно и заносчиво спросил маг, на котором были белые одежды. Он был выше всех и по росту, и по положению; главою ордена алчет стать умелец Курунир.

– Ты уже сейчас бросаешь вызов, – с явным сожалением молвил вала Аулэ, – Поручение от Единого – не приказ, но просьба. Миссия возложена на всех; каждому по прижизненным здешним заслугам их. Тебе же, за дерзость твою великую даётся большая по сравнению с другими ответственность: так и быть, ты возглавишь сей отряд; прочёл я это во взгляде твоём, и в сердце, и в разуме, и в душе. Надеюсь, мой верный друг и помощник, что гордыня твоя усмирится, и ты увидишь, что и другие миры, другие расы имеют право на существование. Четверо направляются, пятый изгоняется. Помните, что наша цель и задача – раз и навсегда покончить с Врагом. Что же до того, что всё предрешено – да, ручей течёт сам по себе, расчищая себе путь. Но иногда он меняет русло – либо сам, либо некто задумает возвести плотину. Что же тогда? Порой достаточно камушка, чтобы сбить с пути и даже повернуть вспять. Мы же да попытаемся слегка подтолкнуть к Добру, сплотить разрозненные племена против общей беды, общей угрозы.

– Неужто Враг не в Чертогах Безвременья? Разве Враг не за Пределами? – Допытывался белый маг.

– Ты прекрасно знаешь, что заключён он туда не навечно; знаешь и о том, что есть Слуга, есть прихвостень, – говаривала Варда, величайшая из Королев, – С уходом Врага он сам стал им; мнит себя хозяином. Волею его зиждется некий своеобразный правопорядок, но деяния эти – гадости пред лицем Единого. Новый Враг хитёр и коварен; он мудрее своего предшественника. Ученик превзошёл своего учителя – если не в силе и могуществе, то в своей подлости и числе приспешников своих.

– Узрел я истину в твоих речах! – Пав ниц, просил прощенья Курунир. – Скорбь великая да смоется с прекрасного лица твоего, о госпожа! Весьма добра ты к мелким народам; не глуха и нема, не безжалостна и бессердечна, отзывчива до края! Я исполню просьбу Эру, какой бы сложной задачей она не стала.

И возвысил свой глас маг белый, и затих.

И поверила госпожа Саруману, ибо умел он заговорить речами. Искусен был весьма оратор в своих словах, умело подбирая их.

– Какова же моя задача? – Поинтересовался Айвендил, волшебник третий, волшебник бурый.

– Знаю я любовь твою, предрасположенность ко всем птицам и зверям – болотным, полевым, лесным, – отвечала магу бурому, магу карему Йаванна – та, что в прекрасных зелёных одеждах, – Не забывай же, что первостепенная твоя роль заключается в том, чтобы донести Свет валар до жителей Дунланда, этих одичавших горцев.

– Возможно ли это? – С сомнением спросил тот, кто друг большой для всех пернатых, а также кроликов и зайцев, и чьё второе имя – Радагаст.

– Ты просто верь. Иначе для чего я просила за тебя перед Единым? Ради чего заступничество моё? Или ты уже сейчас в раздумье, подводя всех нас?

Но Радагаст уверял, увещевал, что уж на него-то можно положиться – равно как и на Палландо.

– Вы просили за меня, о госпожа, – говаривал маг синий, обращаясь к Йаванне, – А Оромэ просил за Алатара. Искренне благодарю за то, что он стал пятым. Вместе мы…

– Вы думаете, что вместе будете ходить-бродить целым отрядом? – Привстав со своего сиденья, почти возмутилась Варда, перебив Палландо и не дав ему договорить. – На каждом из вас – непосильная ноша, ибо вы будете совсем одни. Вы разбредётесь по всему Средиземью в поисках Врага! Один пойдёт на Север, другой уйдёт на Юг; третий отправится на Запад, четвёртый – на Восток. Пятый станет руководить в Центре. Я пошлю вас звёздочками в примерные места вашего прибытия; дальше уже сами.

Это и всё, что помнил Палландо – с тех пор минула целая вечность. Или ему лишь показалось?

Синий маг всё шёл и шёл, о чём-то размышляя и пытаясь привыкнуть к своей новой оболочке, новой жизненной форме. Неизвестно, как долго странствовал Палландо по этой продуваемой всеми ветрами глухомани, этой открытой, суровой местности, где негде было укрыться и нормально заночевать. Но даже среди этой природной небогатости, среди этой никчемной, неприветливой серости разглядел он однажды подобие оазиса, преисполненного долиной благоуханных соцветий и звонких ручьёв, и одинокую рощу, откуда лился, струился непринуждённый, ненавязчивый звук лир и арф.

«Так играть могут лишь эльфы!», – догадался синий маг.

Постепенно мелодия стала портиться – ровно так же, как портилась Великая песнь при вступлении в неё вокальной партии Мелькора. Чистый, мягкий звук стал ниже и грубее; сменились регистр, тональность, строй, тембр, диапазон и темп. Более высокие ноты стали играться быстрее, в то время как более низкие вышагивали мрачным маршем, погружая в предельно мрачную, гнетущую атмосферу страха и ужаса, нагоняя уныние, печаль и тоску, развращая естество, пробуждая порочность. Эта тяжёлая, жёсткая, атональная мелодия струнно-смычковых инструментов переросла в грохот громоподобных литавр, в какофонию звука, в самый жестокий бой и скрежет, в самый настоящий музыкальный тлен. Писк флейт, визг скрипок и виол, звериный рык октобаса, неземной гул, оханье и урчание гигантских труб – медных, костяных и прочих. Вот уже и роща – не роща, но нервные, искривлённые стволы и стебли, будто бы сражённые какой болезнью!

Палландо был сбит с толку. Вскоре он, пленённый, очутился перед владыкой этой умёртворяющей твердыни – существом длинноволосым и остроухим. Хозяин цитадели выглядел молодым, но цвет его кожи варьировался от сизого до бледного индиго. Его глаза сузились, внимательно изучая незнакомца.

– Ты ведь Роместамо, верно? – Спокойно, без враждебности (но и без радушия) спросил эльф (ибо это был именно он).

Как только эльф назвал его настоящее имя, Палландо словно прозрел – окончательно и бесповоротно. Он вспомнил все известные ему языки, наречия и говоры, а перед глазами предстала карта Средиземья, невидимая никому другому.

«Роместамо, иначе – Палландо; «находящийся далеко», – вымолвила мать из далёкого прошлого, беря на руки младенца. – Ибо открылось мне благодаря Манвэ, что суждено тебе однажды уйти в путь неблизкий…».

Видение прошло, и вновь Палландо стоит перед сидящим за столом эльфом. И по левую его длань – зловещий гримуар, и по другую – внушительных размеров гроссбух (в которой, несомненно, вёл он все свои дела); посередине же – бестиарий, над которым наверняка трудится доныне, записывая туда всех зверей, физической и магической природы.

– Я-то Роместамо, но ты… Ты ведь из мориквэнди? Тёмных эльфов. – Палландо узнал силванский диалект.

Эльф ничего ему не ответил. Вместо этого он, перестав с беспристрастным видом взирать на своего пленника, углубился в три основных своих книги одновременно, как если бы у него имелось три глаза, а не два, и умение «поличтение».

– Отчего пленил ты меня, словно враг я тебе?

Эльф тут же отбросил своё чтение и вновь обратил свой взор на Палландо, глядя на него в упор своими зоркими глазами.

– Поди, разбери, кто друг, а кто враг.

– Я мог бы помочь! – Воскликнул синий маг, переминаясь с ноги на ногу. Он буквально валился от усталости, но отчаянно старался не подавать виду.

– Боюсь, тебе самому требуется помощь, отче, – эльф хотел было засмеяться, но вместо этого скорчил странную и даже болезненную гримасу, словно ему трудно или же лень демонстрировать свои эмоции публично.

Побагровев от такой наглости, от такого хамства Палландо разозлился, и вот: бечева развязалась сама.

– Ну, вот видишь, – всё так же прохладно и отстранённо заметил эльф. – Теперь ты свободен.

– Судя по всему, я нахожусь в Рун. Но ты ли правитель всех этих земель? Разве это не земли вастаков-истерлингов, которые время от времени вторгаются в Гондор?

– Ты ещё в Дорвинионе, близ течения реки Карнен (которую мы именуем Фэриэннуин). – Как бы нехотя изрёк эльф. – Рун восточнее, если тебе туда. Кханд и Харад далеко на юге.

– Откуда такой холодок? Но удивлён я скорее тому факту, что эльфы селятся так далеко от Запада.

– Я знаю, кто ты и зачем здесь, – начал эльф, перегнувшись через весь стол. Остыв, он вдруг вытащил из ниоткуда большой, гладкий, полупрозрачный шар.

– Палантир?

– Тот самый, что сгинул в море. Утерянный при затоплении Нуменора. Я… Я нашёл его.

– С каких это пор лесные эльфы ещё и мореплаватели???

– Отнюдь. Я не стану распространяться, как именно он ко мне попал.

– Палантиры не могут видеть так далеко! – Возразил Палландо, теряя всяческое терпение – этот эльф стал ему крайне неприятен. – Ты не можешь знать, что деется в Валиноре! Кто же ты на самом деле?

Эльф засмеялся – на этот раз это ему удалось.

– Отступник! Мало того, что твой народ изначально ослушался Единого, отринув его призыв присоединиться к Свету валар, так ты ещё и потешаешься? Откуда-то выкрал палантир, пленил беззащитного старика и сидишь, измываешься!

– Такого ли уж беззащитного? – Опять разулыбался эльф, и улыбка его очень не понравилась Роместамо.

– Стыд, срам и позор! Ибо слышал я про мудрость и благородство эльфов, но ты и племя твоё… Пожалуй, люди будут повежливее тебя.

– Люди? – Расхохотался тёмный эльф, дав волю чувствам. – Давно же валар и майар не бывали в Средиземье!

– Что ты хочешь этим сказать? – Не понял Палландо.

– Ступай, Роместамо, – встав из-за стола, эльф принялся выпроваживать синего мага из своего лесного шатра, ибо как такового дворца у него не имелось. – Пытай счастья с людьми, коль думаешь, что они лучше.

И отправился Палландо к людям.

***

Тем временем Алатару, другому синему магу пришлось ещё тяжелее, нежели Палландо, ибо его путь начался в ледяной пустыне – где-то там, дальше, в горах притаилась заброшенная крепость Утумно. И как один волшебник скитался в жару и ветер, другой мучился и страдал в стуже. Но если первый хотя бы примерно знал, куда следует держать путь и что искать, второй вбил себе в голову, что для начала необходимо встретиться с главой своего ордена.

Откуда-то Алатару открылось, что Саруман должен находиться где-то в Изенгарде – но где этот самый Изенгард, он не имел ни малейшего представления. Шли дни, недели, месяцы, но синий маг никак не мог пройти на юг – всюду сплошная стена неприступных Эред Митрин. Даже если бы волшебник умел летать – по другую сторону гор кратчайший путь на юг охраняется гоблинами Гундабада. Разумеется, он, Алатар, не какой-нибудь там немощный старик (даже если с виду это и так); он может, в случае чего, применить и магию, но в таком случае по всему Средиземью разнесутся слухи о волшебнике, и секретная миссия будет провалена.

«Только при крайней нужде, – стучал зубами от холода синий маг, – Ведь неизвестно, на кого подействует моя сила, а на кого – нет». Сейчас чародей и кудесник наколдовал себе лишь пару сухарей, горячий бульон да робу потеплее.

Вымотавшись полностью (от его былой, изначальной выносливости не осталось и следа) Алатар благодаря своей вере и вопреки напастям на втором дыхании инстинктивно направился на Запад, в сторону дома, ориентируясь по звёздам, ибо самые дальние из них, со знакомым ему интервалом мерцания, светили над всем Аманом.

Оставив по левую руку Карн-Дум, Алатар благополучно выбрался из Фородвайта – но лишь затем, чтобы держать дальнейший путь на Форохель и далее к лоссотам, живущим близ Ледяного залива. Да, сейчас и перед Алатаром стала вырисовываться карта Средиземья. Если повезёт, он отправится в бывшие земли Арнора – возможно, южнее, в Эриадоре он повстречает Митрандира (если тот, по его предположению, всё же там).

Но Гэндальф не был в это время в Эриадоре – он восстал в неопределённом месте, откуда позже переселятся предки хоббитов на Запад, чтобы основать Шир.

– Приветствую тебя, Моринехтар, – окликнули проходящего путника из неприметной с виду придорожной лачуги.

Из заснеженного жилища вышла молодая дева и знаком пригласила Алатара внутрь.

– Откуда вы знаете моё имя? – Удивился синий маг.

– Знаю я многое, – отмахнулась девица Севера, – Но не будем об этом. Главное, что я могу предложить нуждающимся пищу и кров.

– Вы из провидиц? – Спросил Алатар.

И во второй раз спасительница дала понять, что не желает говорить на эту тему.

«Алатар, или Моринехтар, – нарёк отец, беря на руки младенца, – что значит «благородный» и «великий», но также и «пришедший после», ибо последним изберут, и последним он прибудет в дальние, неизведанные доселе нами края».

Испив напитка, Алатар окреп физически, но в остальном почувствовал он подвох, изъян. Такая минутная ясность вскоре ушла, взамен же явилось полное доверие к приютившей его деве.

– Мне надобно поскорее в Изенгард, – заплетающимся языком выговорил синий маг, вставая и собираясь в путь.

– Конечно, Моринехтар, – согласилась девица, представившись, наконец, Мовиэной. – Я лично сопровожу тебя в Изенгард, а по пути покажу Алверру, Дэнбург, Лориэнталь и Зайгород.

– Но разве семья твоя отпустит тебя? Разве не слишком юна ты для опытного проводника?

– К сожалению, я сирота и с детства сама о себе заботилась. Грибы, коренья, травы, ягоды – тем и выживаю (хотя изредка я охочусь на зверей). Я знаю Средиземье, как свои пять пальцев; исходила я его вдоль и поперёк. Не настиг же меня лютый враг, ибо в жилах моих течёт также и кровь Следопытов.

Мовиэна говорила, а сама глаз не сводила с лица Алатара, словно хотела проверить его реакцию (например, достаточно ли много он знает о Средиземье, ведь к синему магу вернулась память, временно утраченная при попадании в иную среду). Особый акцент она сделала на слове «следопытов», но оно не произвело на Алатара ровным счётом никакого впечатления (во всяком случае, внешне это ничем не выразилось).

Прошли месяцы, прежде чем Мовиэна, плутая и петляя, подвела Алатара к Изенгарду.

– Ну, вот и всё, Моринехтар. Это – холм Изгайнгв, и на вершине его – крепость Кирит-Алкан; а это – холм Изхэпшиг, и на вершине его – крепость Кирит-Улгой.

Только сейчас до Алатара, наконец, дошло, что его самым примитивным (и в то же время гадким) образом дурят.

– Лжёшь! – Рявкнул синий маг, отреагировав столь бурно неожиданно для самого себя. – Подлость и обман! Куда ты меня заманила, ведьма? О валар, я угодил в ловушку!

Мовиэна же стояла и смеялась.

– Это Дол-Гулдур?! Или Барад-Дур?! Яви же истинный лик свой, лжепроводница!!! – Завопил несчастный старик, кинувшись на псевдолоссотку с посохом.

– Ах, Моринехтар! «Пришедший после», а уходящий перед всеми… Ты оказался слабее всех.

– Что это значит? – Оторопел Алатар.

– Я уже встречал одного мага, чья одежда – цвета морской волны, – продолжая посмеиваться, открылась Мовиэна, преображаясь в молодого мужчину с длинными, распущенными, белокурыми волосами.

– Палландо? Ты говоришь о Палландо? Где ты его видел? Что ты с ним сделал? И кто ты есть сам? – Закидал, забросал Алатар вопросами лжеца, обманщика и подлеца.

– Да, кажется, его так и звали.

– Звали?

– Похоже, что он (как и ты) позабыл своё истинное предназначение. Он пошёл к людям, ты пошёл к белому магу… Эх, Ithryn luin! Видимо, не дойдёт ни тот, ни другой. О третьего я даже руки марать не стану, ибо у него на уме лишь пташки и букашки; пусть себе бродит по лесам на здоровье. Четвёртый, хоть и искусен в речах (равно как и я), но донельзя жаден и мечтает лишь повелевать; его нетрудно будет соблазнить властью, а после уничтожить. Опасность представляет лишь серый маг в огромной шляпе – боюсь, только его не удастся сокрушить вмиг.

Кажется, Саурон (а это был именно он) беседовал сейчас с самим собой, не обращая абсолютно никакого внимания на стоящего напротив синего мага.

– Ты о моих друзьях? О Гэндальфе? Да я тебя… – Накинулся было дед, размахивая посохом, аки дубиной али палицей. Его до крайности возмутил монолог этой… этого… будь он трижды неладен.

– Ты и впрямь хочешь сразиться со Мной, глупец? – Как-то странно спросил юноша. И, пока Алатар думал, где в Валиноре он мог слышать этот голос, того уже и след простыл.

***

Зорнак, Зелохм, Шаббизмаут, Горгодох-Мурнад – много где уже успел побывать другой синий маг, странствуя по Руну, Кханду и Ближнему Хараду. Однако в дальнейшем, по мере продолжения знакомства с родом человеческим, в Палландо начало нарастать некоторое разочарование и даже – отвращение и омерзение, ибо никаким благородством эта раса не отличалась. Конечно же, он не единожды читал про три великих дома людей, но эти дикари, эти варвары не относились ни к одному из них – это были потомки не примкнувших к Свету, но отринувших его ещё в самом начале своего существования.

Истерлинги оказались самыми обыкновенными кочевниками, «людьми арб и кибиток», не имеющими постоянного места проживания. Их раскосые глаза и выпирающие скулы, их жёсткие, как металлическая проволока волосы и толстые губы отталкивали Палландо. Никаких утончённых черт лица, никаких правильных овалов, как у людей Запада… Противно было смотреть на «не свои» лица, где лица – все на одно лицо. Очень трудно было отличить людей одного племени от людей другого племени, а уж родного брата от другого родного брата – и подавно. Но если на внешний образ можно закрыть глаза, на внутренний – ни в коем случае. Этим животным было бессмысленно что-либо объяснять – их не влекло что-то более духовное, более возвышенное. Отдавая должное, все они являлись неплохими воинами, но брали они всё же количеством, числом. Семейные ценности… Нет, пожалуй, тут всё в порядке. И хотя лично Палландо не встречался ни с одним из дунэдайн, он много о них читал – а рукописи эльфов, как правило, не предвзяты.

Дальше на юг начинался сущий кошмар, ибо тамошние люди поголовно поклонялись Молоху! Одни называли его Молох либо Маллох (все с ударением на первый слог) или же Мелех (с ударением на последний слог). В любом случае, зрелище это было невероятно отвратительным, ибо «Молох» представлял собою огромную (с хорошее дерево) каменную (причём, рогатую) статую, в огненное чрево которого каждую вторую субботу приносят свежие дары в виде живых детей – которые так плачут, что наворачиваются слёзы, стонет душа и сжимается сердце, обливаясь кровью (Палландо становилось так жалко, что таяла даже вся его брезгливость к чужим расам).

«Молох», – говорили люди с содроганием и благоговением, с упоением и с боязнью одновременно, – «Молох», – твердили они безропотно и в тоже время не без нот гордости в голосе, – «Молох», – и молча сбрасывали чад туда, вглубь. Бесполезно было объяснять, что человеческие жертвоприношения неприемлемы и недопустимы; тщетны были все усилия и старания по разубеждению.

– Лишь у валар вся полнота веры, – упрямо метался Палландо, не сдаваясь и разговаривая на всех выученных им языках, – Есть лишь один бог и отец…

Иные поклонялись золотому тельцу; у этих оскудевших душой в каждом глазу по медной монете.

– Вы неправильно живёте, невежды, – увещевал, молил и взывал синий маг, – Вы преклоняетесь перед неодушевлёнными предметами, которые ваши же мастера и изготовили! Это трата своего времени даром, это жизнь впустую! Есть лучший путь; есть то, ради чего действительно стоит жить!

– Не знаем мы ни о каких валар, не ведаем мы ни о каком Свете валар, – уклонялись язычники, идолопоклонники, – Оставь нас в покое.

– Потому и не знаете, потому что предки ваши не вняли в своё время призыву и не пришли! Вы блуждаете во тьме, вы бродите во мраке!

Но не послушали эти люди Палландо, оттолкнули они и его самого, и его добрые помыслы. Но в тот же год за упорное непослушание своё прокляты были они валар на семь лет. И воссмердела к южанам земля их, и не взрастила урожай во все семь лет наказания для них. Но и тогда не подчинились эти заблудшие души.

– Боюсь, мне нет смысла идти в Дальний Харад, – опустил руки синий маг, выходя из Харадвайта, – Страшно представить, какие люди там…

«Лучше разыщи Его, – мелькнуло в голове, – найди и устрани! Но не сам: это слишком опасно, ты не справишься, в одиночку это не под силу никому из вас. Узнай его местопребывание, и говори, говори, говори – не с ним, но с людьми Запада, с гномами и эльфами. Они разобщены и даже состоят во вражде, но уж попробуй убедить их, ибо это единственный выход…».

***

В это время Алатар вышел к Амон Амарт – Роковой горе; таким образом, его долгий путь совершил полукруг. Только Саурона здесь не было – после мысленного противостояния с Моринехтаром он был истощён и отнёс самого себя далеко к востоку. Но больше всего Саурон был опустошён из-за того, что растратил почти все свои силы – ему стоило колоссальных трудов превращение в эльфа и человека. После Битвы последнего союза уцелел лишь его дух – но духи тоже умеют менять образы. Алатар раскусил злодея слишком поздно, думая, что общается с реальным человеком из плоти и крови, а не проекцией на всё это, не голограммой.

Сейчас, если бы Алатар продолжил свой путь дальше на восток, он бы обязательно встретил и измождённого Саурона, и разочаровавшегося в людях Палландо – однако вместо этого синий маг обследовал весь Барад-Дур, а после – Дол-Гулдур. На это ушли ещё месяцы, но ни Саурона, ни даже намёка на орков в тех краях Алатар не нашёл. Увы, не дошёл он и до Изенгарда – кто знает, что с ним приключилось по дороге! Может, заблудился в Лихолесье? Или какой ещё несчастный случай? Как ни старался, как ни боролся Повергающий Тьму, но миссию свою он завершить не смог…

***

Случилось так, что Палландо снова повстречался с безымянным эльфом.

– Роместамо-Помогающий-Востоку? Вот так встреча! Я уж думал, ты сгинул где-нибудь на юге или востоке. – Эльф предстал перед Палландо угрюмым и нетрезвым.

– Можно сказать, что я и вправду сгинул, – ответил ему старик не менее угрюмо, а настроение было таким, что тоже предрасполагало к питию.

И сели эти двое, и выпили квасного – а потом ещё и ещё.

– Что, разочаровался ты в людях, Роместамо?

Палландо кивнул.

– А они разочаровались во мне.

– То есть? Как это?

– А ты, наверное, думаешь, что я – самый низкопробный, самый гнилой из всех эльфов, какие только попадались тебе или кому-либо ещё (извращённые Морготом орки не в счёт).

– Возможно, все мы не без греха.

– Даже боги?

– Я не назвал бы себя богом. Вот валар (особенно Манвэ) – они воистину достойны ими называться.

– Откуда такой пессимизм, Роместамо?

– Люди, которых я видел… Это не люди, это нелюди. Безусловно, они умеют дружить, умеют любить (по-своему), но… Они живут, заводят семьи, разводят скот и трудятся в поле, и всё же… Скорее всего, они просто другие. Не тех людей я ждал, не к таким тянусь. Я ожидал встретить более схожих с нами, которые живут примерно тем же, у которых культура и искусство на порядок выше, у которых менталитет иной.

– Если ты думаешь, что современные дунэдайн лучше тех людей, которых ты видел… Спешу тебя огорчить: многие из них ничем не лучше (а то и хуже). Они могут выпивать каждый день, они могут поднять руку на женщину и ребёнка, они могут быть трусливы в бою и не только. Их поступки, их поведение… Боюсь, они мельчают и вырождаются – и не останется среди них подобных героям древности. Слышишь меня? Не останется скоро тех, с кого стоило бы брать пример; не подрастут те, кем можно было бы гордиться.

– Я чувствую, что ты прав, но откуда столько информации у простого лесного эльфа? Тёмного эльфа, который никогда не бывал в Валиноре, в благословенном Амане, не жил в Тирионе, Ильмарине и Альквалондэ, не видел свет Древ… Который не был даже в Авалоннэ, что на Тол-Эрессеа, где пребывают родичи твои, тэлери; из одного вы рода, из Старшего народа, хоть и племенем разные. Лучше расскажи, чем ты сам мог разочаровать людей (помимо характера и нрава).

И поведал тёмный эльф свою трогательную историю:

– Много лет назад я, эльф из королевства Трандуила полюбил одну деву из рода человеческого, из Озёрного города, а она в ответ полюбила меня. Многие завидовали нам и отговаривали, но мы были непреклонны. Вместе мы гуляли по ночному лесу, вместе ходили в горы. Мы скакали друг другу навстречу: один – на белом коне, другой – на гнедом; скакали и по полям, и вдоль морского берега. На опушке леса мы нашли небольшой опустевший дом без окон и дверей – я намеревался привести его в порядок и впоследствии жить там, в радости и счастье, ибо желал со своей избранницей заключить вечный брачный союз. Я был настойчив и дарил своей возлюбленной много тканей. Однажды, звонко и весело смеясь, мы убежали так далеко, что попали в невиданную страну, где катались на мумакил, а после они обливали нас водой из своих хоботов и громко хлопали своими большими ушами. Наверное, мы были совсем ещё детьми? После на мою ненаглядную посмели напасть трое негодяев – мне пришлось вступить с ними в схватку и отстоять любимую. Ах, я бы обменял все сокровища мира на один единственный перстень с бриллиантом! Чтобы припасть на одно колено и сделать ей предложение руки и сердца, дабы впоследствии создать крепкую, дружную семью. Я так и задумал, но…

Он помолчал немного.

– Ты из майар, ты служишь валар, и ты знаешь, что не дозволено быть эльфу с человеком (ибо мерзость это пред очами Эру – равно как и мерзость в глазах Эру союз мужчины и мужчины, женщины и женщины, человека и гнома, гнома и эльфа, гнома и животного, эльфа и животного, человека и животного). В случае с эльфами есть одно исключение – и я, как всякий праведный, порядочный эльф пообещал… Я дал клятву, что отрину своё бессмертие ради любви к человеческой женщине, но в последний момент я струсил и передумал, испугавшись, что когда-нибудь состарюсь и умру. Неизвестно, жива ли ещё зазноба моя, ведь я безмерно скучаю по ней и доныне проклинаю свою слабость и нерешительность. Да, мой друг, мои предки не последовали за другими и не увидели Света валар, когда валар призывали Старший народ. Но теперь, если после исполнения своего задания ты возвратишься к валар, проси перед ними за меня, дабы повернули они время вспять и переписали судьбу, как в случае с Береном и Лутиэн, ведь я намерен возродить свою любовь. Мне туда путь закрыт, но тебя они выслушают; боги всегда прислушиваются к просьбам ангелов. В их власти изменить многое, если не всё.

– Я попробую, – замялся Палландо, не зная, как правильно поступить в данной ситуации, ибо был ещё не совсем пьян – и, к тому же, не до конца доверял этому эльфу. – Что же было после?

– А после в моей жизни не было ничего особо интересного… Новое братство, потеря стратегически важной крепости, переодевание в неприятельского воина… Помню стычку между гномами и гоблинами: шла большая битва, а я стоял и смотрел, не зная, чью сторону принять – самым странным я нашёл то, что все они использовали какое-то новое зелье, после которого становились более выносливыми и агрессивными – после такого зелья обычно всё время лезут в драку, не ища особых причин. Ещё я помню кровать в одном заброшенном доме, после отдыха на которой я был выжат, как лимон, а про поднятие духа и бодрости забыл надолго. Снилась же мне на том проклятом ложе некая странная птица, которая не хотела куда-то возвращаться и плакала кровавыми слезами; она так жалобно смотрела на меня… Снилось и Солнце, которое вдруг резко пошло пятнами, словно билось в агонии (ибо стемнело вокруг вмиг). Лицезрел я видение сие отчётливо и точно наяву; у светила этого вдруг изменилась его светимость, и вот: после некоторых раздумий оно зажглось ярче, нежели прежде, а небо стало значительно светлее. Вот, собственно, и вся моя история. Теперь я поселился здесь, вдали от всех, чтобы быть поближе к тому месту, где мы вместе катались на мумакил. И раз в год я плаваю в Озёрный город, дабы возложить цветы моей ненаглядной на могилу, потому что не может человек пережить эльфа…

И обхватил тёмный эльф лицо своё ладонями, и громко заплакал.

После такого признания Палландо не выдержал и заверил, что сделает всё, чтобы просить за эльфа перед валар. Он был весьма тронут искренностью этого романтика.

– Спасибо тебе, Роместамо, – горячо поблагодарил синего мага эльф, – Вовек не забуду доброту твою. А ты да прости за холод при нашей самой первой встрече.

Того же ноги понесли в Дэйл: может, Палландо хотел убедиться в правоте слов эльфа? Ведь если спросит он у местных да сыщет могилу прекрасной девы…

Шло время, и вот: Палландо в Озёрном городе. И как-то сразу он сыскал деву, по описанию схожую с возлюбленной эльфа.

– Мовиэна, к вашим услугам, – молвила девушка с коромыслом на плечах, – Как наберу воды – побеседую с вами.

Палландо покорно ожидал, а после даже испил водицы, набранной девицей. Но именно сейчас синий маг вдруг задумался над тем, что с самого его появления в Средиземье на него, волшебника и старика ни разу не напала ни одна гадина, будь то орк, тролль, волколак, дракон или кто похуже. Тропы он намеренно не выбирал, и шёл, куда глаза глядят, ибо только начинал познавать этот новый для него мир. Кто окружил его подобной аурой? Ни разбойников с большой дороги, ни предательской стрелы в спину – будто бы следили за ним, будто бы он столь ценная, столь значимая мишень, что какому-то убогому гоблину не дозволено сразить одного из истари. Осознание того, что он, Палландо, оставлен на десерт, что он – вишенка на тортике, что его приберегли для более властительного, более значимого в иерархии палача, не давало ему сейчас ни секунды покоя.

Освободившись, Мовиэна с интересом и любопытством выслушала старика.

– Ну, надо же! – Воскликнула она. – А я-то считала, что эльф совсем позабыл меня и давным-давно нашёл другую!

– Нет, он любит лишь вас одну. Более того, он считает, что прошла целая вечность, и вы давно почили. Он даже носит сюда на вашу предполагаемую могилу цветы… Как же вы до сих пор не пересеклись?

– Вечность? Прошло пять лет. И как же он? Страдает?

– И топит грусть в вине. Я поначалу невзлюбил его, но после даже проникся. Вам бы встретиться, увидеться…

– Если увидите моего эльфа, то… – Мовиэна положила свою ладонь на область сердца и послала воздушный поцелуй.

– Всенепременно, – кивнул Палландо, собираясь.

– Вот только… Пусть не ищет меня в Озёрном городе – пусть идёт на Север, к лоссотам. Отныне там моя вотчина.

Кивнув ещё раз, синий маг отправился назад. И снова его не обидел ни зверь лесной, ни червь подземный, ни хищник пернатый, ни кто-либо из рабов вселенского зла, что выполняют любую из команд Саурона.

Спустя время, дойдя до шатра лесного эльфа, Палландо застал его в прежнем, крайне вялом состоянии.

– Видел её?

– Видел.

– И как она?

– Как ты и описывал; она прекрасна.

Тёмный эльф подскочил, точно ужаленный.

– Да ты никак спятил, волшебник? Как это могила может быть прекрасной?

– А я не про могилу: я про Мовиэну.

– Она жива?

– Прошло не так много времени – не так много, как ты думаешь. Ищи её близ места под названием Форохель.

Не передать словами всю радость, которой озарилось лицо тёмного эльфа – сейчас он был так счастлив, будто бы на него упал свет одного из Светильников.

– Скажи, как мне отблагодарить тебя, маг?

– Полноте, пустое. Я лучше разыщу настоящих дунэдайн, но прежде – кое-кого другого.

– А этот «кто-то» уже здесь, Роместамо.

Обернувшись, Палландо резко выпрямился от неожиданности.

Сначала ему явился образ Мовиэны, потом – тёмного эльфа, затем – величайшего из кузнецов и ювелиров Средиземья, под чьи речи когда-то подпал последний король Нуменора. После Палландо разглядел того, кого ещё мальчишкой помнил в Валиноре. Последним стал облик Самого, великого и ужасного, окружённого пламенем.

– Ты??? О, Эру Единый… – Обомлел синий маг, широко раскрывая рот. Сейчас его точно без ножа зарезали.

– Ты ждал кого-то другого? – Прорычал Саурон. – Видишь, я потратил на тебя всю свою энергию! Теперь я никогда не смогу принимать иное обличье даже в виде призрака, привидения, видения – называй, как хочешь.

– Твоя подлость, твоё коварство не знают границ! Твои ложь и обман стали изощрённей многократно!

– Так это похвала? Она услада для моих ушей. А если нет – неужто я столь плох? Прямо исчадие ада, демон во плоти… Только знай, что я – не единственное воплощённое зло! Короли Нуменора, короли Гондора, даже кое-кто из славных эльфов древности – и они, и они далеки от святости (причём, по своей воле).

– У тебя есть власть, есть слуги, есть земли… Чего ещё ты хочешь?

– О сём умолчу. А вот что касаемо тебя, волшебник… Игры закончились! Гонял я тебя по прихоти своей по всему Средиземью, но теперь перед тобою лишь две дороги.

– Какие же?

– Либо падёшь от руки моей сейчас же, либо будешь мне служить.

Палландо вышел из себя окончательно и бесповоротно; он вспомнил, кто он есть – что он такой же майа, как и Саурон. Вмиг его иссохший посох превратился в мощный магический жезл.

И боролись двое до рассвета, соревнуясь в магии и силе, однако одолел Саурон Палландо – ибо, как и люди есть один сильней другого, так и Саурон оказался стоек и несокрушим. Что же до синего мага – истребилась душа его из тела его, и вознеслась от Эа к Чертогам Безвременья.

***

– Какая яркая звезда, моя госпожа! И какая странная! – Воскликнул ранним утром один из звездочётов Лесной владычицы, увидев в небосводе среди Карниля, Алкаринквэ и Лумбара новый объект. Сродни комете или метеорному телу визуально, этот странный объект вёл себя обратным образом и летел не к Имбару, а от него, вопреки всем законам природы.

– Это не звезда, мой юный паж, – подходя к окну башни своей обсерватории, вздохнула Галадриэль. Её зоркие эльфийские глаза, пронзая небесную твердь, уставились на мерцание Валакирки, Телумендиля и прочих звёзд. – Это чья-то душа, – Добавила она, проводив объект своими очами до области крайнего Запада. – Но чья?

В это время Саурон принял решение укрыться в Дол-Гулдуре – он знал, что Алатар там уже был, тщетно его разыскивая, и впредь туда не пойдёт (если он вообще ещё жив).

«С Роместамо покончено, Моринехтар не войдёт в одну реку дважды, Айвендил весь в себе, – так рассуждал Саурон про себя, ворча на чёрном наречии, – Олорин заботится о своих малышах, а Курунир, маг радужный и многоцветный, стяжает вокруг себя верных людей и жаждет повелевать округой. Любой из них мне не соперник, но если они разыщут моё кольцо и их короля раньше меня – быть беде! Если они уничтожат моё детище, я сгину навсегда; если они коронуют того, кто противостоит мне и может объединять, если ему перекуют клинок… Проклятый Митрандир! Добро и Справедливость в одном сосуде! Пока что он ещё не путается у меня под ногами, но я чую, чую, что этот настырный истари просто так не отступится от своих планов, не успокоится; он верен Единому так, как никто другой. Он действительно верующий…».

– Синие маги – не с тобой? – Тепло поприветствовав Глорфиндела, спросил Гэндальф. Волшебник встретил его на дороге – Глорфиндел спешил в Имладрис на своём белом скакуне Асфалоте.

– Увы, – отвечал серому магу высокий, стройный эльф с длинными золотистыми волосами. – Меня вернули из Чертогов Мандоса перед ними.

Глядя на постепенно вытягивающееся лицо старика, эльф поспешил добавить:

– Я скачу во весь опор с тех же самых мест, где они могли бы быть, Митрандир; с Дальнего Востока и с Дальнего Юга. Я даже ослушался приказа по прибытию в Средиземье немедленно нестись в Ривенделл. Я искал их, Митрандир; их нигде нет. Но вот что я тебе скажу: там, в этих далёких землях не так давно начали постепенно разрастаться, множиться тайные культы и странные мистические учения всяких лжепророков и чернокнижников. Они называют себя «адептами Алатара» и проповедуют самые разные ереси. Я прикрыл свои уши, Митрандир, дабы не слышать всей этой хулы на Манвэ и Эру.

– Что же ты думаешь по этому поводу?

– Что кто-то от имени Алатара пропагандирует табуированные уклады; я не верю, не верю, что Моринехтар нас предал.

– Я тоже не верю, Глорфиндел; никто не верит. Я виделся с Радагастом и Куруниром – пока что всё тихо и спокойно (во всяком случае, в Эриадоре, Минхириате, Энедвайте и Рованионе).

– Не обнадёживай самого себя понапрасну, Митрандир, не вводи самого себя в заблуждение. Всё это не более чем затишье перед бурей. Что-то не нравится мне этот сверхпокой; ох, как не нравится! Я бы и рад такому (при иных обстоятельствах), но сейчас…

– Радагаст что-то говорил о Некроманте, – вспомнил Гэндальф, – пойду-ка я, да разведаю обстановку.

И разминулись эти двое на долгие годы. И поспешил один пешком в крепость мрачную, и поспешил другой верхом в крепость светлую…