Лили(т) #3 | Penfox 🦊

Я решила убить молодого человека Аллы.

Он из бизнесменов, деньги делать умеет, обладает острым и интересным, неординарным умом, а еще спит со всем, что шевелится. Он и впрямь привлекателен. Природа слепила его для того, чтобы он как можно более успешно распространял свое семя в человеческих самках. Я была бы совсем не против такого подхода к жизни. Гедонизм безобиден. Если мужчина считает, что его выбор быть осеменителем, то почему бы и нет? Лишь бы был счастлив и другим не мешал.

Но вот, чего не знала о своём благоверном Алла, так это то, что он патологический моральный садист и клинический эгоцентрик. В тюрьму за такое не сажают и это даже не лечат, потому что никто не потрудился посмотреть, к каким последствиям ведут подобные качества личности.

Алла знала, что он бабник. Несколько раз она его уже ловила на измене, но у Аллы слабость на острых и интересных людей, а Оскар таким и являлся, так что, спустя какое-то время, они сходились. Я помню Аллу после первой измены. Для нее это было диким потрясением. Она похудела за две недели на восемь килограмм, будто не слезала с амфетамина. И это при том, что она нормального телосложения. Едва не заработала анорексию. Из-за него она стала более недоверчивой, циничной и закрытой.

«Это ее выбор, — сказала я себе. — Если хочет любить и мучиться, кто я такая, чтобы ей мешать». То есть, я в лицо ей сказала, что он ей явно не пара. А еще он откровенный моральный урод. Если ты хочешь свободных отношений, просто скажи это женщине заранее. Найди себе ту, от которой не придется прятаться. Найди ту, которая в тебе это примет. Обманывать и потом ожидать, что всё будет в порядке — по меньшей мере намекает на недостаток умственных способностей. И уж тем более ему не следовало говорить Алле, что она его единственная и любимая. Что они оба уникальны, и что они идеальная пара. Слова «у меня ни с кем так не было» ему точно произносить не следовало. Но он произнес.

Я решила немножечко узнать Оскара получше. Чертовски сексуальный представитель человеческого вида. Не удивительно, что женщины к нему тянутся.

Оскар был очень начитанным, умным, неординарным человеком, общительным, обаятельным и глубоким. Я бы и сама с большим удовольствием с ним общалась, потому что он выделялся из серой массы окружавших меня людей. Если бы не одно «но»…

Есть бабники, которые, в целом, умеют находить себе девушек. Они встречаются, спят с ними, уходят от них без проблем, слез и истерик, не разбивая ничьих сердец. Есть более неосторожные, которые не со зла, а по глупости оставляют после себя разбитые судьбы. Но есть отдельный вид. Эти люди (не зависимо от пола) любят находить самых умных, самых интересных, неприступных, лучших девушек, соблазнять их, любить их вполне искренне, а потом спокойно игнорировать, уходить или прямо на глазах у них встречаться с совершенно другой девушкой. Как правило, их основная цель — изменить свою добычу, покорить ее, дать ей проверку на прочность по всем статьям, а потом сказать свое фи и уйти, оставив девушку разбитой. Как правило, такие не просто разбивают сердце, они оставляют глубокую психоэмоциональную травму, которая несет серьезные последствия. Они причиняют боль, которая потом превращается во внутреннего убийцу и следует за своей жертвой по пятам из года в год. А потом в один теплый майский день девушка становится за парапет моста и прыгает в воду, чтобы никогда не вынырнуть.

Оскар являлся таким коллекционером душ. За ним вился огромный след из пепла и страданий десятков (я не преувеличиваю) девушек. Последствия бывали серьезные. Несколько из них замкнулись в себе и стали асексуалками, но большинство сделались циничными стервами, которые, увидев человеческое расположение к себе, не верят ему и относятся снисходительно. Девушки после него имели патологический страх перед отношениями. Красивые, умные, талантливые и абсолютно одинокие. У них почти у всех развивалась клиническая депрессия.

Одна из них (хотя этого Оскар не знал и, конечно, не желал) покончила с собой. После этого у ее отца случился удар, и с тех пор он парализован… Стоит ли говорить, как себя чувствовала ее мать, оставшаяся без любимой дочери с мужем инвалидом на руках?

Что такое эта боль?

Что такое — разбитое любящее сердце? Что эта за боль, которая не позволяет питаться и даже нормально дышать? Боль-убийца, которая шепчет тебе: выйди из окна, порежь себе руки, разбейся на машине… Которая, как длинное заклятие, вьется в твоей голове, и ты никуда не сбежишь от нее. Хорошие психологи стоят дорого. Депрессия в нашей стране не считается болезнью. Человек становится пленником собственной маленькой комнатки пыток и смерти. Он задыхается, он пытается драться, потом бежать, пока одна маленькая неосторожность, вскользь брошенный кем-то взгляд или особенно сильная усталость не заставит совсем опустить руки, и он устало скажет себе «Ну, всё. Хватит».

— Истеричка, — вздохнул бы Оскар.

Он очень злился на девушек, когда они заставали его на месте измены. Он очень на них злился, потому что считал, что секс с ним — дар Божий, который он не имеет права удерживать только у одного себя. Эти дуры ничего не понимали. Он пытался изменить их, дать им счастье, а они просили какого-то человеческого сочувствия, тепла и внимания. Ненормальные.

Когда Алла ушла, оставив меня в кафе, я докурила свою сигарету и прикинула, где сейчас может быть Оскар. Я уже знаю, где он бывает. Я уже обдумала версию кастрации, но быстро ее откинула, потому что я не пацифистка и не герой на страже некой справедливости. Мне, откровенно говоря, проще убить. А убить такого, как Оскар — просто в радость. Кровь у него, наверное, вкусная.

Алла будет убиваться. Она — оптимистка. Она видит в человеке только хорошие стороны и склонна их сильно преувеличивать. Например, я в ее глазах чуть ли не гений. Бедная наивная девочка.

Мне не жаль того, какую сильную она испытает скорбь, и я стараюсь не ради нее и не ради кого бы то ни было. Просто Оскар показался мне удобным и подходил под критерий жертв, которых я решила убивать.

Солнца не было, на улице стоял сырой октябрь. Город шуршал машинами по сырому асфальту так, что если закрыть глаза, то ты услышишь, как стирается время. Закрой глаза и послушай. Шурх — в одну сторону, шурх — в другую. Секунда за секундой. Жизнь Оскара скоро закончится, и он улетит на небо или куда ему положено. Моё дело маленькое — открыть дверь и вытолкнуть гостя за дверь. А куда он потом пойдет — сам разберется.

Я придумала, как убью его, пока наблюдала за машинами. Потом накинула на голову капюшон и отправилась к его дому.

Оскар жил в небольшой квартирке на станции метро Университет. С ним вместе жила его матушка. Прекрасная, кстати, женщина. От своего сына она без ума и будет по нему очень горевать. Хорошо, что меня это не волнует, иначе было бы трудно.

Прежде, чем убивать, нужно удостовериться, что он мой. Если в его гнилой душонке есть то, что помешает мне его убить, то я просто сепарирую его от Аллы и позабочусь о том, чтобы он подальше уехал.

— Привет, — удивленно поднял брови он, увидев, что я жду его у дома. — Ты к Алле? Она уехала.

— Я к тебе. Поговорить, — ответила я, рассматривая его лицо.

Чертовски привлекательный парень. Глаза зеленые, как свежая весенняя мята, невероятно красивые губы, густые брови, сексуальная щетина на подбородке, взлохмаченные, мягкие кудри каштановых волос. Настоящий инкуб. В особенности, если улыбнется, приподняв бровь, понимающе и что-нибудь скажет тебе на ушко мягким, слегка насмешливым тоном.

— Ну, заходи, — он привычно оценивающе на меня посмотрел. Никто и не понял бы, что его взгляд именно оценивающий. Со стороны он казался просто вежливо-внимательным. Только вампир или крайне тренированный человек заметил бы, как взгляд задержался на моей фигуре. По глазам невозможно понять, какую оценку он мне поставил.

В квартире я поздоровалась с его матерью. Мы оба сказали, что не откажемся от чая и зашли в комнату Оскара.

— Ну, выкладывай, — произнес он с легкой усмешкой и встал передо мной, опираясь на подоконник. Абсолютная уверенность движений гармоничного тела.

— Года три назад ты познакомился с девушкой по сети. Ее звали Мариной, кажется, — сказала я. — Не помнишь, почему вы разошлись?

— Честно говоря, история давняя, я сразу не вспомню, — он задумался, посмотрел в потолок, а потом перевел взгляд на меня. — А зачем тебе знать? Это как бы личное.

Слово за словом я неторопливо выговорила, глядя ему в лицо:

— Через неделю после разрыва она покончила с собой. Тебе не говорили?

Он посмотрел на меня напряженно, и в похолодевшем взгляде я уловила его готовность защищаться. Потом он печально опустил взор:

— Я не знал.

— Не люблю намеков, а потому скажу прямо, что умерла она, потому что не выдержала разлуки с тобой.

— Это ты зачем-то пытаешься чувство вины во мне вызвать? — негромко и совершенно спокойно спросил он, хотя я понимала, что затишье скрывает бурю.

— Нет. Чувства вины в тебе нет, — ответила я, пожав плечами. — Мне просто интересно, почему именно его нет. Ты не осознаешь того, что сделал?

— А что именно я по-твоему сделал? — спросил он с некоторым вызовом.

Он злился, потому что его сознание вело жестокую битву с совестью. Эту битву сознание всегда выигрывало, и совесть оказывалась повержена.

— Ты познакомился с девушкой, полюбил ее, привязал ее к себе, заранее понимая, что долгих отношений быть не может. Ей же ты внушил, что это чуть ли не навек. Ты проник ей в душу, изучил ее, а потом, когда тебе наскучило, ушел. Ты разозлился на нее за то, что она застала тебя с другой. Ей было больно, и она устроила истерику — возможно, именно так кричит раненый охотником зверь, будучи не в силах сдержать муки. Тебя истерика не удивила, ведь ты перевидал их немало. Ты спокойно дождался ее конца, собрал ее вещи и велел своей девушке уезжать. Не сразу. Когда она придет в себя. Потом ты вернулся к пассии, с которой она тебя застала в постели, и продолжил с ней спокойно беседовать, пока твоя бывшая двушка сидела за стенкой и глотала успокоительные, чтобы прийти в себя. Теперь я повторяю свой вопрос. Ты не испытываешь чувства вины, потому что действительно по глупости не осознавал, что творишь?

— Я хочу, чтобы ты ушла. Мне нужно подумать, — сухо выговорил он.

— О чём? — подняв брови, спросила я.

— То, что ты сказала, абсолютно не стесняясь в выражениях… только одна сторона медали, понимаешь? Есть другая. И я думаю, как ее объяснить.

— Хорошо. Ты… сильно болен, и у тебя кратковременные помутнения рассудка? У тебя патологическое раздвоение личности? Если бы ты так себя не вел, то случилось бы что-то страшное? Может, она сама заставила тебя так с ней обойтись? Мне просто любопытно, какая вторая сторона способна перевесить то, что я рассказала.

— А зачем тебе, вообще, всё это знать? — тихо спросил он.

Его мать принесла чай. Он вяло поблагодарил ее, но к чаю не притронулся. Я тоже.

— Ты сейчас встречаешься с Аллой. Она понимает, кто ты, но, к сожалению, видит в тебе что-то хорошее. Вот я тоже хочу это увидеть, чтобы успокоиться, — я почти не солгала.

— Понимаешь, я появляюсь в жизни человека, чтобы что-то дать ему — прекрасное, сильное. Это была действительно любовь, я привязался к Марине, и мне дико жаль, что она погибла, только я и правда не виноват. Она… неправильно поняла то, что я дал ей. Не все способны принять уроки, которые им даются.

Если бы не моё самообладание, я бы убила его на месте, но я понимала, что дослушать надо до конца и беспристрастно.

— Ты пытался сделать ее сильнее? — спросила я, кивнув.

— Не вполне осознанно. Это моя природа, — ответил он. — Мне жаль, что так вышло, но если бы она попробовала меня понять, всё было бы иначе и, может, мы до сих пор были бы вместе.

— Для того, чтобы вы были вместе, требовалось, чтобы она понимала тебя таким, какой ты есть. Ей нужно было, застав тебя с другой, извиниться и спокойно посидеть в другой комнате, пока ты занимаешься сексом.

Он посмотрел на меня, пытаясь подобрать слова:

— Ей нужно было просто понять меня.

— Что это, конкретно, значит?

— Ну… понимаешь, она должна была понять мою суть и принять её.

— То есть, она сама виновата, так как ты заранее ей сказал, что намерен изменять ей, и что такова твоя природа, верно?

— Нет. Я не говорил ей такого. Она была мне дорога… Я не собирался изменять. Просто когда я встречаю необыкновенного человека, то не имею права его отталкивать. И в тот раз, когда помимо Марины я встретил другую, тоже не имел права ее оттолкнуть. Ей нужно было понять это. Женщины, вообще, такие вещи не понимают. Я не могу принадлежать одной-единственной.

— И ты, конечно, сказал ей об этом заранее…

— Нет. Не думаю, что после этих слов она бы стала со мной встречаться.

Я внимательно смотрела в его лицо.

— А та другая — она поняла великий урок, который ты хотел ей дать?

Он ответил невозмутимо:

— Надеюсь, что поняла.

— Мне всё ясно, — спокойно вымолвила я. — Надеюсь, Алла рано или поздно слезет с антидепрессантов, перестанет засыпать в слезах, давясь одиночеством, когда ты уезжаешь. Надеюсь, однажды она встретит человека, который согреет ее. Надеюсь, она однажды сможет доверять. Только… время идет. Ей исполнится тридцать. А люди очень глупы. Любой повстречавшийся ей на пути будет недостаточно силен, чтобы сломать стену, которую она выстроила между собой и миром. И с каждым годом стена будет всё крепче. Она умрет в одиночестве. Но я не хочу верить в такой пессимистичный сценарий. Я хочу верить, что она исцелится от тебя. Я не смогу ей в этом помочь, я могу лишь наблюдать, потому что сама одиночка. Я могу сочувствовать ей, я могу искренне желать ей тепла, но никогда не смогу ей его подарить. Я могу мыслить ее мыслями, но никогда не смогу это толком выразить, — я поняла, что говорю очень много, словно сама с собой, и остановилась. — До встречи, Оскар.

Я слабо улыбнулась ему на прощание.

Он скоро умрет.

Для начала я купила себе кое-какой дешевый набор одежды для работы. Покупала в разных магазинах подальше от дома, и это заняло весь оставшийся день. На другой день после университета я купила побольше бензина на окраине города. В Подмосковье за МКАДом много лесов, где я охотилась, и весь вечер я выбирала место…

Каждый вечер Оскар возвращается домой в районе десяти часов. Иногда задерживается, но это не играет роли. Я знаю, где поймаю его.

Когда вампир кусает человека, жертва парализуется и не может сопротивляться. Первым происходит очень медленно паралич дыхательных путей. Он не сможет даже закричать. Со стороны в густых сумерках мы будем напоминать парочку, обнимающуюся у стены дома.

После укуса он ещё жив некоторое время, но выглядит так, словно сильно выпил и не может связать двух слов. Я поймаю такси и попрошу отвезти нас за город. Там мы с ним пройдем к лесу, чтобы завершить начатое.

Он очень вкусный, потому что ведёт здоровый образ жизни, занимается спортом, следит за фигурой и питанием. Он умирает спокойно, я убиваю его аккуратно, позволяя ему заснуть.

Затем я нахожу чьё-то старое кострище. Оно большое, рядом валяются пластиковые бутылки, пачки из-под сигарет. Тут я сжигаю его тело. Запах стоит просто ужасный, но здесь никого не бывает в это время года. И животных мало. Я сжигаю одежду. Сжигаю заодно собранный мной в лесу всякий мусор. Плоть человека не горит сразу, она сначала сильно дымится и плавится. Потом чернеет и превращается в угольки. Кости горят труднее всего, и я решила просто выбросить их в реку.

Моя одежда и волосы пропахли убийством, поэтому я избавилась от недавно купленной одежды, обуви и парика, сожгла в другом месте. Потом вымылась, переоделась и вернулась с литературного семинара, на который я ездила в этот день и на который я купила себе билет. Точнее, так будут думать мои друзья.