МАРАКАСЫ

Юра вытряхивал из маракаса в унитаз кокаин вместе с рисом. Много кокаина. Хватит лет на двадцать в аргентинской тюрьме. В дверь постучали. Юра тряхнул маракасы последний раз, остатки крупы и белого порошка вылетели из тоненького дула. Он нажал на смыв так, будто это был приговор. Он им, собственно, и был. Пока кокаин встречался с человеческим дерьмом, мёртвыми крысами и другими наркотиками в канализационной системе Буэнос-Айреса, в дверь уже долбили. В ход пошли ноги. Юра вспомнил про диафрагмальное дыхание, закрыл глаза и, считая до десяти, стал жадно хватать воздух. Его научил этому терапевт: дыхательная гимнастика каждый раз, когда ему захочется кого-то ёбнуть. Юра вышел из туалета, на него испуганно смотрела бывшая жена — Настя. Костяшки пальцев на её девичьих кулаках были алыми. Насте хватило секунды, чтобы всё понять. Юра закипел. Он отодвинул её и прошёл в гостиную, где всё было заставлено клетчатыми китайскими сумками. 

Юра знал: не надо вести бизнес с тем, кто хочет выебать твою женщину. Особенно, если этот кто-то в тридцать пять лет представляется Андрюшей. Как примерный пациент, прежде, чем остановиться на нанесении особо тяжкого вреда, Юра попытался дать нужную картинку своему агрессивному мозгу. В его сознании включилась музыка из Mortal Kombat. Юра мучился выбором между смертоносным веером и двойным клинком. Расчленив Андрюшу веером на маленькие шашлычки и отрезав ему конечности клинком, Юра почувствовал маниакальную ярость. Этот ублюдок всё спланировал. Если бы Настя поехала в аэропорт с этими маракасами, её бы приняли, а Юре пришлось бы выбирать — кто будет гнить в тюрьме в Девото, он или Настя? Задачка со звёздочкой с учётом того, что это был бы второй срок для Юры. 

Юра поймал такси, он помнил адрес этого говноеда только приблизительно. Где-то в районе Пуэрто-Мадеро, около розового дома, напротив кофешопа. Проезжая мимо Палермо Голливуд, Юра смотрел в окно. Он видел только своё отражение. Юра себя за такое никогда не простит. Он тридцать три года ежедневно отбивал опасности. Он сканировал каждого на потенциальную угрозу — карманные воры, мусора, кидалы. Но кто ж знал, что пидорасом, который попробует уничтожить его жизнь, окажется придурковатый русский в белых Crocs на чёрные носки. Юра открыл окно и сплюнул. 

Его харча попала в ливневый сток на краю дороги. Уборщик, омывающий территорию при подъезде, струёй воды вбил харчу вниз. Около очистного сооружения под асфальтом в Палермо образовалась пробка. Кокаин, расщепившись на метаболиты, врезался в огромный жировой айсберг из волос, телефонов и детских игрушек. Склизкая глыба обрамляла ржавую десятиметровую решётку под землей. 

Изолированные от естественного хода жизни, Юра и Настя страшно устали разговаривать друг с другом, — второй год эмиграции давал о себе знать. Они молчали неделями. Настя часто уходила пить одна в бар на углу дома. Юра курил на балконе и следил за ней, чтобы всё было в порядке. К Насте постоянно подсаживались мужики, обычно она их прогоняла. В один вечер всё изменилось. Юра вышел покурить и увидел смеющуюся Настю. Рядом был какой-то хмырь. Юра спустился вниз. Тогда они впервые выпили втроём. Они болтали так, будто прорвало дамбу. Слова, полные желания быть услышанными новым живым человеком, вылетали из них, выпрыгивали. На их необитаемом острове вдруг появился ещё один человек. 

Андрюша приходил к ним каждый вечер. Они вместе поднимались на крышу дома, пили пиво и провожали закат. Каждый раз, когда солнечное пузо прикасалось к горизонту, они забивали косяк. Из-за южной широты у них было ровно три минуты до наступления сумерек. На крыше они, отрезанные от мира, часто обсуждали постыдное. Юра признался, как вместо окончания университета провёл три года под Мордовией за пять грамм гашиша и имеет лёгкие проблемы с гневом. Настя, что у неё из-за стресса выпадают волосы, и она плачет почти каждый день. Андрюша назвал себя асексуалом и добавил, что никогда в жизни ни с кем не встречался. Молчание больше не возвращалось к ним в дом. С появлением Андрюши в отношениях Насти и Юры всё наладилось. Поэтому когда он предложил паре бизнес, они быстро согласились. Дело было простым: доставка вещей между Москвой и Буэнос-Айресом. Заказы делают русскоговорящие через Телеграм, килограмм вещей – двадцать баксов, один пассажир может провезти пятьдесят килограмм. Заработанное делят ровно. Вложившись поровну на первый рейс, уже через неделю компания отмечала первую прибыль с партии. 

Вместе с деньгами и всеми прелестями жизни при деле, в союзе Юры и Насти запахло гражданской войной. Юра всё делал по правилам, а когда что-то выходило из его зоны контроля, мгновенно взрывался. Настя обычно всегда смиренно проживала его вспышки. Юра кидался в неё вещами, Настя бросала их в ответ и называла его абьюзером. Так было, пока она не обрела финансовую независимость, и в их жизни не появился Андрюша. В очередной вечер разосравшись в муку, Настя ушла к Андрею и осталась у него на ночь. После чего вернулась на утро, собрала вещи и объявила о разводе. Бизнес они продолжили вести втроем. Андрюша был их секундантом, через него Юра договорился о расторжении брака в консульстве и отправке апостиля в  российский ЗАГС. Развод Настя и Юра праздновали с Андрюшей, каждый отдельно. Настя отправилась с ним на выходные в Мендозу, где они пили вино и купались в джакузи. Пока Юра в это время оправдывался перед родственниками в Instagram, что каждый переживает расставания по-своему. По картинкам в интернете родственникам сложно определить: самец неопасный, с пониженным тестостероном, а про слово «асексуал» они даже не слышали. Мама тогда попросила Юру быть начеку. Настя так и осталась жить у Андрея. Сидя на крыше дома, Юра однажды  напрямую спросил его — нравится ли ему Настя. Андрюша дал слово пацана, что нет. У Юры внутри всё прострелило. Какая-то хуйня, — впервые почувствовал он.

Неспособный совладать с собственной паранойей, Юра отдалился от Андрюши, обсуждая только работу. Теперь он часто сидел на крыше один и советовался с искусственным интеллектом, как ему избавиться от навязчивого ощущения, что все хотят его наебать. ИИ посоветовал Юре терапию. С появлением сессий он осознал, как много в нём говна и слабости. Терапевт мучил его вопросами о безопасном пространстве, в которое Юра мог бы теоретически возвращать себя каждый раз, когда его накрывает. Юра понятия не имел, про что он. Только больше злился. Если бы не эти идиотские вопросы мозгоправа, он бы ни за что не ответил Насте. Спустя пару месяцев она вдруг решила к нему заехать — «окей, детка». Юра больше не вывозил контакта с собой. Они, конечно же, переспали. Он попросил её вернуться назад. Настя приехала с чемоданами только ночью. Андрюша не выпускал её из дома четыре часа, говоря тысячи слов с единственной сутью «это ошибка». Только тогда Настя поняла, что в его асексуальной голове они были парой. Зная, как Юра реагирует на реальность, она не стала ничего ему рассказывать. Они съехались снова. Настя перестала контактировать с Андрюшей, молчаливо сменив секунданта на своего бывшего. Но отношения с Юрой на вкус всё равно были просроченными. Настя опять ревела по ночам, а утром злостно вычёсывала редеющие волосы. Вымотанный в конец видом женских слез, Юра предложил покончить с этим и вернуться Насте в Россию. 

В день вылета Настя должна была везти с собой пятьдесят килограмм сувениров из Латинской Америки. Как делали не раз все их клиенты. За три часа до рейса Андрюша привёз им новую партию вещей, которую он, по его словам, проверил. Подняв вещи домой, Юра столкнулся с уже выходящей Настей. Они лаялись прямо в дверном проёме. Настя хотела ехать прямо сейчас. Контролирующий Юра разрывался —  он должен всё перепроверить. Это выглядело так, будто он оттягивает момент её отъезда и по-дедовски придирается. Под вопли Насти Юра открыл сумку. Среди бутылок Malbec, кофейных пачек и зимних вещей оказались маракасы. Те самые. Юра завис на горлышке, замазанном красным лаком. Слава Богу, он смотрел это кино с Джони Деппом. 

Проплыв сквозь угольный фильтр, забаррикадированный ржавой ювелиркой, пистолетами и ножами, метаболиты кокаина пробрались в сточные воды. Прямиком до Ла-Платы. Мимо бактерий, микропластика и глистов. Юра вышел из такси в Пуэрто-Мадеро около розового дома. Вдалеке желтела Ла-Плата с портовыми кранами. Он унюхал запах шмали, прошёл к соседнему дому и остановился около подъезда Андрюши. Юра знал: сейчас он зайдёт в этот дом, поднимается на его этаж и будет бить другого человека, пока у него будут силы. Его потом, конечно же, обязательно осудят, возможно, он попадёт в тюрьму, скорее всего, это будет не год. Терять Юре было, по большей степени, нечего — ни дома, ни страны, ни женщины. Осталось только одно — чувство, что его животный гнев управляет ситуацией и всегда защитит. В сознании Юры снова заиграла мелодия из Mortal Kombat. Он зашёл в подъезд с доставщиком, поднялся на одиннадцатый этаж и позвонил. Когда Андрюша открыл дверь – в его желудок будто забросили свинцовый баскетбольный мяч, и он застрял там, в органах, сминая всё на своём пути. Прежде, чем Юра замахнулся, Андрюша медленно опустился на колени. 

Метаболит кокаина впал в упругое подводное течение Ла-Платы. Вода стала более солёной, волны мощнее. Кокаин проплыл мимо кубических стай дорады. Зрачки у рыб расширились. Оркестр рыб рассыпался, превратившись в хаотичный косяк. Хищные дорады, вместо моллюсков, вцепились зубами в своих детей, брат в сестру, муж в жену, внук в бабушку. Вода порозовела от рыбьей крови. 

Андрюша плакал и молил о прощении, уткнувшись Юре в пах. Он просто хотел, чтобы Настя была с ним. Следы от соплей в форме Пикачу остались на джинсах Юры. Музыка из Mortal Kombat стихла. Юра записывал каждый миллиметр этого момента в свою голову. Перед ним стоял не Андрюша, это был весь мир с его хмурой рожей, непредсказуемостью и опасностью. Мир ныл, ныл, как девка. Мир, способный уничтожить, сам кровоточил и страдал. Мир, который сам себе натёр мозоль своими же выкрутасами, просил о прощении. Юра громко засмеялся. Ему тридцать три года, он из России, и так, мать его, выглядит безопасное пространство: поехавший асексуал, умоляющий его о пощаде на коленях. Юра оттолкнул Андрюшу и, скинув килограмм десять тревоги, пошёл к лифту. Нажав на кнопку, он увидел на Андрюшином лице едва заметную ухмылку. Сейчас Юра решил довериться паранойе. Он спокойно подошёл к Андрюше, достал из его кармана телефон и, больно сжав его за шею, разблокировал экран. В фотогалерее этого ублюдка были десятки видео со спящей Настей, на которую Андрюша дрочил. На этот раз Юра вспомнил про диафрагмальное дыхание, чтобы забыть о покое и мобилизовать внутри себя всё звериное. Он со всей дури вбился ногами в Андрюшу. Глухими пинками вдавливая в пол его жалкую душонку. Слово пацана же. Андрюша закрыл локтями голову и покорно ждал, когда стихийный гнев закончится. Он уже знал, что в таких ситуациях, главное это беречь голову. Метаболит засосал подводный водоворот, выкидывая его прямо в Атлантический океан. 

Юра вернулся домой, Настя никуда не уехала. Мужей, готовых за тебя убить, не бросают. Вечером они пошли праздновать этот вторник в ресторан. Официант принёс вино и свежайшую дораду. Сегодняшний улов. Разрезая брюхо на тарелке, Насте показалось забавным, что у рыбины такие большие зрачки. Будто дорада тоже в шоке от того, какая бывает жизнь. После ужина Настя долго не могла уснуть. Сначала она хотела танцевать, говорить и целоваться, а ночью ее тошнило. Сидя около унитаза, Юра смотрел на раскуроченный маракас в углу и держал волосы Насте. В его сознании звенел Mortal Kombat. Этот туалет, эта женщина вместе со своим желудочным соком – всё ему казалось радостным. Если бы не его отвратительный характер, он бы мог сидеть в тюрьме. 

ПРОКЛЯТЬЕ БАБУЛИ

 

Ляля всегда ненавидела свою бабулю. Та была настоящей занозой в жопе: строгая, экономная и никем не целованная, по меньшей мере, полвека. Единственный раз Ляля видела ее улыбку, когда объявили приватизацию. Бабуля перестала нервничать, что её жилплощадь отберут. По этой причине она ни с кем не спуталась после того, как дед переехал к соседке. Ровно пятьдесят лет она не здоровалась с ним на лестничной клетке. Трагедию от потери бабуля переживала по-своему — с детства она говорила Ляле и её матери, что всё зло от мужчин. Когда бабушка умерла, Ляля, репетируя перед зеркалом трагическое выражение лица, ликовала. Теперь у неё появилась собственная квартира. Ляле было трудно усидеть за столом во время поминок. Зрачки ее хищно зыркали по углам, а воображение рисовало, как тут всё изменится, как только она въедет. Чтобы спрятать дофаминовые глаза, Ляле даже пришлось выпить водки вместе с дедушкой и его женой. За упокой рабы Божьей Валентины Мартемьяновны. 

 

Первый день в собственной квартире Ляля не забудет никогда. Она попросила Костика, безработного барабанщика с крепкими руками, помочь ей с перевозкой вещей. Он не был в курсе всех деталей, поэтому, занеся в коридор последнюю сумку, закономерно полез к Ляле сосаться и в трусы. Ляля была так возбуждена от чувства обретённой собственности, что её, в общем-то, не смутили мысли о количестве бактерий на его пальцах. Костик крепко схватил Лялю за зад, поднял и, на ходу скидывая кроссовки, понёс в зал, где ещё вчера стоял раздвижной лакированный стол с кутьёй. Плюхнув  Лялю на диван-книжку, Костик достал из кармана презерватив и, надевая его на член, увидел в углу стопку водки с куском хлеба около застеклённого фотопортрета с чёрной лентой. Его эрекция падала поэтапно, с каждым новым прогруженным в его сознание объектом. Занавешенное белой скатертью зеркало стало последней нотой. Костик ждал от возбужденной Ляли объяснений. Ляля сдвинула ноги, натянула трусы обратно, сняла скатерть с зеркала, вылила водку в горшок с чахлой фиалкой, съела поминальный хлеб и вернулась на диван. Когда Ляля села на колени к Костику, портрет Валентины Мартемьяновны ни с того ни с сего упал на пол и разбился. Член у Костика больше не встал. Он ушёл, а Ляля осталась одна убирать осколки в своей новой крепости. Проснувшись на утро, Ляля увидела портрет бабули на том же месте, с восстановленным стеклом.  

Ляля подумала, что пока она спала, в квартиру зашла мама и вернула портрет усопшей, как немой укор для эгоистки-дочери. Больше ничего в доме не поменялось. Ляля выкинула с десяток строительных мешков бабушкиного хлама, заказала новую мебель и продала старую. На зауючивание пространства у неё ушла неделя. Квартиру было не узнать: выкрашенные банановой краской стены, неоновая лампа, фиолетовый диван. Всё выглядело крайне по-миллениальски. Ожидая визита матери, Ляля не осмелилась убрать портрет бабули. Хоть он больше и походил на зуб с кариесом в окружении здоровых, чем на дань уважения. Мама привезла шампанского. Для неё разъезд с дочерью стал неожиданным праздником, последовавшим после такой потери. Стукнув бокалом игристого о фотопортрет Валентины Мартемьяновны, мама поблагодарила дочь за сентиментальность. По ее мнению, сорок дней – самое оно, чтобы бабушка глядела с того света на них и радовалась, как теперь тут стало хорошо.

Шампанское в Лялю не лезло. Она смотрела на маму и видела в ней подростка, чьи родители навечно свалили на дачу и, наконец, оставили её в покое. Отец Ляли ушёл от матери точно так же, как дед от Валентины Мартемьяновны. Правда, он выбрал более христианскую стратегию поведения и просто исчез где-то в недрах Сибири в компании молодой продавщицы из винного. Бабуля тогда собрала женсовет на кухне, объявив, что предвидела подобную выходку. Пока мама ревела, а маленькая Ляля засовывала в ноздри жемчужную бусинку, Валентина Мартемьяновна диктовала новый распорядок жизни, в котором роль отца по праву крови переходит к ней. Плату за подобную жертвенность она попросила сразу: больше никаких мужчин в жизни дочери. Переломанная мать приняла это предложение с благодарностью, покорно заперев лет на двадцать внутри себя всё женское. Ляля росла в атмосфере диктатуры Валентины Мартемьяновны, где за заботу нужно было платить полным подчинением – хорошо учиться, быть хозяйственной и трудолюбивой. Но главное правило по-прежнему одно – никаких вонючих мальчиков. По большому счёту, так Ляля и жила, за исключением одного – бесконтрольной тяги ко всему мужскому. 

 

Вечеринка в честь новоселья Ляли прошла феерично. Все её друзья, бывшие одноклассники, одногруппники и коллеги запаковались в тридцать два квадратных метра и пили, пили, пили. Портрет бабули был заботливо спрятан за шкаф. Когда все собрались уходить, Ляля, уже критически пьяная, с мясистыми козюльками от чёрного карандаша в уголках глаз, висела в коридоре на Вите. Друзья всё поняли и, хихикая, вызвали такси. Ляля взяла Витю за руку и повела на диван. Они поцеловались без языка. Про него Витя забыл. Он уже часа два как не осознавал себя в реальности, ему, признаться, не было разницы, что делать — пить дальше, трахать Лялю или спать. Главное – без активных движений языка. Витя сообщил, что у него нет защиты. Ляля  так хотела близости, что готова была принять от Вити и хламидиоз, и даже внезапную беременность со всеми вытекающими. Чтобы не было вертолетов, Ляля встала на четвереньки и призывно повернулась к нему. Вместо долгожданного проникновения, Ляля услышала чудовищный крик. Это был Витя. Он только что увидел в дверном проёме старуху. Секса так и не случилось, Ляле пришлось ещё пару часов успокаивать парня. Она разочарованно принесла ему воды и по-матерински уверяла, что галлюцинации – это не предвестник белой горячки, и никаких проблем с алкоголем у него нет. Похмельное утро началось для Ляли с обжигающего укоризной взгляда. Траурный фотопортрет Валентины Мартемьяновны снова стоял на свёем месте. В нём отражалось голое Лялино тело. 

В восьмом классе у Ляли выросла сначала грудь, а за ней и попа. Одним днём она обрела режим видимости. На её выпуклости стали оборачиваться взрослые дядьки, а мальчики из школы похабно свистеть в след. Ляля впервые ощутила свою власть, а вместе с ней и освобождение от серого мира бабули. Ей хотелось быстрее проверить свою силу. Лялин одноклассник Гоша, который ещё вчера даже не смотрел в её сторону, с радостью лишил её девственности в октябрьском лесу. Вместо простыни они постелили на землю её белую куртку. Вместе с порванной плевой, Ляля открыла целую вселенную с миром мужчин, в котором она нужна. Когда Ляля вернулась домой после уроков, Валентина Мартемьяновна всё сразу поняла. Внучку выдал взгляд женщины, готовой впустить в себя всё зло мира. Бабуля влепила Ляле кипячёную пощёчину и заставила её отстирывать хозяйственным мылом пятна крови с куртки. Став женщиной в тот день, Ляля впервые осознала – зло не от мужчин, оно от бабули. 

 

Взвинченная Ляля позвонила матери и спросила напрямую. Важно договориться о личных границах на берегу. Теперь это её дом. Трясущимися руками Ляля сбросила разговор. Ключей от этой квартиры у матери никогда не было. 

Ляля пила пиво и прожигала глазами Валентину Мартемьяновну. Этот портрет сделали на пуговичном заводе, где она проработала всю жизнь начальницей в отделе технического контроля — страшно гордясь этим, как гордятся внуком, поступившим на бюджет в МГУ. Завод подарил ей квартиру в обмен на целую человеческую жизнь без удовольствий. Больше всего на свете Ляля боялась стать такой, как её бабушка. Они обе это знали. Как и то, что Ляля втайне ждала её смерти. С восьмого класса в половой жизни Ляли было многое, за исключением одного – секса у себя дома. Ни бабуля, ни мама не пытались нарушить этот наследственный завет, за которым, возможно, стоит сама праматерь их рода. Такая же печальная русская женщина, уничтожающая своей жертвенностью всё мужское вокруг. Ляля чувствовала в себе силу – на ней это должно закончиться, нужно лишь единожды довести дело до конца. Демонстративно допив железную банку, Ляля взяла портрет Валентины Мартемьяновны и вынесла его на помойку. Толкая его поглубже, Ляля даже испачкала куртку. На неё с осуждением смотрел бомж. 

 

Полная решимости ощутить себя частью мира, в котором сосуществуют два пола, Ляля зашла в приложение для знакомств. Она написала всем, с кем общалась там, что сегодня свободна и готова на всякое. Из трёх вариантов, готовых всё бросить и приехать к ней прямо сейчас, Ляля выбрала несуеверного. Лев был интерном в отделе кардиохирургии и презирал всё ненаучное, в том числе идею о привидениях, мистике и неусопших душах. Решив не мешкать, Ляля начала раздеваться в дверях. Лев отреагировал как гепард. Тридцать секунд, и они уже лежали полностью голые на диване. Когда Лев всем телом навалился на Лялю, она готовилась к битве. Вот-вот случится то, о чём она мечтала. Ляля прогрызет зубами эту фатальную брошенность. Её жизнь будет лучше! Ляля вцепилась ногтями в спину Льву. Он обмяк и рухнул, будто своей же рукой Ляля случайно нажала на нём кнопку «выключить». Выбравшись из-под его тела, Ляля увидела кровь, которая блестела через волосы на его черепе. Рядом с кроватью валялась советская прямоугольная люстра — единственная вещь, что Ляля не поменяла в комнате. На потолке, как свиной хвост, торчал провод. 

 

Когда скорая выводила из её квартиры Льва с перебинтованной головой, на лестничной клетке открылась соседская дверь. В щель высунулся дедушка, а из-за его плеча торчал по-крысиному острый нос его «новой» жены. Дедуля неловко пытался предложить помощь внучке, с которой толком никогда не общался. Его жена всё это время молча стояла за спиной, как бы контролируя, чтобы помощь не зашла слишком далеко. Ляле было уже нечего терять. Она призналась им, что бабуля с того света мешает ей жить. Лицо жены деда аж просветлело, сбылась и её мечта. Она предложила сделать православный обряд очищения. Валентина Мартемьяновна была тяжёлой женщиной. 

Пока священник ходил с кадилом по квартирке Ляли и брызгал все углы святой водой, она слушала истории дедушки о том, как бабуля портила ему жизнь. Он вспомнил её привычку мазать локти касторовым маслом в кровати. Смеялся, что она взвешивала сливочное масло, чтобы сэкономить и отложить на машину. Припомнил и её перештопанные колготки, которые она покупала себе раз в год только на день рождения. Но больше всего его позабавил подарок, который она преподнесла ему спустя семь лет после того, как он ушёл к соседке. Это была «Волга» – на сэкономленные от всего на свете деньги. Дед машину принял, но назад не вернулся. «Новая» жена деда победоносно улыбалась. По всему было видно, они частенько вспоминают эту историю. Подаренная «Волга» до сих пор стоит под окнами их дома, ржавая и ненужная. Лялю вдруг будто прибило железобетонной панелью, из которой в 1968 году и была построена эта девятиэтажка. Как именно из квартиры ушли священник и её родственники, она толком не помнила. В начале она долго смотрела на ту самую машину под окном, представляя себя бабушкой, а когда стемнело, обессиленная от давящей тонны женской боли, легла. Ляля не спала всю ночь. Она гладила щёку, по которой когда-то давно её отхлестала бабуля. Ей впервые в жизни захотелось вжаться в строгое тело Валентины Мартемьяновны и исцеляюще целовать, пока её сердце не согреется после всего прожитого. 

Светало. Ляля вышла во двор с жидкостью для розжига и зажигалкой. Пока она буднично поливала «Волгу» деда, на неё из окна соседнего дома с интересом смотрел парень. Ляля безрезультатно пыталась подчежь забрызганную жидкостью машину зажигалкой. Колёсико кремня давало слишком слабые искры. Ляля беспомощно оглядела безлюдную улицу, психанула и швырнула зажигалку. Мусор ещё не забрали. Ляля откопала портрет Валентины Мартемьяновны, он был в семечной шелухе и слизи от фруктов. Ляля начисто протёрла его рукавом и пригладила бабуле причёску. Возвращаясь домой, около «Волги» Ляля встретила парня в пижаме и домашних тапочках – им оказался одноклассник Гоша. Тот самый, что лишил её девственности в лесу. Гоша молча протянул ей кусок газеты со спичками. Машина десятилетиями занимала два парковочных места, она давно заслужила стать уничтоженной. Вместе с Гошей они с её балкона смотрели, как горит «Волга», а чёрный дым вокруг делает воздух мёртвым. 

Ляля вернула портрет бабули на место. Туда, где она заслужила быть — в своём доме. В уголках губ Валентины Мартемьяновны проступила едва заметная улыбка. Под звуки треска лопающихся стёкол во дворе и завывания сигнализаций Гоша и Ляля поцеловались.  

ДОБРОЕ УТРО

 

Олег проснулся с ядовитым желанием развестись с женой. Сложно сказать, что его раздражало больше. Её покойный храп в десять часов утра в четверг. Перекрученная лямка атласной пижамы, купленной на его деньги. Голая спина, на которой противно, по-тёткински, сдавливался жир. Всё в ней было с ленцой. Маша напоминала ему червяка, который прикидывается человеком и по глупому стечению обстоятельств называется его супругой. Олегу хотелось треснуть ей по голове. Как-то пробудить её к жизни. Он боялся этой мысли, отрицал её. Сидя на краю их кровати, он нервно щёлкал пальцами. Олег решался. 

 

Их спальня уже давно превратилась в ледяную иглу. Жена не раз напоминала Олегу, что всё было бы иначе, просто надо было слушать её и утеплять пол. Он смотрел на ламинат цвета плесени, серые стены, зачем-то стальной туалетный столик, весь затопленный её баночками. Не было в этой спальне ни одной по-настоящему его вещи. Олег не помнил, как они договорились о каждом из этих предметов, зато он точно помнил их стоимость. Тумбочка около её стороны кровати за шестьдесят тысяч. Шкаф-купе, в котором ему выделили две полки, за сто двадцать три тысячи. Даже блядская картина около двери и та стоила денег. Маша нашла какую-то «чудесную художницу» с интерьерными пейзажами в Инстаграме. На картине был нарисован тропический остров, похожий на дешёвый рай, в котором никто никогда так и не побывает. Олег только больше злился. Он, наконец, встал и оглянулся на свою жизнь без обмана. Всё вокруг него – тюрьма, которую он сам себе построил из своего же кортизола, пота и времени. 

 

Олег хотел подойти к стороне жены, вглядеться последний раз в её лишённое напряжения лицо. Посмотрим, как ей будет спаться, когда придётся устроиться на работу. Решено. Откладывать и медлить больше невозможно. Он хочет развод. Олег так уверился в себе, что не посмотрел вниз и споткнулся о зарядку для ноутбука, провод к которому вёл к её подушке. Он еле удержался на ногах. Его жена помешалась на корейских дорамах, смотрела их с утра до ночи. Даже вчера. Пока он продавал китайские машины девятнадцатилетним блогерам, а потом ел не до конца размороженную шаурму в трёхчасовой пробке. Какой-то идиот выехал на сплошную и зацепил аж пять автомобилей. Они столкнулись в форме свастики. Стоя на Варшавке, он звонил жене – сказать, что опоздает. Она отстраненно уточнила «что-то важное?», в сериале был какой-то твист. Олег бросил трубку. Единственное, о чём он жалел, что не поссал перед выходом. Олегу пришлось вылить кефир и, озираясь по сторонам, направить член в горлышко бутылки. Справа от него ехала Toyota Camry. В ней была парочка. Девушка лезла парню в штаны. У Олега увлажнились глаза, буквально на секунду. От ярости. К нему-то давно никто не лез. 

 

Ходя по спальне туда-сюда, Олег торговался с самим собой. Обычно рациональность – его сильная сторона. Он всегда мог нажать на паузу любые эмоции внутри себя. Сегодня он понял: если так будет дальше, он умрёт на десять лет раньше, чем она, а то и пятнадцать. Олег увидел себя стариком. Таким же, как сейчас, только с язвой и полными яйцами, которые никто давно как следует не трогал. Он увидел свои похороны и то, как спустя год после его смерти, она так и будет валяться в кровати. Ярость центрировалась в нём, отравляя своим духом все его органы. Олег хочет жить. Олег хочет лёгкости. Олег хочет немного ласки. Он остановился, выдохнул и подошёл к жене. Уткнувшись в переходник с проводами на её стороне, он встал на колени и, проглатывая буквы как глухонемой, произнес: «я-хо-чу-раз-вод». Олега расслабило от ощущения выпущенной струи давящего гноя. Олег прокашлялся. Три, два, один. 

 

Прозвенел будильник. Заиграло «зачем мне солнцееее Монакооооо, для чего, скажи мнеее, луна Сен-Тропееее?». На экране Машиного телефона десять ноль семь, и их с Олегом счастливая фотография со свадьбы. Его жена не любит точные цифры. Не открывая глаза, она потянулась на звук и выключила будильник. Сонно приподнявшись с кровати, Маша равнодушно посмотрела на мужа. Олег уже успел встать с коленей и принять виноватую позу около её столика с кремами.

– Доброе утро.
– Доброе, — сказал Олег и пошёл в душ так, словно это и было его главным планом.

Пока Олег мылся, Маша отуплённо пялилась в одну точку – ей не хотелось ни то что вставать, ей не хотелось жить. Вчера она досмотрела последнюю серию «Хватай Сон-джэ и беги». Без ее любимых Им Соль и Сон-джэ реальность казалась Маше неудачной версией симуляции, в которую её поместили по ошибке. Голову начали больно сдавливать мысли. Опустив ногу на зябкий пол, Маша открыла окно. Ветер засосал шторы на улицу, Маша потянулась их доставать. Когда Олег зашёл в комнату, половина туловища его жены торчала из форточки. Она выла на весь двор “аааааа”, как забитая палкой львица. Олег испуганно подбежал к Маше и со всей силы потянул ее назад, в их реальность. Маша ожесточенно упиралась, плевалась, кусалась. Ей не хотелось быть частью этой иллюзии. Олег навалился на нее всем телом, Маша упала. Они так и лежали насильственным бутербродом на мерзлом полу. Жена быстро выдохлась и перестала сопротивляться. Олег стал целовать ее в лоб, в щеки, уши. Маша по-мертвецки смотрела в бок и ждала, когда приступ его тактильности прекратится. Поймав ее потусторонние глаза, Олег виновато остановился. Он поднял Машу на руки, аккуратно положив обратно в кровать. Всё, что он может сделать в этой ситуации, это дать ей двойную дозу Амитриптилина по семьдесят восемь рублей за упаковку. 

Сев в машину, в которой пахло прелой мочой и лактобактериями, Олег устало посмотрел на зеркало заднего вида. В нём отражался сухой, дохлый и одинокий куст посреди детской площадки. Олег натянуто улыбнулся своему отражению. Пора снова ехать продавать китайские тачки людям, которые понятия не имеют, что такое настоящая любовь. 

 ПОРЯДОЧНАЯ ЖЕНЩИНА

 

У Нины больно тянуло руки. Это была её первая ночь за шесть лет без бойфренда. Вчера их отношения закончились у подъезда. Он нелепо и отстранённо обнял её, пока накуренные молдаване из компании «Грузовичкофф» заносили в фургон его вещи. Покончив с коробками, водитель панибратски щёлкнул пальцами её парню, бывшему парню. Он всё понял. На том и разошлись. Нина долго стояла около подъезда. Пожалела, что не курит. Это была бы идеальная ситуация. Она зашла в подъезд и решила подняться на восьмой этаж пешком. Расчёт был на то, что одышка отвлечёт её от смутного ощущения уничтоженного мира. 

 

На втором этаже, проходя мимо выкопченной на стене надписи «хуй», Нина остановилась пореветь. Расставанье было её инициативой. Она много врала подругам о реальной причине. В зависимости от дня цикла и степени раздражения она говорила разное. Когда Нина хотела сострадания, она винила во всём его тревогу. Когда Нине хотелось чувствовать себя милосердной, она брала вину на себя. Дескать, я просто перестала быть счастливой, я больше не вижу будущего. Кому-то с ним очень повезёт! На деле всё было проще. Их «в этот раз точно» любовь, как и любовь квадриллиона пар на этой планете, уничтожили секс и деньги. Но о таком Нина предпочитала молчать. Это решительно не клеилось с её представлениями о своей личности. Она захотела другого. Уже год как. И нихрена с этой похотью поделать не могла. Нина перешагивала через ступеньки и плакала от осознания, что всё наконец закончилось. Вытерев сопли о рукав домашнего свитера, Нина написала ему сообщение: «эй, я теперь свободна». Нина решила подождать, наверняка он ответит ей быстро. Не ответил. Нина убрала телефон. 

 

На третьем этаже Нина поздоровалась с соседом, – сутулым дядькой лет сорока без одного переднего зуба. Сидя на корточках, он курил и стряхивал пепел в банку из-под маслин. Нина перепроверила телефон. Сообщение было прочитано. Нина попросила сигарету у соседа. Дядька протянул ей пачку Capitan Black. Нина затянулась, ей даже не горчило. На потухшие глаза девушки, сосед ободряюще просвистел «не ссы в компот, всё будет». На четвёртом этаже Нина остановилась покурить в одиночестве. Сосед заинтересованно косился наверх сквозь перила. «Дойдёт или не дойдёт?». Ответа на сообщение так и не было. Сев на подоконник, Нина зашла в его социальные сети, проверила, когда он был онлайн последний раз, пересмотрела ещё раз его сторис, перечитала комментарии под последним постом, перешла на страницу какой-то бабы со сделанными губами и убедилась, что он-сейчас-с-ней. У неё в сторис был кусок его кроссовки. Нина затянулась аж диафрагмой, закашляла и затушила сигарету. 

 

На пятом этаже Нина прибилась на ступеньки. Её парень, бывший парень, всё понимал, но они никогда не обсуждали это вслух. Все их совместные годы Нина маниакально настаивала на ребенке. Её бывшего всегда что-то останавливало – то счета за ЖКХ, то политические катаклизмы, то медленные сперматозойды. К тому же, он не собирался бросать пить пиво или, не дай Бог, курить. Но главное, что его подспудно мучило – её нарастающая с годами зацикленность на какой-нибудь ерунде, которую Нина оправдывала овуляцией. В день, когда она влюбилась в другого, они были на даче у подруги. Её парень тогда валялся со страшным похмельем, блевал и предпочитал, чтобы его не трогали. Они компанией отправились купаться на водохранилище. Нога Нины запуталась в тине, она начала тонуть, а он — она тогда даже не знала его имя, — её спас. Выбравшись на берег, он успокаивал утопленницу, обтирая её тело. У него была широкая, бритая грудь и огромные ладони. Нина ощутила, как плавится под их силой. «Кстати, я Рома». Этого контакта Нине хватило, чтобы впасть в помешательство на многие месяцы. Секс с бывшим парнем тогда стал гораздо лучше, она представляла другого, и это делало её по-настоящему мокрой. 

 

Нина всегда считала себя порядочной женщиной. Так, во всяком случае, она себя позиционировала. Как порядочная, она долго с собой торговалась, прежде чем добавить Рому в друзья. Спустя месяц навязчивых фантазий об их случайной встрече в мегаполисе, Нина решила-таки сделать первый шаг. Рому не смутило, что вся её страница состояла из контента с её парнем. Ему понравилось, как выглядит её тело в купальнике, понравились красные ногти на пальцах ног. Он так ей прямо и сказал. Рома никогда не писал ей первым. Для Нины это было негласным подтверждением его деликатности. Они переписывались раз в две недели о всякой ерунде. Нина тщательно готовилась к этим сообщениям. Она ходила в кино на те же сеансы, что и он. Слушала до дыр его любимую группу Limp Bizkit, отыскивая в словах песен его сознание. Даже купила такой же марки, как у него пуховик. Рома был тренером. 

 

День, когда Нина сказала, что хочет взять абонемент на тренировки по бразильскому джиу-джитсу за двадцать пять тысяч, её парень запомнил как странный. Он тогда посмотрел на Нину так, будто в неё вселились инопланетяне. Прошло уже полгода. Нина понимала, что хочет увидеть Рому вживую, но никакого предлога получше сгенерировать не смогла. Перед первой же тренировкой он помог ей правильно завязать тяжёлый хлопковый халат. Нина стояла как маленькая и позволяла себя укутать. У неё блестели глаза, Рома всё понял. За месяц Нина, как самурай, не пропустила ни одной тренировки. Удушающий от Романа был её способом получить его тело в доступ хотя бы на двадцать секунд. Иногда она терпела больше нужного и едва приходила в себя, стуча по полу в последний момент, а возвращаясь домой, набрасывалась на теперь уже бывшего. В результате парень был не против такой траты денег и даже инопланетян. Через месяц Нину поставили в настоящий спарринг, она растянула голеностоп и получила запрет на любой спорт. Рома тогда переживал за неё и целую неделю писал ей первый. Они даже созвонились, он посоветовал ей обмотать ногу компрессом из мочи. Нина предложила встретиться сразу после уринотерапии, как только сможет ходить. Рома согласился. В подъезде пахло гуляшом. Нина встала со ступенек и, опираясь на стену, как умирающая старушка, пошла наверх. 

 

На шестом этаже она решила позвонить Роме. Гудки равнодушно продолжались. Он не взял трубку. Их первое и последнее свидание было в KFC. Нина ела салат и сидела с неестественно прямой спиной. Он больше спрашивал, она отвечала. Рому интересовали отношения: сколько они вместе, когда свадьба, и как её парень относится к их встрече. Нина кокетничала и юлила. Он из вежливости попросил написать ему, когда она будет свободна.  На прощание они обнялись. Нина с того дня потеряла покой. До их свадьбы с её парнем оставалось полгода. Нина воспринимала встречу с Ромой как знак. На внутренние торги у неё ушло ещё два месяца. Было непросто стать плохой и заговорить первой, что в их почти шестилетних отношениях что-то не так, а что конкретно она так и не сказала. Парень тогда подумал, дело в месячных. Сосед с третьего этажа свистнул наверх. Нина посмотрела сквозь пролёты. Он спросил: «в поряде ли она?». Нина огрызнулась. Неужели не видно, что да. 

 

При виде таблички «седьмой этаж» Нина позвонила бывшему. Он уже выгружал вещи в свою новую квартиру.  Нина пищала в трубку, плакала, захлёбываясь от слов. Ей было важно извиниться. За то, что отменила свадьбу и врала. Ему, а главное себе. Бывший давно всё понял. Он не читал её переписки, он молча играл в CS и ждал, когда она наберётся смелости признаться, что больше его не любит. Ему не было больно, она не роковая, она «просто запутавшаяся стареющая женщина за тридцать, которая ищет вариант получше».  На этих словах Нина бросила трубку.  В лестничном проёме появился сосед с третьего этажа. Нина, с огромными от ярости зрачками, крикнула ему “уйди” и побежала наверх. Сосед по всем признакам заподозрил бутират. 

 

На восьмом этаже Нина, вытерев опухшее от слёз лицо, открыла окно и набрала Роме.  Она села на подоконник, чтобы выглядеть романтичней. На экране появилось его растерянное лицо. Рома был раздражён, и явно не дома. Она не могла вытащить из себя ни слова. Все они были бессмыслицей и застревали в районе гортани, откидываясь волной мягкой слюны назад, к кишкам. Нина напомнила ему, он ведь просил сказать, когда это случится. Она, наконец, свободна. Рома беспомощно посмотрел по сторонам, будто искал суфлёра, который подскажет, какую реплику нужно произносить в таких ситуациях. Суфлёра поблизости не оказалось. Рома официально поздравил её и пожелал спокойной ночи. Когда экран телефона погас, сосед громко засмеялся. Приговаривая всякое про не первый и не последний, он поднялся к Нине и потянулся к ней, чтобы оттащить от окна. Мало ли что. Нина не дала себя коснуться. Она перевернула дядьку, зажала его шею в локте и начала душить. Сосед глухо хватался ладонями за подоконник. Нина помнила, как это может быть приятно. Придя в себя, она ослабила хватку. Сосед расплавленно рухнул вниз. Нина не стала трогать его шею. Она с милосердной улыбкой Девы Марии смотрела на незнакомца, распластанного на сколотой подъездной плитке, и почему-то вспомнила, что в этом году им обещали капремонт. Нина прошла мимо таблички «восьмой этаж» и попала, наконец, домой. 

На утро Нина выглянула из двери. На лестничной клетке никого не было. В подъезде трещали счётчики. Она на всякий случай закрыла дверь на цепочку. Как порядочная женщина она знала: любую ситуацию можно выкрутить в свою пользу. Никто ничего не докажет. Ни её теперь уже бывший, ни сосед. Будь он жив или мертв. «Рома будет мной гордиться», – с этой мыслью Нина оставила пятьдесят четвертый пропущенный вызов на телефоне ещё ничего не подозревающего тренера по бразильскому джиу-джитсу.

НЕНАВИЖУ ОЗОН

Сегодня случились похороны. Я рыла яму в Измайловском парке. Неподалеку от местечка, где ещё полгода назад закопала моего кота Воронежа. Тогда этот дурацкий ритуал помог провести черту — до и после. Мне нужно было сделать что-то странное, как-то пощекотать психику, прежде чем она привыкнет не идти первым делом в супермаркете к стенду с кошачьим кормом. Я выкопала ему ямку детской лопаткой из Фикс Прайс. Был майский денёк. Люди проходили мимо, и всё, что их беспокоило, это не ищу ли я тут закладку с мефедроном. Даже немножко захотелось быть пойманной. Я прокручивала реплики, как буду убеждать сначала въедливых бабулек, а затем и полицейских, что тут никакой запрещёнки. Это место рождения нашей любви, хоть кот и не в курсе:  двенадцать лет назад я подобрала его именно тут, в этом парке. Правда, никому не оказалось никакого дела ни до моей утраты, ни до моих заготовленных речей. Даже земля в Измайловском обдала меня равнодушием. Рыть яму лопаткой из пластика оказалось той ещё задачей. Черенок попеременно трещал. Сталкиваясь то с густой чёрной, то с рассыпчатой, то с гадко-глинистой почвой. Глядя на тельце моего любимого котика, я не плакала. Цикл замкнулся. Прошёл час, а я всё смотрела на криво припорошённый холмик около лысого клёна. Да, именно так. Точно так выглядит переход в новую эру. Без сантиментов. Я только что сделала кое-что крайне аморальное, а никто ни хрена не понял. Мне тогда понравилось чувство освобождения.

 

Не мудрено, что полгода спустя я снова вернулась в этот же парк. Захотелось повторить ритуал. Домашние животные у меня закончились. На сей раз в роли усопшего выступил вуманайзер. Моя лопатка цвета «фуксия» была со мной. Всего пятьдесят рублей — а сколько проку! Место пришлось выбрать иное, не хотелось осквернять память Воронежа моими сексуальными девиациями. Из уважения к нему я направилась в совершенно противоположную сторону парка. Шла, шла и думала: а не психичка ли я? Решила, что нет. Не психичка. Просто именно эта меридиана на планете Земля стала помойным ведром, в которое я выкидываю всё, что люблю. Никакого кощунства. Можно любить дрочить и котика одинаково сильно. Особенно, когда первое стало прямым следствием второго. 

 

Как только я осталась без кота, у меня почему-то не было сил страдать в своей обычной манере. В духе напиться, петь песни Летова про оборону, на утро блевать и писать янтарной мочей. Нет. Взрослые женщины так не поступают. Я заказала очередную книжку о психологии отношений, БАДы и сатисфаер. Ничего не предвещало беды. Думаю, каждая уважающая себя современная леди имеет что-то такое. В первый же день, когда я испробовала его, я словила дурман и оцепенение. Как будто кто-то взял да выключил все мои мысли и включил приятную пульсацию между ног. Разумеется, я подсела. Достаточно быстро. Воронеж казался уже каким-то призраком, а мысль о том, что его нет рядом — просто словесной конструкцией в голове. Тело расщепило боль. Надо было сразу заподозрить неладное, но я была не я. С момента потери моего любимца прошла неделя, а я так и не заплакала. Вся вода выходила через пот после очередного приступа удовольствия. 

 

Никто не предупреждал меня, что обыкновенная покупка на Озоне может сломать кому-то жизнь. Семь дней я лежала в своей спальне и мастурбировала с перерывами на еду и  просмотр шортс о новой пластике Виктории Бони и тупике Зеленского. Когда пришел черёд выходить на работу (я тогда брала отпуск за свой счёт), сил выйти из дома не нашлось. Для работников «Сбера», где, как говорит моя начальница, сбываются мечты — это немножко странно. Она была первая, кто не оценил моё исчезновение. Мне тогда все названивали. Первую половину дня я не брала трубку, думала, до обеда придумаю какую-то отмазку: типа я в травмпункте. Но не придумала. Они звонили неделю. Я, как прогульщица, всё больше захлебывалась в собственной лжи. Она издавала внутри меня достаточно противный звук. Заглушить его мог, конечно же, только мой новый друг, способный быстро и легко устранить и эти неприятные звуки жизненных проблем. Спустя две недели меня и вовсе потеряли. Это был настоящий цирк. В социальных сетях мои знакомые и не очень писали: пропала Настя, тридцать два года, не выходит на связь. Идиоты. Кто-то даже называл меня подругой. Это что за друзья такие, которые даже не знают моего адреса? А я вам скажу: нет у меня друзей,  только мама в Смоленской области, но мы не общаемся, да кот. 

 

Через месяц ажиотаж в социальных сетях подспал. Людей больше увлекали политические новости. Меня хоть и бесило их лицемерие, но оно давало надежду. Нельзя же человеку просто взять, перестать выходить из дома и выключить канал, соединяющий с реальностью. Получается, можно. Очень неприятная мысль. Она только укрепила наши отношения с моей новой игрушкой. Женские оргазмы, пожалуй, самая честная штука на земле. Выход за пределы познания и стен, бесплатное путешествие в рай и лекарство от одиночества. Два месяца спустя я увидела свои ногти на ногах. Они были давно не стрижены. На одном из них даже было что-то типа грибка. Я старалась не смотреть на себя в зеркало и ни о чём не думать. Иначе я бы точно сошла с ума. Но у меня была опора. Между ног. Пока она есть, пока она чувствует, я жива и никакие представления о норме меня не беспокоят. 

 

На четвертый месяц у меня закончились деньги. Было предсказуемо. Мир таков — тут всё что-то да стоит. Я не придумала ничего лучше, как начать продавать свои вещи на Авито. Получилось сбыть почти всё: люди готовы покупать даже сушилку для ботинок в августе, лишь бы это было выгодно. Так я продержалась ещё два месяца. Пока моя съёмная квартира не стала полностью пустой. Из вещей остался только диван с торчащей под велюром пружиной, на котором я спала, и кружка Спанч Боб с треснувшей ручкой. Что мне придётся отвечать арендодателю на вопрос, где все его вещи, я не думала. Точнее, думала, но как бы вскользь, по касательной. Сатисфаер и тут помогал мне сохранять спокойствие, не скатываясь в подлинную тревогу. 

 

Пока не наступил какой-то по счёту вторник. Так обычно и бывает, когда ты живёшь-живёшь с полным осознанием, что понимаешь, к чему всё это, а потом — бац — и какая-то глупость тычет тебя носом, как котика, в мочу собственной несостоятельности. За окном уже всё пожелтело. Я стояла себе у окна, пила водичку после очередного «окончания». Смотрела на соседей, все они куда-то торопились. Один даже выбегал из подъезда вприпрыжку, суетливо доставая часть трусов из зада. Надо же, интересно, куда он так? В банк, за колбасой, забрать доставку на Озон? Я первый раз за долгое время улыбнулась, расслабила руку и уронила кружку. Она упала на пол, красиво расколовшись, как бутон цветка, на две части. Я зачем-то наступила на одну из них стопой. Раз пять, а может и все семь. Залила кухню кровищей. Было, между прочим, больно. Поэтому вместо того чтобы встать, я легла. По-настоящему, без возможности кончить от безысходности. 

Потом я лопнула. Это было что-то с чем-то. Натурально сквирт. Только из глаз. Я скулила. Я орала. Слёзы вели себя как кока-кола с аспирином: бесконтрольно вылетали, пачкая кожу. Я пролежала так почти сутки. На полу, немытая и без всего на свете. На меня всё это время смотрела розовая лопатка из Фикс Прайс, она валялась прямо под столом. Тут-то я всё поняла. Походу, Воронеж был для меня не просто котом. Я обмотала порезанную стопу носком, засунула лопатку в карман плаща и пошла копать в Измайловский. 

 

Деревья в парке походили на горелую яичницу. Тянуло зимой. Я шагала, дышала и наслаждалась безмыслием. Никому до меня опять не было никакого дела. Закопав сатисфаер, я знала, что делать дальше. Этот день настал. Я позвонила маме. 

Еще почитать:

Омуты сознания — Глава 5. «Я знаю всё про тебя…»

Фляки

Прощание

Тёмные истории королевства 18+ — 26. Бойкрон