1942

Немцы добрались и до нашей деревни. Мы больше месяца как боялись этого, так и готовились к этому. Стариков, женщин и маленьких детей мы давно переселили в постройки в лесу, поближе к партизанам. Деревня маленькая поэтому двух землянок для них хватило. Не смотря на свой возраст, мне тогда было 11 лет, я остался в деревне. Немногие женщины и дети остались там. Но самым младшим оставался я.

Мы готовились месяц. Построили множество ловушек. Обставили все самодельными минами, они должны были зайти в деревню, но не должны выйти. И вот они добрались. Я вызвался на роль приманки. Мне нечего было терять. Я был деревенским сиротой. Работал за еду, спал в сараях. Не сказать, что меня люди не любили. Но и любить меня было не за что. Люди с трудом, но согласились на это. И вот когда они заходили в деревню, немцы первым увидели меня. Их было десять. Один из них подошел ко мне и что-то сказал на немецком, после я услышал два слова “староста, веди”. Все шло по плану, я повел их к дому старосты немного дрожа. Немцы думали, что это от страха, и посмеивались надо мной. Но страха у меня не было, я дрожал от предвкушения.

Многие разошлись по другим домам, трое шли за мной. И вот дойдя до дома старосты, я ткнул пальцем в дом, проводил их взглядом до двора и убежал в лес, до того, как люди зажгли бы фитили к пороховым бочкам. Никто не выбрался с деревни, после такого-то взрыва. Но мы лишь убрали десятерых.

После того как мы сожгли свою же деревню, многие подались в партизаны, я в том числе. Я видел много ужасного в той войне. Мы спасли жителей своей деревни, но многие деревни были разорены, многие убиты.

Да, немцы были беспощадны, они убивали всех, и детей, и женщин, и стариков. Но больнее всего было видеть наших, русских разбойников, которые чтобы выжить предавали своих, грабили свои же деревни, сдавали партизанов немцам и убивали своих.

Война — это не шутка. Это страдания и боль. Не стоит сейчас, в наши дни, говорить, что мы не боимся повторить, что мы готовы к войне. Никто не готов к такому, мы должны бояться повторять.