Охота на ведьм
Проданный мир за пустые гроши неизвестно кому:
Может быть Богу, а может быть Чёрту — как плата ему
Ведь толпы святош поглотили страну и решают судьбу
«Всех тех, кто не с нами, а с верой в свободу им сгинуть в аду».
— Андем, «Праведники света»
«О времена, о нравы» — рёк некогда
Один господин
Но что сказал б он, узрев нас
Из веков глубин?
***
Народ, поспешай! Оставь своё ремесло
Едет на площадь месье судия!
Будет он вершить торжество
Божественного правосудия.
Чу, народ! Поспешай! Будет вам потеха!
Пришёл к нам сам епископ Ансельм
— Кошмар еретиков уже лет как семь
Устроит он нам забаву века!
На площади шум, гам и скандал —
Полная неразбериха.
«Отчего, боже мой, народ галдит, будто пьян?
Побери их Лихо!»
«Месье кардинал, спешу доложить —
Мерзкая была поймана ведьма.
Слава богу, её удалось приструнить
Нашему господину Ансельму!
Ела она потроха, убивала младенцев
Гадала по звёздам и слушала бесов».
«Чушь! Чепуха! Гнусный навет!
Иное волнует Париж и весь свет:
Словил судия, храни его бог,
Злую воровку Манон де Лекок.
Крала у маркизов, вельможам лгала,
С гильотины её полетит голова!»
Так судачил рассержённый народ,
А епископ меж тем
Простёр руки и рёк:
«Парижане, парижанки, христиане честные!
Узрите блудницы дела неблагие!
Встала она на путь адюльтера —
Была попрана ею христианская вера!
Я дал ей время покаяться
В любодеянии её
Я говорил ей молиться
За греховную душу её
Но она не покаялась
Она не молилась…
Её душой овладел тяжкий порок —
Да простит её милосердный Господь!
Лишь пламя костра принесёт очищение —
Воспарит к Раю душа, постигнет спасение!»
«Малютка, правда ли, что маменька ваша
Постигла в супружестве науку разврата?
Малютка, скажи, правда ли, что эта блудница
Тебя продала в дом к любви мастерицам?»
Так вопрошал девчушку лет десяти
Бравый глава окружного суда,
А та, про себя говоря «прости»,
Лишь тихонечко молвила «да».
Послышались гул, упрёки, угрозы,
Народ обрушал на блудницу гневные грозы
Прокатилась волна народного волненья —
Началось целое светопреставленье!
Придётся мне внести ясность в эти дела
Ведь эта мерзкая блудница — я!
***
Родилась я в Париже у прачки простой,
И вскоре охвачен был город чумой.
Враз болезнь семью у меня отняла,
А следом и я была сгинуть должна.
Но, наверно, блага с того света мне шлют —
Меня вдруг нашли и отвели в приют.
Что же такое христианский приют?
Это место, где всегда тебя бьют.
В кипятке нас купали, хлеб на давали
Зато наизусть молитвы мы знали.
Deus meus magnus est —
Бок о бок идут насилье и крест.
Pro nobis, mater, ora —
Веруем в кулак и Бога.
Годы жестокости, зла и насилья
Детиной мне пришлось претерпеть
Но невзирая на монахинь усилья
Прелестно удалось мне расцвесть.
Была я станом гибка, румяна лицом,
И власы мои золотились,
Умильно на перси ложились.
Я кавалеров манила перстом.
То расцвет был младых моих лет,
Но вскоре сорвали мой девичий цвет…
В тот день страшно я провинилась
Не помню — разлила ль молоко,
Смеялась ли слишком легко,
Но матушка Агнес точно взбесилась.
И так решило сборище шельм:
«Да покарает её pater Ансельм!»
Ночь, келья, тусклый свет
Pater стоит совсем раздет:
Брюхо свиньи, как тряпочки грудь,
Словно сатир волосат — аж жуть.
В шрамах все бёдра, как полотно,
Посреди зловонно зияет жерло.
Спокойно Иисус взирал на распятье
На бедной сиротки злое закланье,
Как постигло её разврата объятье,
Как свершалося с ней мужчины познанье.
Не дивился он и такой небылице —
Католический крест оказался в девице.
Отведал отец прелестный задок
И не забыл испытать передок.
Испил он златой девичий сок —
Для него он был словно медок.
А затем, утомившись чуть-чуть,
Парой капель он сдобрил ей грудь.
Долго плакала я и стенала
На ужасную долю свою
Чуть смерти себя не предала —
Без стыда об этом я вам говорю.
Наконец, вспомянув покойницу мать
Я приняла решенье далёко бежать.
Была я и прачка, и портниха,
И в глухой таверне повариха,
Была слугой, была рабой,
Чуть не решилась на разбой.
Но прекратилися лишения и боль
Как встретился мне лавочник Жан-Поль.
О, Жан-Поль, милый Жан-Поль,
Меня он звал — маркиза
Меня он звал — царица,
И я послушно играла эту роль.
Долой нужду, нищету долой —
Жан-Поль меня избрал женой.
Солнце лучиком в чистых окнах играет,
Пряностей запах большой дом наполняет,
На рынке снаружи торговля идёт,
А наша любовь лишь взаимно растёт.
И союз вечной всесильной любви
Дал нам милую девочку — дочку Мари.
Личико ангела и добрый нрав
Сам Бог отражался в этих очах.
Я любила качать её на руках,
И гулять по лугам среди буйных трав.
Но как пошёл десятый ей год
Некто донёс, что Жан-Поль — гугенот.
Сыски, облавы, подлый арест,
Провожаю я мужа в темницу.
Зреет в душе жестокий протест,
А клеветник всё несёт небылицу:
Мол, это был правосудия жест —
Предал Жан-Поль корону и крест!
«Им свершено преступленье —
На корону подлое покушенье!
Хочу, чтоб вы знали, как жена и как мать:
Казни Жан-Полю не миновать!»
Так говорил подлец-судия
Во весь рот ухмыляясь словно свинья.
Плачу навзрыд, ломаю я руки.
Но впереди заблистал надежды маяк:
Судия запросил за подмогу «пустяк»:
Всего лишь невинность дочурки.
«Забудутся слёзы, забудется боль
И вернётся домой ваш красавец Жан-Поль».
Покупали всегда мы для милой Мари
Лучшие платья, шелка, шоколад.
Мы жили в достатке, почти как цари,
А без мужа познаем мы много утрат.
И решила я, забыв про честь:
Бедности Мари не снесть.
Белые ручки, нежная кожа —
Тяжка для ней будет бедности ноша.
Никогда не будила я её поутру,
Чем малышку встревожить — лучше умру.
Представив её нищей бабой тогда,
Я без раздумий ответила «да».
И вот в строго названный срок
Пришли нам по адресу атласны платья,
Белила, духи, пара серёг —
Верные спутницы развратом занятья.
А как зловеще часы пробили семь
Нагрянул к нам… сам pater Ансельм!
Я закричала, как не в себя
И меня за руку схватил судия
(Он тоже был тут как тут).
Гляжу — а дочку к окну волокут.
За окном на площади сбирался народ —
Палач готовил инструмент для работ.
Задрал подол pater, приготовился к делу
Вдруг Мари он ударил от приступа гнева
Была я свидетель сему злому уделу:
Любимая дочка отныне не дева.
Подлец её бил и за власы таскал
А судья мне лишь руки сжимал.
Девочку милу оскверняли развратом,
Наполнилась комната ароматом фекалий,
Епископ не щадил своих гениталий.
Сколько греховности было в теле пузатом!
Гляжу в окно — сердце в льдину:
Моего Жан-Поля вели на гильотину!
Держит Ансельм за власы Мари,
Дескать, «дорогая, туда посмотри»,
Бедная дева горько слёзы лила,
Со страшной картины взгляд свести не могла:
Зачитан приказ, взликовала толпа —
С Жан-Поля слетела вмиг голова.
Ужасное зрелище. Убита тоской.
Поругана дочь, погиб дорогой.
Что случилось со мной — я не сознаю
Вот только когтями я вцепилась в судью.
Не строю цепей изящных фраз —
Подлец судья ослеп на глаз.
***
«Вы видите сами, как она низко пала,
И что дама сея — жестокосердного нрава!
Боже милый, боже правый,
Развращает нас лукавый!
Прости меня, небесный отец —
Твоей рабе в огне уготован конец!»
«Славься вовеки, pater Ансельм,
Скоро Париж ты избавишь от ведьм!»
Так ликовала народа толпа,
Ведь искони была она слепа.
Одержан был верх в сверхъестественной битве —
И восторги свои излили в молитве:
«Славься, Отче, славься, Боже
Славься царствие твое!
Славьтесь и вы, Ансельм месье,
С ведьмами надо построже!
Хвала, хвала небесам —
Thy kingdom come!»
И вот занялась огнём лучина —
То горела моя земная личина.
А толпа лишь с улыбкой внимала
Как на костре я божий свет проклинала.
***
Был сорван покров, опали все маски
И сущность зла мне стала ясна.
Зря строим церквы и отдаём святым ласки,
Пора пробудиться от морального сна!
Во время сожжения сеанса
Познала я весь кошмар Ренессанса
Ко всеотцу теперь я ненависть питаю
И все молитвы Антихристу посвящаю.
Satan magnus est!
Lucifer, pro nobis ora —
Положим мы конец террора
И растопчем крест.
Хочу сказать вместо эпилога:
Отрекаюсь я от христианского бога!