Охота на ведьм

Проданный мир за пустые гроши неизвестно кому:
Может быть Богу, а может быть Чёрту — как плата ему
Ведь толпы святош поглотили страну и решают судьбу
«Всех тех, кто не с нами, а с верой в свободу им сгинуть в аду».

— Андем, «Праведники света»

«О времена, о нравы» — рёк некогда

Один господин

Но что сказал б он, узрев нас

Из веков глубин?

***

Народ, поспешай! Оставь своё ремесло

Едет на площадь месье судия!

Будет он вершить торжество

Божественного правосудия.

Чу, народ! Поспешай! Будет вам потеха!

Пришёл к нам сам епископ Ансельм

— Кошмар еретиков уже лет как семь

Устроит он нам забаву века!

На площади шум, гам и скандал —

Полная неразбериха.

«Отчего, боже мой, народ галдит, будто пьян?

Побери их Лихо!»

«Месье кардинал, спешу доложить —

Мерзкая была поймана ведьма.

Слава богу, её удалось приструнить

Нашему господину Ансельму!

Ела она потроха, убивала младенцев

Гадала по звёздам и слушала бесов».

«Чушь! Чепуха! Гнусный навет!

Иное волнует Париж и весь свет:

Словил судия, храни его бог,

Злую воровку Манон де Лекок.

Крала у маркизов, вельможам лгала,

С гильотины её полетит голова!»

Так судачил рассержённый народ,

А епископ меж тем

Простёр руки и рёк:

«Парижане, парижанки, христиане честные!

Узрите блудницы дела неблагие!

Встала она на путь адюльтера —

Была попрана ею христианская вера!

Я дал ей время покаяться

В любодеянии её

Я говорил ей молиться

За греховную душу её

Но она не покаялась

Она не молилась…

Её душой овладел тяжкий порок —

Да простит её милосердный Господь!

Лишь пламя костра принесёт очищение —

Воспарит к Раю душа, постигнет спасение!»

«Малютка, правда ли, что маменька ваша

Постигла в супружестве науку разврата?

Малютка, скажи, правда ли, что эта блудница

Тебя продала в дом к любви мастерицам?»

Так вопрошал девчушку лет десяти

Бравый глава окружного суда,

А та, про себя говоря «прости»,

Лишь тихонечко молвила «да».

Послышались гул, упрёки, угрозы,

Народ обрушал на блудницу гневные грозы

Прокатилась волна народного волненья —

Началось целое светопреставленье!

Придётся мне внести ясность в эти дела

Ведь эта мерзкая блудница — я!

***

Родилась я в Париже у прачки простой,

И вскоре охвачен был город чумой.

Враз болезнь семью у меня отняла,

А следом и я была сгинуть должна.

Но, наверно, блага с того света мне шлют —

Меня вдруг нашли и отвели в приют.

Что же такое христианский приют?

Это место, где всегда тебя бьют.

В кипятке нас купали, хлеб на давали

Зато наизусть молитвы мы знали.

Deus meus magnus est —

Бок о бок идут насилье и крест.

Pro nobis, mater, ora —

Веруем в кулак и Бога.

Годы жестокости, зла и насилья

Детиной мне пришлось претерпеть

Но невзирая на монахинь усилья

Прелестно удалось мне расцвесть.

Была я станом гибка, румяна лицом,

И власы мои золотились,

Умильно на перси ложились.

Я кавалеров манила перстом.

То расцвет был младых моих лет,

Но вскоре сорвали мой девичий цвет…

В тот день страшно я провинилась

Не помню — разлила ль молоко,

Смеялась ли слишком легко,

Но матушка Агнес точно взбесилась.

И так решило сборище шельм:

«Да покарает её pater Ансельм!»

Ночь, келья, тусклый свет

Pater стоит совсем раздет:

Брюхо свиньи, как тряпочки грудь,

Словно сатир волосат — аж жуть.

В шрамах все бёдра, как полотно,

Посреди зловонно зияет жерло.

Спокойно Иисус взирал на распятье

На бедной сиротки злое закланье,

Как постигло её разврата объятье,

Как свершалося с ней мужчины познанье.

Не дивился он и такой небылице —

Католический крест оказался в девице.

Отведал отец прелестный задок

И не забыл испытать передок.

Испил он златой девичий сок —

Для него он был словно медок.

А затем, утомившись чуть-чуть,

Парой капель он сдобрил ей грудь.

Долго плакала я и стенала

На ужасную долю свою

Чуть смерти себя не предала —

Без стыда об этом я вам говорю.

Наконец, вспомянув покойницу мать

Я приняла решенье далёко бежать.

Была я и прачка, и портниха,

И в глухой таверне повариха,

Была слугой, была рабой,

Чуть не решилась на разбой.

Но прекратилися лишения и боль

Как встретился мне лавочник Жан-Поль.

О, Жан-Поль, милый Жан-Поль,

Меня он звал — маркиза

Меня он звал — царица,

И я послушно играла эту роль.

Долой нужду, нищету долой —

Жан-Поль меня избрал женой.

Солнце лучиком в чистых окнах играет,

Пряностей запах большой дом наполняет,

На рынке снаружи торговля идёт,

А наша любовь лишь взаимно растёт.

И союз вечной всесильной любви

Дал нам милую девочку — дочку Мари.

Личико ангела и добрый нрав

Сам Бог отражался в этих очах.

Я любила качать её на руках,

И гулять по лугам среди буйных трав.

Но как пошёл десятый ей год

Некто донёс, что Жан-Поль — гугенот.

Сыски, облавы, подлый арест,

Провожаю я мужа в темницу.

Зреет в душе жестокий протест,

А клеветник всё несёт небылицу:

Мол, это был правосудия жест —

Предал Жан-Поль корону и крест!

«Им свершено преступленье —

На корону подлое покушенье!

Хочу, чтоб вы знали, как жена и как мать:

Казни Жан-Полю не миновать!»

Так говорил подлец-судия

Во весь рот ухмыляясь словно свинья.

Плачу навзрыд, ломаю я руки.

Но впереди заблистал надежды маяк:

Судия запросил за подмогу «пустяк»:

Всего лишь невинность дочурки.

«Забудутся слёзы, забудется боль

И вернётся домой ваш красавец Жан-Поль».

Покупали всегда мы для милой Мари

Лучшие платья, шелка, шоколад.

Мы жили в достатке, почти как цари,

А без мужа познаем мы много утрат.

И решила я, забыв про честь:

Бедности Мари не снесть.

Белые ручки, нежная кожа —

Тяжка для ней будет бедности ноша.

Никогда не будила я её поутру,

Чем малышку встревожить — лучше умру.

Представив её нищей бабой тогда,

Я без раздумий ответила «да».

И вот в строго названный срок

Пришли нам по адресу атласны платья,

Белила, духи, пара серёг —

Верные спутницы развратом занятья.

А как зловеще часы пробили семь

Нагрянул к нам… сам pater Ансельм!

Я закричала, как не в себя

И меня за руку схватил судия

(Он тоже был тут как тут).

Гляжу — а дочку к окну волокут.

За окном на площади сбирался народ —

Палач готовил инструмент для работ.

Задрал подол pater, приготовился к делу

Вдруг Мари он ударил от приступа гнева

Была я свидетель сему злому уделу:

Любимая дочка отныне не дева.

Подлец её бил и за власы таскал

А судья мне лишь руки сжимал.

Девочку милу оскверняли развратом,

Наполнилась комната ароматом фекалий,

Епископ не щадил своих гениталий.

Сколько греховности было в теле пузатом!

Гляжу в окно — сердце в льдину:

Моего Жан-Поля вели на гильотину!

Держит Ансельм за власы Мари,

Дескать, «дорогая, туда посмотри»,

Бедная дева горько слёзы лила,

Со страшной картины взгляд свести не могла:

Зачитан приказ, взликовала толпа —

С Жан-Поля слетела вмиг голова.

Ужасное зрелище. Убита тоской.

Поругана дочь, погиб дорогой.

Что случилось со мной — я не сознаю

Вот только когтями я вцепилась в судью.

Не строю цепей изящных фраз —

Подлец судья ослеп на глаз.

***

«Вы видите сами, как она низко пала,

И что дама сея — жестокосердного нрава!

Боже милый, боже правый,

Развращает нас лукавый!

Прости меня, небесный отец —

Твоей рабе в огне уготован конец!»

«Славься вовеки, pater Ансельм,

Скоро Париж ты избавишь от ведьм!»

Так ликовала народа толпа,

Ведь искони была она слепа.

Одержан был верх в сверхъестественной битве —

И восторги свои излили в молитве:

«Славься, Отче, славься, Боже

Славься царствие твое!

Славьтесь и вы, Ансельм месье,

С ведьмами надо построже!

Хвала, хвала небесам —

Thy kingdom come!»

И вот занялась огнём лучина —

То горела моя земная личина.

А толпа лишь с улыбкой внимала

Как на костре я божий свет проклинала.

***

Был сорван покров, опали все маски

И сущность зла мне стала ясна.

Зря строим церквы и отдаём святым ласки,

Пора пробудиться от морального сна!

Во время сожжения сеанса

Познала я весь кошмар Ренессанса

Ко всеотцу теперь я ненависть питаю

И все молитвы Антихристу посвящаю.

Satan magnus est!

Lucifer, pro nobis ora —

Положим мы конец террора

И растопчем крест.

Хочу сказать вместо эпилога:

Отрекаюсь я от христианского бога!

Еще почитать:

И

Мир помогает, но шкуру снимает

Аргентинское танго